Бегство от себя
КонецМарк стоял на пороге, водрузив на плечо туго набитую спортивную сумку. Все мои реальные планы и все мои волшебные мечты были связаны с этим человеком. Сейчас он не просто уходил, он уносил с собой мое будущее...
Дверь с грохотом захлопнулась. Я устало опустилась на пол и отчетливо поняла, что рухнул мой привычный мир.
Итак, он ушел, а я потерялась и для себя, и для всего остального мира. Я не могла вспомнить, сколько времени находилась в анабиозе. Я не знаю, сколько раз на меня накатывало желание свалиться с балкона и свернуть себе шею. Или забиться в теплую ванну и вскрыть себе вены. Я не понимала, куда периодически девались эти эгоистичные постыдные мыслишки о самоубийстве, а затем на смену им приходили истеричные рыдания, сменявшиеся спасительным полусном-полузабытьем. Но однажды я очнулась.
Звонок
С последним ударом часов, извещавшем о том, что наступила полночь, раздался телефонный звонок, и я, не успев даже удивиться или возмутиться столь позднему вторжению, услышала в трубке голос Мары: «Привет, дорогуша!»
Едва не застонав, я закатила глаза. Это дурацкое безликое, бесполое обращение «дорогуша» из всех моих знакомых употребляла только Маринка.
В трубке шипели и трещали помехи, и голос Мары звучал так, как будто она говорила над раскаленной сковородой, где скворчит, обжариваясь в масле, картошка: «Я нашла для тебя уютное гнездышко, дорогуша, - донеслось сквозь помехи, - быстро записывай адрес, дорогуша. Авиабилет забронирован. В электронке вся информация".
Учитывая Маринкино маниакальное стремление быть всегда в курсе всех событий на планете и патологическое желание помочь каждому страждущему, я не должна была удивиться тому факту, что Мара наслышана о крахе моей личной жизни. И я не удивилась. Взяв карандаш, я нацарапала на листке: «Испания. Пригород Б***. Вилла Х-М***. Агент по недвижимости А***».
На мое «спасибо» Мара бросила в ответ что-то, типа: «Пжалста, дорогуша», - и отключилась. Я посмотрела на трубку и хмыкнула вслух: гламурная Мара и жареная картошка – вещи несовместимые. Странные помехи.
Убедившись, что руки-ноги мои целы, шея вопреки всему не свернута, а мозг способен анализировать, я решила, что, скорее жива, чем мертва, но этот факт вызвал у меня лишь досаду. Я обреченно поплелась в спальню, неуверенно пообещав себе, что разберусь со всем этим завтра.
Осознание
Шаловливый лучик пробился сквозь неплотно зашторенное окно и окрасил золотисто-розовым стену. Я разлепила глаза и уставилась в потолок.
Итак, что мы имеем? Немного, а именно: я – одинокая (брошенная) женщина тридцати пяти лет, потерявшая вкус к жизни, смысл жизни, цену жизни. Я ничего не хочу, но надо как-то существовать дальше. Для начала неплохо бы съехать с этой квартиры, где даже воздух пропитан воспоминаниями! Я влила в себя чашку кофе, чтобы «запустить» мозги, и минут десять пялилась на клочок бумаги, где был записан адрес.
Мысленно перефразировав гамлетовское "Быть или не быть?" в более тривиальное: "А оно мне надо?", я открыла почту на ноуте и обнаружила, что там висит электронный билет в один конец с пометкой: "Договор аренды составлен, тебе осталось подписать. На сколько? Сама решишь, когда будешь готова вернуться. Целую. Мара".
Бегство
От аэропорта до места я взяла такси. Незнакомая дорога в сторону побережья казалась бесконечной. Я пыталась вспомнить, когда успела ввести вездесущую подругу Мару в курс дела относительно личных проблем? Не помню. Выходило так: Марк ушел. Навсегда. Кажется, в течение последнего месяца я уничтожила все запасы успокоительных средств, а заодно и спиртного в доме. Докатилась! Возможно, с пьяной головы я, наматывая сопли на кулак, позвонила Маре и рассказала, что я - востребованный архитектор и модный дизайнер, сделавшая головокружительную карьеру, не знавшую преград, не терпевшую препятствий на профессиональном поприще, потерпела полное фиаско как Женщина? Оттого никогда уже я не построю дом своей мечты для себя и своего любимого, где мы жили бы счастливо, растили детей? А теперь я ищу приличную избушку в глуши, чтобы зализать раны? Прошу покорно в этом посодействовать? Возможно, это вполне жизнеспособная версия в духе меня, отчаявшейся.
Такси остановилось у высоченного забора, секции которого были разделены основательными колоннами. Выпорхнув из машины, я оказалась у металлических ворот, которые бесшумно раздвинулись, пропуская внутрь беглянку.
Знакомство
Когда я увидела агента воочию, мне показалось, что Мара меня разыграла. Это был мужчина лет пятидесяти, облаченный в черный костюм и черную рубашку, не смотря на довольно жаркий денек. Лицо его было бледным и худым, щеки ввалившимися. Глаза светлого, но неопределенного оттенка. Уши казались остроконечными, поэтому нелепыми, даже смешными. Я тут же приклеила ему прозвище - Остроухий.
Пока мы шли от ворот к дому, через прекрасный ухоженный сад, он говорил мало и невыразительно, обнажая при этом остренькие мелкие зубки. Но более всего меня смутили не его уши и даже не эти рыбьи зубы, а булавка для галстука, представляющая собой огромный черный бриллиант редкой красоты и чистоты (дала бы девяносто девять из ста в пользу натуральности камня).
Я почуяла подвох, но не могла придать ему разумную форму. Мысли скакали в голове, словно блохи. Скорее всего, Остроухий был не агент, как рекомендовала его Мара, а сам хозяин дома, решивший замаскироваться под халдея. Агенты не носят эксклюзивных бриллиантов, но, если он решил действовать инкогнито, значит, на то есть причины. Его бледность и изможденность мигом вызвали у меня сочувствие, и догадка осенила внезапно: наверное, он неизлечимо болен! То, что человек отдает дом в аренду быстро и недорого свидетельствовало лишь о том, что ему нужно срочно уехать, например, в Израиль, на операцию, где, как известно, хорошие специалисты узкого профиля. Ох, это женское сердце! Вечно мы ищем сирых и убогих, и наша жалость в такие моменты безгранична. Если я еще способна на сострадание, значит, не все потеряно.
Мы дошли до дома, увитого растительностью так, что стен практически не было видно. Пока я топталась на пороге, ставя мужчине диагноз исключительно по ушам и бриллиантовой булавке, он сделал жест рукой и пригласил войти внутрь.
На семнадцатой минуте осмотра обрывок очередной фразы застрял у меня в горле. Это был не дом, а сокровищница! В силу своей работы я имею непосредственное отношение к красивым вещам, антиквариату, знаю им цену, а сейчас я поняла, что этот дом - не коттедж нувориши, а настоящий старинный особняк, напичканный такими раритетами, что мой фамильный «Густав-Бейкер» показался бы здесь просто дешевкой. Я хотела было робко возразить, что к такой "начинке" нужно либо приставлять охрану, либо вывозить ее с глаз долой на длительное хранение, но Остроухий остановил меня повелительным жестом руки: «Сдается с обстановкой. Все застраховано. Сигнализация имеется. Мы... э-э-э... навели справки... Вы - достойный клиент, - он поднял указательный палец верх и причмокнул, - настоящий ценитель! – и торопливо добавил. - Давайте уже перейдем к условиям подписания Договора?»
Документ был подписан немедля. Остроухий раскланялся, простился и ретировался.
Одиночество
Вот уже почти месяц я жила в новом, с позволения сказать, доме. Отсутствие гостей совершенно не тяготило. Не потому, что я была обижена на Марка и на весь мир заодно, просто мне с некоторых пор было наплевать на весь этот мир. Я бродила по коридорам великолепного здания и понимала, что дом похож на дом моей мечты: изысканная обстановка, со вкусом подобранные аксессуары. Глаза здесь отдыхали, а на душе было тихо и спокойно. Здесь не было помпезности и вычурности дорогих европейских отелей, здесь хотелось жить, вернее, существовать.
Старинные вещи - моя тайная страсть и слабость - были моими импровизированными собеседниками. Например, у меня вошло в привычку здороваться... с собой. При входе в галерею висело огромное зеркало в человеческий рост в старинной тяжелой золоченой раме. Зеркало было не идеально, время наложило на него свой отпечаток, и в нескольких местах выступала "серая паутина" - ряд мелких трещинок. Это придавало старинной вещи особый шарм. Я любила заходить в галерею, поворачиваться лицом к зеркальному полотну и приветливо махать рукой своему отражению: "Доброе утро, Акин" - произносила я свое имя - Ника - наоборот. Зеркальная Ника-Акин синхронно копировала мои действия. Я подмигивала своему отражению, испытывая к нему в этот момент почти благодарность.
Галерея
Как я говорила, моим излюбленным занятием с некоторых пор стало посещение небольшой портретной галереи с великолепно исполненными полотнами. Сколько я ни силилась, не могла определить авторство. Никаких замысловатых вензелей-подписей внизу картин не стояло. Единственным признаком раритетности служили медные таблички с датами возле каждого произведения.
Вот портрет дамы в темно-фиолетовом, почти черном бархатном платье. В глазах ее стоят непролитые слезы, волосы убраны под густое черное кружево. Это траур. Кто бы ни был художник, он был явно талантлив. Скорбь в глазах женщины вызывала сострадание. По кому траур? По мужу, сыну? Табличка гласит: "СКОРБЬ. 1712 год".
Рядом еще один портрет. Молодая девушка изображена в подвенечном платье и фате, но не похожа на счастливую невесту, скорее, наоборот. Больше всего впечатлял панический страх, застывший во взгляде. Когда смотришь долго, кажется, девушка сейчас закричит. Что ее так напугало? Если этот испуг связан на самом деле с подвенечным платьем, значит, дело... в избраннике? Одно из двух: либо неравный брак (молодая бесприданница и богатый старикашка), либо... известие о смерти жениха прямо перед венчанием. Как романтично! Точно у Лермонтова М.Ю. в "Демоне". Хм, богатое у меня воображение. Да и автор - молодец. Табличка гласила: "БОЛЬ. 1812 год".
Странности
Так я прожила чуть больше месяца. Связь с внешним миром я не поддерживала: свой мобильный выбросила в океан прямо со скалы, когда поняла, что с упоением разглядываю фотографии бывшего. Мое пребывание походило на счастливую жизнь на необитаемом острове, только в комфортных условиях. Теоретически, о моем месте нахождения знала Мара, которая сама меня сюда и сосватала, но Марина не удосужились даже в смс-ке поинтересоваться хотя бы, как я долетела. Вопиющее бездействие с ее стороны.
В доме убирала и готовила какая-то неведомая и невидимая прислуга, оставшаяся мне по наследству от бывшего хозяина, но с ней я не сталкивалась еще ни разу.
Наверное, я изменилась, но не могла об этом судить наверняка, потому что мысли мои порой были нечетки. Случалось, что даже мыслей в моей пустой голове совсем не было, и тогда я бродила по дому, как сомнамбула. Бывало, я приходила в себя где-то в зале, столовой или галерее, но не помнила, как я туда попала, и долго ли здесь нахожусь. Главное, это меня вполне устраивало. Если поначалу какие-то моменты и вызывали смутное беспокойство, очень скоро беспокойство исчезло, сменилось глубоким безразличием.
Чаще всего ноги сами собой несли меня в галерею, где я разговаривала со своей зеркальной подругой - Акин или разглядывала портреты женщин, все больше понимая трагичность земной жизни самих натурщиц. Впрочем, их судьбы меня не интересовали. Почти.
Открытие
Я стояла в галерее и в сотый раз смотрела на нее. Сначала я любовалась ею, потому что персонаж казался премилым. На полотне, в залитой солнцем комнате с жемчужными обоями, стояла молодая девушка, почти девочка, лет пятнадцати. Легкая полуулыбка на пухлых губах выдавала ее нежный возраст, а взгляд изумрудных глаз был лукавым, как у нашкодившего ребенка, как будто она знала важную тайну, и эта важность придавала девочке уверенности в себе.
Я часто останавливалась у этого портрета, мысленно грозила пальцем и умилялась: "Хитрая девчонка!", пока однажды не обратила внимание, что в руке у милашки зажата веревка. Один конец веревки был крепко стиснут пальчиками, а второй свешивался до самого пола и возлежал там, на нарисованном полу, в виде кольца удавки. Теперь мне стало понято, откуда этот лихорадочный румянец и хитрая улыбка. Девочка задумала... Я тут вспомнила себя. Самоубийство? Да, конечно! Этот лихорадочный блеск выдает решимость. Но причиной поступка в столь юном возрасте может быть только неразделенная любовь. Это был портрет потенциальной самоубийцы за миг до осуществления задуманного. Табличка гласила: "ОТЧАЯНИЕ. 1912 год".
Я в ужасе отпрянула, в момент осознания увиденного. Отступив несколько шагов, я уперлась спиной в противоположную стену и, почувствовав холод стекла, обернулась. Передо мной мерцало старинное зеркало в потертой золоченой раме. Оттуда на меня смотрело мое же собственное отражение: испуганная молодая женщина в черном строгом платье с рассыпавшимися по плечам волосами. Я подняла руку, чтобы по привычке помахать отражению рукой и сказать несуразное: "Привет, Акин". Отражение продолжало стоять неподвижно. Руки безвольно опущены вдоль тела. В глазах серебристого цвета полыхала... Ненависть? Злоба? Я понимала, что надо бежать, но ноги будто вросли в пол.
Я очнулась в спальне. Как я тут оказалась? Провалы в памяти последнее время меня не пугали. Наверное, мозг так реагировал на стресс. Истерзанной душе и израненному сердцу такие отключки, наверное, были на пользу. Но галлюцинации! Я понимала, что моя творческая натура склонна к фантазиям и избытку воображения, но, чтобы так - это перебор.
Несколько дней я не входила в галерею. Компания солнца и океана действовала куда более позитивно, чем прекрасные портреты под названиями "Скорбь. Боль. Отчаянье".
Часы пробили полночь. Я не знала, чем объяснить это странное состояние, но потребность увидеть старинные портреты погнала меня в галерею. Я проникла внутрь, озираясь по сторонам, как воришка, подошла к "девочке-самоубийце". Веревка змеилась возле ее ног, как верный паж. Улыбка, как мне показалась, стала шире, но зловеще. Взгляд проникал в самую душу, лишая воли. Как я могла на протяжении месяца считать эту дьявольскую улыбку очаровательной, я не понимала.
Я резко отвернулась, и взгляд упал на старинное зеркало, где мое собственное отражение в белом пеньюаре сейчас более походило на призрака, чем на самое себя. Я по инерции подняла руку вверх: "Привет, Акин!". Отражение осталось неподвижным. Словно притянутая магнитом, я шагнула вперёд и коснулась пальцами холодного стекла. Отражение, зажившее своей жизнь, сделало шаг навстречу мне. Казалось, еще миг и ОНА выйдет, пройдет сквозь стекло. Но зеркальная "Я" буквально врезалась в преграду и, продолжая биться о стеклянную перегородку, исказила лицо в злобном оскале, оставаясь по ту сторону старинного зеркала.
Я запретила себе заходить в галерею. Галлюцинации прогрессировали, значит, пора привлекать специалиста. Нужно было съездить в город и приобрести мобильный. Кажется, изоляция действовала на меня пагубно. Мое отражение преследовало меня, а барышни с портретов решили высосать мою жизненную энергию до капли! Дело попахивало паранойей, шизофренией или просто сумасшествием. Пора делать ноги. Я надела джинсы, майку, сунула в задний карман загранпаспорт, достала чемодан и собралась, было, наскоро покидать в него вещи, но поняла, что ни шагу более сделать не могу. Свернувшись калачиком на кровати, я впала в забытье.
Полная луна светила в не зашторенное окно. Я сползла с кровати и, покачиваясь, побрела в галерею. Потребность оказаться там отдавала в теле почти физической болью.
Правда
Открыв дверь, я, спотыкаясь, вошла внутрь. Дамы с портретов смотрели на меня сверху вниз и ликовали в своем злорадстве.
- Как долго ты с ней возишься, - прохрипел голос рядом. Я обернулась. В дверном проеме маячила фигура Остроухого, держащего в руках старинный подсвечник. Пламя свечей мерно покачивалось, придавая осунувшемуся лицу мертвенную бледность.
Взгляд его был направлен туда, где за моей спиной висело зловещее зеркало. Я обернулась, но не увидела своего отражения. Оттуда на меня взирало мифическое чудовище. Женское тело было только наполовину. Нижняя часть существа представляла собой колышущуюся змееподобную массу. Кожа монстра от человеческой макушки до кончика змеиного хвоста была черной, гладкой, глянцевой. Серебристые глаза светились.
- Неужели ты не хочешь существовать вечно? - прошипело существо из Зазеркалья. - Просто впусти меня... Из тебя выйдет прекрасный живой портрет, и ты станешь ещё одним украшением нашей галереи.
Я твердила себе, что это - кошмарный сон. Сейчас я проснусь, и все закончится.
Остроухий разразился лающим смехом:
- Глупые женщины! Вы так страдаете от несчастной любви, так холите и лелеете свои эмоции, чувства, что грех этим не воспользоваться. Я не пишу картины, я их создаю. И я могу навеки запечатлеть тебя. Хочешь, вместе придумаем название? У тебя сейчас такой забавный вид! Ты похожа на умалишенную. Так и назовем новое полотно! Только позволь зверю выйти, и вы поменяетесь местами. Ты останешься в прекрасной позолоченной раме навечно, рядом с подругами по несчастью. А моя зверушка, наевшись вдоволь твоих эмоций, отправится дальше, искать новую глупую жертву, чтобы наша коллекция пополнялась вечно.
Не знаю, откуда взялись силы. Наверное, просто захотелось жить. Я подскочила с Остоухому, ткнула в него его же подсвечником и помчалась вниз по лестнице, рискуя свернуть себе шею на мраморных ступенях.
В саду я быстро сориентировалась, выскочила в низкую боковую калитку, что обнаружила недавно в зарослях плюща и дикого винограда во время прогулок.
Я бежала вниз с холма, уверенная в одном: такого желания жить я не испытывала никогда. И если я выживу сейчас, то никогда не буду опускаться до отчаяния. Хватит с меня монстров!
Возвращение
- Только, пожалуйста, никому это больше не рассказывай, дорогуша! - Мара цедила мартини, и лицо ее выражало смесь сочувствия и недоверия. - Просто скажем всем, что ты отдыхала за границей. Без подробностей.
И тут ее прорвало:
- Ты не представляешь, что я пережила, когда ты пропала на месяц, а потом объявилась в Испании и снова выпала из поля зрения! Пришлось папу подключать (папа Мары был большим человеком). Но тебя и след простыл! Границу пересекла вполне официально - и сгинула. И я в сотый раз повторяю: я не звонила и не писала тебе. Не оставляла сообщений в электронке, не бронировала билеты и не снимала несуществующую виллу! Кто это сделал под моим именем - не представляю! Я вообще в это время была в Австралии. Если бы знала, что Марк тебя бросил, я примчалась тут же! Хорошо, что папиному человеку каким-то чудом удалось обнаружить тебя в полицейском участке через час после твоего там появления. Он месяц тебя по всей стране искал, дорогуша.
Мара долго причитала и охала. Мои приключения никак не укладывались в ее гламурной головке. Я сама бы не поверила, не будь я непосредственным и главным действующим лицом произошедших событий. А информация на ноуте исчезла, как по мановению волшебной палочки. Будто и не было того послания вовсе.
Итак, теперь я живу, а не просто существую. Талантливый дизайнер во мне вполне уживается с Женщиной. Мои чувства теперь под контролем. Мара, может, и не верит до конца в мои злоключения, но я знаю, что где-то в Зазеркалье старинного особняка на берегу океана бродит черная голодная сущность, полуженщина-полузмея, которой только дай повод, и она сожрёт тебя, не моргнув серебристым глазом, а оболочку Остроухий хозяин спрячет в тяжелую раму, пополнив свою коллекцию картин под названием «Человеческие эмоции».
Ключевые слова: Картина зеркало эмоции авторская история избранное