Ядом скованным моим*
Прошло приблизительно минут десять, как Олег оказался в допросной. События, предшествующие этому, были как в тумане. Небольшие кусочки памяти держали фрагменты, где он зашёл в полицейский участок, сказал, что хочет признаться, потом оказался в холодной камере. Нечётко, как во сне. Зато чётко была ясна его дальнейшая судьба. Этот момент не проспишь. Иллюзией будет мир, оставленный позади зарешеченного окна камеры. Толчки сокамерников и холод неотапливаемого помещения заставят, временно, голову соображать. Потом можно исчезнуть. Может, тогда его оставят чувство вины и…Вскоре в допросную комнату вошёл человек. На вид ему можно было дать лет тридцать, если бы голову не украшала заметная седина в волосах, дающая ему все пятьдесят, как и заметная усталость в глазах – человека, не видящего белого света. Быстро сев за стол напротив Олега, он представился.
- Старший следователь Николай Григоренко. Мне сообщили, что вы хотите сознаться в убийстве?
- Верно. Думаю, именно так.
- Хм… хорошо.
- Я отказываюсь от услуг адвоката. - Олег решил прервать затянутое молчание, - Пускай мне и дадут государственного защитника – он, кажется, так называется – но я все равно сам попрошу для себя максимальное наказание. Опять-таки, если это возможно. Я плохо знаю наше законодательство. Но не суть. Сейчас же я хочу все вам рассказать.
Николай покачал головой и сказал:
- Но суд над вами может не состояться. Все зависит от вашего рассказа. Может, вы городской сумасшедший, уставший от безвестности? Через меня много прошло таких субъектов. И даже хуже.
Подобное фамильярное отношение следователя покоробило Олега. Вида он не стал подавать. Не на том он месте, чтобы требовать уважения к себе.
Следователь достал из кармана брюк диктофон. Чётко назвав сегодняшнюю дату, свои данные и, что странно, цель визита – довольно невнятно пробормотал – положил диктофон на середину стола.
- Рассказывайте с самого начала. Только воздержитесь от пересказа мне своего несчастного детства в духе «Какой я несчастный, пожалейте меня». Я правильно угадал направление вашего рассказа?
- Совсем нет.
В словах Николая сквозило холодное презрение. Едва не прорывалось желание плюнуть в лицо Олега, как в самое жалкое существо, что может натянуть на себя облик вполне обычного человека, но скрывающего в себе безобразного монстра. Ещё не зная всех обстоятельств, он примерно представляет, с чем ему предстоит столкнуться. Нормальная реакция. Хорошо быть заранее готовым.
- Возможно, Николай… А как вас по отчеству?
- Николай Аксёнович.
- Николай Аксёнович, постараюсь закрепить, так сказать, акцент на важном. Для лучшего понимания.
- Я вас слушаю и записываю.
Олег несколько секунд собирался с мыслями и начал свой рассказ:
- Вопреки вашим ожиданиям, моё детство было не таким тяжёлым, как вы думали, Николай Аксёнович. Оно было самым обычным – таким же, как и у сотни других мальчишек. Отец меня любил ровно настолько, насколько его любовь ко мне могла затмить любовь моей мамы. Они, даже шутя, иногда ругались из-за этого. Ну, не ругались, а так, для проформы препирались. Но никогда в нашей семье не было скандалов. Ничто не давало для них повода. Я вот был с семи лет довольно сообразителен и никогда не подводил отца и мать. Уж поверьте на слово. Бывают уникумы вроде меня, что никогда не доставят проблем родителям. Разумеется, до этого момента.
- Понятно. Дальше.
- Отец у меня был слесарь. Настоящий высококлассный специалист. Таких людей с золотыми руками, способными с лёгкостью починить любой механизм, начиная с розетки, сейчас не сыскать. Он при каждом удобном случае учил меня, как работать со штангенциркулем, как починить розетку, повесить полку. Рассказывал, как делает детали на своём заводе…
Николай резко нажал на кнопку диктофона и отложил его в сторону, поглядывая на дисплей. В нем наверно кипело жгучее желание швырнуть его ему в лоб.
- Вы решили мне всю свою биографию поведать? Давайте по существу.
- Так я и собираюсь к этому подойти. Я хочу донести до вас суть всего произошедшего – мой мотив, говоря ваших языком. Разве для вас это не имеет значения?
Николай развёл руками, смирившись, что допрос плавно перетечёт в длинную историю счастливого детства Олега. Терпения Николаю не занимать.
Диктофон снова был включён. Олег продолжил:
- Как вы, наверно, поняли, проблем в семье я не претерпевал. Банально прозвучит, но детство было моей самой лучшей порой. В школе, потом в колледже и в университете я так же не знал про прочие проблемы, что встречают подростка на пути к взрослению. Представляете? Я всегда был своим парнем, в любой компании, зачастую не делая для этого абсолютно ничего. Обходился без условной протекции более популярных ребят. Да я даже не ругался толком ни с кем. У подростков таких поводов было предостаточно, но все шло мимо меня. Я с безопасной кормы своего мощного флагмана спокойствия взирал с высоко поднятой головой на все идущие мимо ураганом проблемы.
Следователь Николай хмыкнул себе под нос. Оставалось догадываться, что так повеселило его.
- На самом деле вы были правы, когда попросили по существу говорить. Ничего такого в моей размеренной жизни не происходило, чтобы дать вам так нужный для суда мотив. Все началось гораздо позже. И тогда… и тогда…
То ключевое событие, которое, словно живой человек, вложило ему в руки оружие. Вспоминать тягостно, как и два года назад.
- Мои родители погибли в аварии, - внутри будто прошёлся бульдозер, среагировавший на нужную комбинацию слов и начавший выворачивать его внутренности. – Пьяной идиот на иномарке протаранил их на повороте с Кутузовского проспекта. Они тогда возвращались с дачи по этой проклятой дороге.
Я думаю, излишне будет описывать, что я испытывал в тот трагичный момент, когда мне позвонили из милиции, пригласив на опознание тела. Те, кто рассказывают про самый ужасный свой день, когда им не долили чертов кофе в забегаловке, начальник на работе завалил бумажной работой, они, черт возьми, их жалкие умы им в задницы, не видели куски своих родителей на столе. Не пытались опознать их искалеченные лица, половина которых поместится в пищевом контейнере. Им не нужно было смотреть в глаза их убийцы, которого, несмотря на обвинительный, довольно суровый приговор волновало больше общение с дружками, что гоготали в зале! Вот это плохой день!
- Успокоились?
Олег замолчал, часто дыша. В груди закололо от учащённого сердцебиения. Горло запершило от чрезмерного напряжения голосовых связок. Но нужно продолжать. Как можно спокойнее.
- Два месяца, прошедшие со дня их смерти, прошли как в бреду. Ничего не могу толкового вспомнить. Вроде жил, вроде ходил на работу и, опять-таки вроде, общался с людьми. Не выпадал из жизни под грузом горя. Но плотный туман меня однозначно обволок. Не в прямом смысле конечно. И в нем я находился в дрёме. Изредка просыпался. Происходило это, когда я встречался с нечеловеческими проявлениями. Это хамство, грубость и прочее. И невыносимо было видеть это, и я заводился. Иногда мог целыми днями сидеть, дома прокручивая в голове, чтобы я сделал с тем или иным негодяем, толкнувшим женщину или устраивающим скандал на пустом месте.
Сложно когда вы не можете просто игнорировать окружающий негатив, а накапливаете его внутри себя. О, взрыв, что грядёт, когда он рвётся из вашего горла, может задеть окружающих, не ограничившись вами. От этого не уйти, спрятав голову в песок.
- Давайте к делу!
- Хорошо. Теперь можно подойти к той ужасной ночи.
Случилось это в субботу. Я собирался отходить ко сну после скучной программы на политическую тему. Но сон внезапно сорвался. На улице буквально загрохотало отвратительной музыкальной композицией – одной из тех, что почему-то являются усладой для слуха молодых ребят. Мне же, как и моим соседям, такой концерт по ушам был не нужен. Соседка моя стала кричать на неизвестного нарушителя покоя; ни я, ни она не видели ещё этого человека. И вот тогда началось.
- Поясните.
- Когда я подошёл к окну, это неприятное чувство пришло мгновенно. Не было прелюдии вроде долгого накопления ярости. Я мгновенно разошёлся. Никогда в своей жизни я не мог представить, что можно по такой пустяковой причине ненавидеть человека. Это перекрыло даже мою слабую ненависть к убийце моих родителей. На суде я и не помышлял, чтобы разорвать его горло руками и смотреть, как он медленно умирает от кровопотери. Просто испытывал холодное презрение. Но тут меня прорвало на ненависть. Возможно, от столь длительного сдерживания во мне она тихо… знаете такого американского поэта Уильяма Блейка?
- Мы теперь решили поэзию изучать?
- Нет, конечно, - Олег неуверенно улыбнулся, - у него был такой стих «Древо яда». Вот, послушайте, сейчас вспомню:
Я таил его в тиши
В глубине своей души,
То слезами поливал,
То улыбкой согревал.
Так вот языком поэзии можно описать то, как я держал в себе такой же метафорический плод. И пророс он гораздо своими ядовитыми корнями. Отравил меня знатно ядом ненависти.
Николая не впечатлило. Тяжёлым взглядом он ясно демонстрировал, что воспринимает сказанное, как издёвку. Выключит сейчас диктофон и пинком под зад выпроводит Олега.
- Извините, если вас такое отступление расстроило.
- Вы тратите время. Не пойму, зачем мне это выслушивать?
А ведь следователь был прав. Рассказывать просто не получится. Олегу вновь придётся прожить тот день вместе со всем набором сопровождавших его эмоций. Этого просто смертельно не хотелось. Но не было иных вариантов. Оставалось смириться.
- Тот парень как-то смог расслышать соседку. Он был пьян или под какими-то наркотиками. Скорее всего, одновременно он смешал из них свой коктейль – героиновый коктейль. На заплетающихся ногах поплёлся под окна. Увидев соседку, он ухмыльнулся своей улыбкой гиены. Его забавляло, как она кричала на него. Поаплодировал даже. Не знаю, что его пьяный мозг ему показывал, но потом он крикнул, что-то матерное ей и, махнув средним пальцем, ушёл прочь.
Омерзительная картина снова предстала пред глазами Олега. Будто он смотрит в кинотеатре в IMAX формате документальную хронику “Человеческое падение”. Зрелище, оскорбляющее куда больше, чем просто вызывающее гнев. Отогнав неприятный образ, Олег продолжил.
- На миг я опешил от увиденного. Мне стало очень плохо. Весь мир в тот момент оказался унижен тем поступком; загажен вдвойне фактом допуска к хождению по земле такого создания, которого преступно считать его человеком. Я знал, что должен сделать.
- Ярость нисколько не замусолила мне мозги. Я действовал холодно и расчётливо: взял резиновые перчатки, достал из шкафа дождевик. Нашёл в тумбочке пару бахил. Не знаю, откуда они были там. Из всех предметов, что пригодны для убийства, выбрал самое эффективное оружие: мясницкий нож. Также взял полиэтилен. Я точно представлял, что собираюсь делать, и как в итоге избежать наказания.
Собрав в пакет свой инвентарь, вышел в подъезд. Тогда, к счастью, мне никто не попался на глаза. Выйдя на улицу, я прошёл в проход между двумя ржавыми ракушками рядом с детской площадкой. Там я и облачился в свой “защитный костюм”.
Прежнее хладнокровие исчезло. Чем ближе я к нему приближался, под сопровождение бездарной музыки, разрывавшей перепонки, тем больше кипела моя злость к нему. Слава богу, что больше мне на улице никто не попадался. Я бы мог любого зарубить, едва он попал бы в моё поле зрения.
- Что случилось у машины?
- Когда я подошёл к ней, то тот парень меня сразу заметил. Я на секунду занервничал. Внезапности не получилось. Как-то не думал я, что мне будет оказано сопротивление, и вообще все может пойти не так. И лучше бы я струсил, побежав наутёк. Но рассудок уже ушёл, и я не смог контролировать себя. Месть за его свинское поведение завладела мною.
Как я бросился на него, не помню. Мозги включились только после моих бесчисленных ударов. Кровь буквально залила мне глаза. Да что там: все тело было покрыто ею, одежду хоть выжимай. Капюшон я не успел накинуть, потому вся моя шевелюра пропиталась кровью. Но это было не так омерзительно, как кусочки его плоти, в изобилии налипшие на меня, где только можно. Я еле их стряхнул. Под ногами омерзительно хлюпало при каждом шаге. Даже не хотелось представлять, что было под ногами. Взглянув на нож, я почувствовал себя плохо. То, чем был он покрыт, красноречиво говорило, во что превратился этот человек. Меня едва не стошнило. А уж когда заглянул в салон машины, где было… его растерзанное тело… Вернее, уже не тело, а…
Я в ужасе попятился от машины. Живот рвало от рвущегося наружу ужина. Не помогало обхватывание его руками. Голова закружилась, и все хаотично стало сливаться перед глазами. Свалившись на асфальт, я пополз к дому. На секунду меня отпустило. Зацепившись за этот короткий промежуток, я смог убежать. Плевать, что кто угодно заметит вымазанного в крови, вооружённого ножом человека. Только бы не отключиться. Не здесь. Обязательно дома – и тут меня осенило повременить с возвращением.
Нужно же избавиться от следов.
С себя.
Олега поражало собственное хладнокровие. Это теперь не рассказ, не переживания заново тягостного преступления. Совершилось неожиданное превращение в сухой пересказ. Неудивительно, что лицо следователя стало полностью бесстрастным. Бурю отвращения, если она имела место внутри Николая Аксёновича, удавалось мастерски скрывать.
- Свернул к гаражам, где оставил полиэтилен. Я сорвал с себя дождевик и бахилы. Я нашёл в заднем кармане платок. Кое-как им вытерся, хоть это имело нулевой результат. Но с меня не текло. Лишь тогда я отправился домой. И дома…
- Так, что случилось у машины?
Этот вопрос поставил Олега в тупик. Ему, может, послышалось?
- А я вам о чем говорю?
- Я прекрасно понял, что вы убили человека, причём самым жесточайшим образом из возможных. Но, что тогда ещё произошло?
Олег однозначно решил: Николай над ним издевается. Причём выбрал момент, невообразимо неуместный момент в демонстрации своего циничного юмора. И он решил не униматься:
- Спрошу снова: что случилось у машины?
- Я убил человека! - Олег начинал злиться. – Что ещё нужно пояснить кроме моих переживаний после этого? Вы хоть представляете, как такое осмысливать?
- Вот вы опять начали себя оправдывать. Как в самом начале вашего рассказа вы нагнали мне пургу про детство, внезапную злость. Я не верю вам. Пока вы действительно не скажете, что произошло.
- Я убил человека! – Олег вскочил со стула, - что вам ещё нужно от меня услышать? Про мои муки каждую ночь, когда я стал чаще впадать в беспамятство, не помня, причинял ли я ещё кому-то мучительную смерть. А все воспоминания – затянутые красным маревом образы, что не отличить от жестоких кошмаров, преследовавших меня.
Николай со злорадством улыбнулся. Вот и добился нужной реакции. В дальнейшем Олег ожидал, что он позовёт парочку “свидетелей” зафиксировать нападение на следователя. Позже в камере пара ППС-ников его оприходуют дубиной по почкам. А следующий день принесёт ему новое обвинение. Для разгрузки добавят парочку нераскрытых убийств - заставят взять на себя.
Но не последовало дальше ничего.
Только стол исчез.
Вместе с диктофоном.
- Как... как… - Олег посмотрел по сторонам, наивно пологая, что исчезнувший стол окажется прислонённым к стене. – Куда делся стол?
- Значит, вы опять продолжите взывать к моему сочувствию. Его не будет!
Резкое изменение обстановки, казалось, заметил лишь Олег. А следователь, закинув ногу за ногу, вальяжно устроился на стуле. Тот начал постепенно исчезать, и ему на смену материализовалось кресло.
Кресло из его квартиры.
- Все, что вы пытались до меня донести, все ваши оправдания, что вначале проскальзывали, не имеют никакого значения кроме вашей жалкой попытки оградить себя. - Следователь невозмутимо продолжал, пока Олег с раскрытым ртом наблюдал за меняющимся интерьером.
Металлическая дверь за спиной Николая испарилась. На её месте возникла стена, украшенная старым ковром.
Его ковром.
- Никак было невозможно убедить меня, что вам жаль. Слишком вы были расчётливы. Очень уж аккуратно вы не оставили следов. Да и некоторые обстоятельства лишь это подтверждали. Вы слишком хорошо замели следы, чтобы убедить меня в убийстве в состояние аффекта.
- Я говорил вам правду!
Стены замерцали, как изображение на затёртой временем чёрно-белой плёнке. После прекращения мерцания они материализовались в стены, покрытые обоями с незамысловатым узором.
Как в его квартире.
- Вы разве не видите? Что творится с комнатой?
Следователь сохранил невозмутимый вид, пожирая Олега холодным взглядом.
- Убийство мало походило на совершенное в состояние аффекта, если исходить из вашего рассказа. Слишком мало улик мы обнаружили. Слишком уж отчётливо в ваших действиях сквозил расчёт. Все, что мы не могли обнаружить, буквально визжало: “Ничего вам не найти!” Свидетели тоже мысленно посылали мне такой же сигнал. Насмешка эта сильно давила, но недолго. Скоро я пришёл к вам.
- Я не понимаю вас. Я пришёл к вам с повинной сам. Я сознался в преступлении. Ничего не утаивая. Просто хочу прекратить мои страдания и все! Да ещё эта фантасмагория здесь, а вы даже не замечаете ничего. Стены поменялись! Стол исчез. Я…
- Это не так важно. Мы могли находиться хоть на дне затонувшего испанского галеона, набитого проржавевшими сундуками с золотом, в компании морского планктона, поселившегося там. Вы бы восседали на трухлявом кресле капитана, окружённом духами погибших моряков, приставившим вам к горлу ржавый нож, и все же не переставали находить себе оправдание.
Олег тяжело глотнул, будто правда упомянутый ржавый нож был приставлен к шее. Захотелось упасть на стул и зарыться головой в руки, - хоть как-то оградить себя от наступающего безумия. Но стул исчез. Олег провалился в пустоту. В ужасе отполз к окну, прижавшись к батарее. Спину внезапно обожгло раскалёнными рёбрами батареи от избыточного накопления горячей воды. А ведь мгновения назад в комнате была ощутимая прохлада. Он отпрянул на пол, смотря на потолок, не избежавший кратковременного превращения. Из центра буквально выплюнула себя наружу люстра.
Бред наступал, не сбавляя темпа. Решётка на окне свернулась калачиком в маленькую точку. Открылся вид на новое окно и ухоженный подоконник с несколькими кактусами. Кактусы его матери. Метаморфозы завершились. Олег лежал в своей комнате, тупо смотря в потолок, где, возможно, будут ответы.
Следователь поднялся с кресла и подошёл к Олегу.
- Достаточно одного обстоятельства, Олег, чтобы сформировать о человеке представление. Не нужно много слов и долгого, муторного расписывания, как подошли к пониманию его настоящей сущности. Всего один поступок порой все объясняет.
- Значит, тебе все ясно со мной?
Николай задумчиво почесал затылок. Потом ответил:
- С моей стороны все предельно ясно. Насчёт тебя - не уверен.
- Так кто ты такой?
- Разве это важно сейчас? Лишняя будет тебе информация.
- Так скажи хотя бы, что здесь происходит?
- Ничего такого важного, чтобы помогло тебе это прекратить. Я же говорил - это лишь декорации. Все зависит от тебя. Это может прекратиться в одно мгновение. Хотя я в этом не уверен. Я тут давно нахожусь. Поговорить мы смогли лишь сейчас. Даже не спрашивай, почему в такой обстановке.
Олег резко поднялся от пола. Услышанное шокировало куда больше исчезновения допросной. Почему-то он сразу принял такую правду. Это бы облегчило душевное равновесие, грозящее расшататься похлеще старого дуба. Все, что скажет следователь, нужно принимать за правду. Так будет проще.
Наверно, таким является ад. Это не черт, который варит тебя в котле, пока ты не закипишь, а потом отправишься жариться на сковородку. Не пыточная, где в тело грешника втыкают вилы, четвертуют, и многими другими способами приносят физические страдания. Ад – место, где ты вынужден мучиться от неизвестности, ожидая ответы на вопросы, на которые никто не ответит.
- Значит, я здесь навеки, - Олег понурил голову, - вынужден сидеть взаперти, пока не умру от голода или своей совести.
- Нелогичный вывод. Неделю ты как-то смог тут просидеть вполне сносно. Да и сейчас не выглядишь страдающим, скорее непонимающим. А страдание ты пока не выбрал для себя. Не о том думаешь, Олег.
- Я желаю конца. Пускай, любого. Но мне нужно было…
- Шарманку заело. Снова. Мне нет дело до твоих оправданий. Раз десять повторить тебе? Не о том думаешь.
- Так скажи тогда: какой будет конец? Ты убьёшь меня, или пытка продолжится?
- Дам тебе небольшую подсказку.
Лицо Николая покрылось трещинами, как на старом пергаменте. Потом они покраснели, став ярко бурого цвета. Набухая красным, они обрели вид рваных ран, в огромном количестве усеявшим лицо. Один шёл ровно поперёк правого глаза, который полностью превратился в красный кусок на месте глазной впадины. Вместо ушей небольшие обрубки. Нос остался единственным не изуродованным местом на лице.
Под шеей Николая несколько рваных разрезов шли поперёк горла. Руки также покрылись кровавыми шрамами.
Двух шокирующих реакций не случилось. Излишне было от испуга провалится в бессознательное состояние. Все стало для Олега ясней некуда.
- Это ты! – воскликнул Олег. - Я тебя убил! И ты меня за это наказываешь.
- Вполне может быть. – Николай издевательски зевнул. – Это не суть твоей проблемы.
- А, что тогда?! – Олег схватил Николая за грудку, приблизив его лицо к себе.
- Как я и говорил, ты должен понять для себя, что произошло тогда у машины. И, возможно, это частично освободит тебя, – Николай с улыбкой продемонстрировал исполосованные руки. – Ибо кровь, как говорится, не смыть. Думай о причине, а не о следствии.
Николай Григоренко, возможно, никогда не работавший на самом деле в органах и, возможно, не существовавший в реальности, начал исчезать. Под потускневшими от горя глазами Олега он превратился в серую дымку, растворившись как пар, оставив Олега размышлять над вопросами, которым суждено остаться без ответа.
ФПМ – Феликс Останкович.
Опубликовано впервые на сайте Проза.ру, под псевдонимом Феликс Останкович.
Новость отредактировал femmka - 10-06-2015, 10:47
Ключевые слова: Допрос убийство смерть нож кровь безумие ад страдание авторская история