Пустота
Я со вздохом шлепнулся в кресло и невидяще уставился на приборную панель.— Ну? — спросил Мэтт.
В этом вопросе мне почудилось злорадство, но я все равно, автоматически поглядев на кресло второго пилота, ответил чистую правду:
— Нагревается потихоньку.
Хотя скрывать ее было в любом случае бессмысленно, так что я просто старался не падать духом.
Мэтту только того и надо было, разумеется.
— Какая красота! Давай подождем еще пару суток, чтобы наш корабль точно разорвало, как передутый шарик. Пуф! И мы уже снаружи. Двигаемся по вселенной своим ходом.
— Их же не разорвало. Почему нас должно?
Я в третий раз за последние полчаса вывел на вспомогательный экран карту, безнадежно разглядывая редкие пунктиры. Понятно дело, там мало что изменилось.
Вся ситуация вообще менялась только в одном — в состоянии нашего груза; и это были не очень хорошие изменения.
Семь бочек прекрасного солнечного золота, залог богатства, спокойствия и красивой жизни, покоились в грузовом отсеке. Я бы очень хотел сказать «мирно дожидаясь, пока их довезут до Морантира и сбудут там», но это было бы враньем.
— Их могло не разорвать по миллиону причин, Джимми, не тупи. Помнишь все это освещение? Оно само по себе бы не зажглось. Серьезно, пустить остаток батареи на то, чтобы превратиться в большой разноцветный фонарик?
— Это наверняка был жест отчаяния, бесполезная попытка, чтобы их хоть кто-нибудь заме...
Я оборвал себя и прищурился.
— А, вот куда ты клонишь. Сжечь, значит, всю нашу батарею, авось сработает. Посреди Окраины. И остаться без внешки.
— Не тупи, — повторил он с удовольствием. — Никуда я не клоню, просто исхожу из того, что мы имеем. Ладно, снаружи — чтобы заметили, а внутри? К тому же они висели возле бледной звезды, и еще неизвестно, какие комбинации движения использовали до этого. Маловато исходных.
«Не говоря уже о том, — подумал я, — что как бы они с этим не справились, в конечном счете им это все равно не помогло».
Мэтт тоже замолк. Он хорошо понимал, о чем я думаю. Я не хотел смотреть на него — и не смотрел, потому что и без того знал, что он беззвучно ухмыляется и будет ухмыляться еще очень долго.
Мы наткнулись на брошенный корабль десять дней назад — еще за Окраиной, куда приличные люди соваться без нужды не будут и где потеряшек с уснувшими маяками вряд ли найдут, даже если станут искать специально. Это были скверные места — не по каким-то особенным причинам. Весь космос не очень хорошее место для человека. Просто... ну, неисследованные, так, наверное, принято говорить. Нестабильные. Непознанные.
Я бы сказал, что, когда сотворяли пустоту, ее сотворилось более чем достаточно, здоровенный кусок пришелся именно на эти области.
А пустота имеет свойство заполняться сама по себе и как ей вздумается. Не надо об этом забывать.
И не то чтобы мы забыли, увидев тот корабль; просто у нас некоторое время не было вообще никаких связных мыслей.
Это был пикский грузовик, один из тех, которые нанимают для дешевых мелкогабаритных перевозок, и он пустым мусором кружил возле крошечной звезды посередине нигде, светясь чуть ли не ярче нее самой.
Он действительно походил на цветной фонарик. Горело абсолютно все, что могло гореть, вплоть до таблички над баком переработки внутри, как мы вскоре убедились.
В смысле внешней опасности вроде бы не было, а на запросы они не отвечали. Возможно, им нужна была помощь, верно ведь? Вот мы и зашли проверить. И забрать что-нибудь приличное, конечно, если помощь там уже не требовалась. Это был не первый мертвый корабль, который мы с Мэттом встречали за пять лет наших не очень законных дел, и мы, как разумные люди, каждый раз приходили к одному и тому же естественному выводу — зачем деньгам пропадать зря.
Тем, кто считает иначе, в космосе делать нечего.
Места вокруг были, конечно, скверные. Так что мы, отойдя от удивления, обо всем помнили и сначала даже немного поколебались.
Просто в нашем деле нельзя без риска.
И ведь проблем как таковых поначалу не возникло.
Найденыш оказался сломан (оба двигателя встали намертво), во всех отношениях, включая опасные вирусы с бактериями, чист и совершенно пуст. Ни единой живой души и ни одного мертвого тела, только пылающие огни, которым придет конец, когда сядут остатки батареи, и бездумное шествие по забытой богом орбите, которое не закончится никогда.
А в почти пустом грузовом отсеке мы нашли семь «голых», без корпоративных меток, бочек для жидкостей, доверху заполненных солнечным золотом.
Конечно, я много слышал о нем, включая совсем байки, но вот воочию увидел впервые — да и вечно строящий из себя бывалого Мэтт тоже, как он по секрету признался.
И оно действительно оказалось самой прекрасной вещью во вселенной.
Ни Мэтт, ни я раньше солнечное золото не возили — само собой, — но что в байках, что в логических предположениях не значилось, что оно требует каких-то особых условий. Кроме самых заурядных бочек, вот как для амарила-3, а найденные были как раз такими.
Видимо, этого было все-таки мало.
— Тэ-экс, — сказал я, с силой потерев лицо. Очень хотелось спать, но дураком я не был. — Ладно. Оно нагревается, причин мы не знаем, последствий тоже...
На соседнем кресле тихонько засмеялись; с каждой секундой эти мерзкие звуки становились громче.
— ... а до Морантира еще двадцать дней как минимум. Мэтт, ей-богу, или заткнись, или скажи что-нибудь полезное.
— Двадцать дней, — хихикнул он, — это если гнать на полную, прямыми прыжками. Прекрасная идея с нестабильным грузом.
— «Полезное» — это то, чего я сам не знаю, придурок.
— Ишь, какие мы нежные.
Я потыкал в карту, раскрывая несколько путей и попутно пытаясь взять себя в руки. Этот засранец только и ждет, чтобы я потерял голову. Про «полезное» я шутил, понятное дело — черта с два он скажет хоть что-то, что будет полезно. Надо не обращать внимания. Успокоиться. Мысленно выбрать цвет гарнитура в гостевой спальне моего будущего пятиэтажного особняка, например.
— Раз нагревается, — продолжил я деловым тоном, усилием воли не обращая внимания на посверкивание с соседнего кресла, — значит, надо остудить. Раздобудем «болтушку», составим бочки в наш бак — плотно встанут, но встанут, — зальем поверх и, не торопясь, нежно, как перышко, допорхаем до Морантира. По-моему, идеально.
Я щелкнул по карте, выбирая курс, и принялся задавать параметры.
— И откуда ты собираешься брать «болтушку»?
— Смешаю, да и все.
— Из какого лысого черта, позволь узнать? Молчу о воде; амарила ты где столько отыщешь без следа цивилизации поблизости?
— Куплю, — пожал плечами я. И плавно потянул рычаг от себя, не торопясь наращивая скорость и при этом напряженно прислушиваясь к не такому уж далекому грузовому отсеку. Бессмысленно, конечно: если рванет, то слушать будет уже нечего, а до этого что услышишь?
Еще и Мэтт раззуделся. Засранец.
— Гд... что за... Малый Армстронг? Это Квотер-5? Ты же не собираешься там садиться?
— Собираюсь, — я мельком глянул на справку карты. — Терраподобен, давным-давно колонизирован, до него меньше трех часов. Пресная вода в изобилии и общем доступе, кстати. Отличный вариант.
— Отличный? — мне на секунду послышалось, будто Мэтт задохнулся от негодования. — Это ж консервный пояс!
— Ох, спасибо, ты прям глаза мне открыл. Я-то думал, мы его весь невзначай проскочили и уже почти в центре.
Малый Армстронг, моя последняя на данный момент надежда, был обжит традиционалистами-консерваторами, из чего секрета никто не делал. На карте и метка стояла соответствующая — «посещение строго нежелательно».
Он был ближайшей к нам сейчас планетой в ближайшей же системе, хотя мой приятель-засранец не врал насчет отсутствия следов цивилизации. Окраины по эту сторону Млечного Пути начинались колониями упертых традиционалистов, и еще дней пять пути на тяге нашей развалюхи ничего другого мы бы не встретили.
— Это консерваторы, тупица, — продолжал донимать меня Мэтт, когда мы вышли из тонкой вуали на орбиту Малого Армстронга. — Психи, которые одеваются в звериные шкуры и ездят на бензине. А что, если на вход в атмосферу золото в этом состоянии отреагирует еще хуже? Ты собираешься подвергнуть все дело опасности из-за очередного твоего тупого озарения? Черт, там даже космодромов нет! И это если на подлете не собьют!
Традиционалистов по факту защищает приличная такая фракция в Совете, так что цапаться с ними с налету нежелательно, даже если средства и масштабы позволяют — потом слишком быстро найдут. Но «снизу» они и сами бьют только так, и я не представляю, где садятся корабли их сторонников, если прибывают с визитом — космолеты и все, что связано с космосом, на этих планетах мягко говоря не жалуют. Такой вот у них взгляд на мир.
С другой стороны, нас сбить все-таки не должны — один маленький, ничего не запрашивающий и ни во что не стреляющий кораблик не привлечет внимания, если грамотно выбрать место для посадки. Наверное.
— У нас не пассажирский лайнер и не промышленный тягач, Мэтт, — сказал я наконец, просматривая сетку рельефа. Да и груза у нас сейчас почти нет. — Мы даже в песок садились, забыл?
Забудет он, как же. Я прекрасно понимал, что мой приятель просто строит какие-то козни.
Потом он завел угрозы про «его корабль» — наш корабль, разумеется, мы купили эту развалюху в складчину почти напополам, и его шестьдесят процентов против моих сорока вообще никакой роли не играют, — так что я просто не выдержал.
— Да не собираюсь я сбегать!
— Еще бы! — хохотнул он. — Даже будь кто другой на твоем месте, я бы скорее волновался, что он до поры спрячет золото на этой планете и от меня избавится там же. Но ты — это ты, Джимми. Ты скорее ребра себе выгрызешь, чем расстанешься хоть с капелькой его даже на день.
— Заткнись, — прорычал я. — Заткнись, заткнись, или, клянусь, я тебе...
Мэтт снова засмеялся.
Видит бог, я никогда не стал бы этого делать. Всего этого делать. У меня просто не было выбора.
Будь он, так ноги бы моей не ступало ни на одну консервную планетку.
Мэтт, скотина, был прав. Сбыть солнечное золото здесь в любом случае не получится, а сбежать... нет уж, черта с два. Черта с два!
Под смех, оскорбления и шуточки я благополучно довел корабль до поверхности и посадил его на плотный участок земли возле большого озера, уйдя в почву всего на каких-то полметра.
На этих же берегах стоял и городишко, который я присмотрел — сорок тысяч жителей, дома не выше двух этажей, зелень, растущая сама по себе, и только наземные средства передвижения.
«Если я буду быстрым и удачливым, — размышлял я, осматривая напоследок груз (золото перенесло посадку спокойно) и с трудом отрываясь от его ленивых завихрений, — то все получится».
— Ублюдок, — громко бросил мне Мэтт напоследок, когда я опускал дверь, и я не успел ничего ответить.
Куртка у меня была неброская и приличная, особенно если расстегнуть, а штанины я вытащил, чтобы прикрыть сапоги с крепежами, так что на космического бродягу я, на мой взгляд, теперь особо не походил.
Погода в этих краях стояла ясная и теплая, но не жаркая, так что я не должен был слишком выделяться в толпе.
Которой не было.
Судя по людскому шуму и гулким, неразборчивым отзвукам музыки, доносившимися откуда-то из центра этого старомодного городка, аборигены держались в той стороне. Косясь на очень редких прохожих вдалеке, я даже подумал, что, может, смогу просто вынести пару канистр из какой-нибудь технической мастерской или магазина, уж что встретится.
Но везение имеет свои границы.
В глубине первой же на моем пути мастерской, широким зевом раскрытой на дорогу, я не сразу разглядел прилавок, не говоря уже о замершем за ним продавце. Впрочем, им оказался просто тощий парнишка лет пятнадцати в грязном рабочем фартуке, и меня немного отпустило.
Но все-таки то, что этот парнишка застыл, как вкопанный, когда я зашел, а теперь держался как-то странно, было не очень здорово.
— Доброго дня, сэр, — произнес он наконец дрогнувшим голосом. — Чего вам?
— Эмм, амарила-3, литров где-нибудь десять, у вас случайно не найдется? — ответил я, привыкая к тускловатому свету после яркой улицы и локтем ощущая очертания бластера под курткой. По виду этот безоружный «продавец» мне, конечно, не противник, но кто знает.
Однако парнишка, оторвав от меня взгляд, кивнул и сдвинулся левее, к углу и составленной там пирамиде из белых непрозрачных канистр. Все еще никакого оружия на его пути.
— Хорошая погодка, а? — продолжал я небрежно.
— Да обычная, — он явно пытался заставить себя отвечать в тон, но выходило так себе.
Двумя руками он снял одну из канистр; по виду в ней было не больше шести-семи литров. Завязки его тяжелого фартука качнулись, как хвост у грязного, тощего кверка.
— Один тут управляешься? — все это время я быстро оглядывался. Даже камер не видно, вот дикари.
Парнишка взял вторую канистру — из ряда ниже, держа ее за ручку. Казалось, что он напрягается даже для того, чтобы управляться с таким небольшим весом.
— Нет, с отцом и сестрами. Здесь шесть и шесть литров. С вас семьдесят пять, — он с усилием поднял обе канистры на прилавок.
Я раскрутил крышки. Острый запах и голубоватый цвет густого, непрозрачного амарила трудно с чем-то спутать. Все-таки не совсем дикари или, по крайней мере, не обманщики.
Хотя есть ли в Галактике хоть одна колонизованная планета, где нельзя отыскать эту благословенную жидкость?
Вообще было дороговато, но я покорно полез в карман за наличными. Нет, правда — меня ожидали несметные богатства, так что сейчас я мог позволить себе быть щедрым и действительно заплатить. Не вызывая еще худших подозрений и не оставляя за собой следов к тому же.
Бластер все равно был рядом — на случай, если тут не принимают общие галактические и психуют по этому поводу.
— Они на дне рождения города, — вдруг произнес парнишка, отбивший сумму на железной кассе. — Отец и сестры.
— Мм, — моя рука словно невзначай замерла у внутреннего кармана. — А ты чего не с ними?
— Наказан. Но мне без разницы. Меня этот город бесит.
Я положил на прилавок деньги, одновременно потянувшись к первой канистре.
— Как называется ваш корабль? — спросил вдруг парнишка, поглядев мне прямо в глаза, и я застыл.
Ох, ну что ж такое-то! Как мне не хочется в него стрелять.
— Вы странствуете по вселенной. На корабле. Космолете.
В тоне парнишки не было осуждения, злобы или ужаса. На самом деле единственное, что там было — это очень плохо скрытый восторг, и на меня и мои деньги он глядел с таким же восторгом.
— Там... как там, скажите?
— Слушай, приятель, я пойду, — сказал я, хватаясь за честно оплаченные канистры. Вот черт, конечно, обе руки теперь заняты, а бросить ни одной нельзя: «болтушка» и так должна выйти жидковатой.
— Как там? — парнишка оперся на прилавок обеими руками, подаваясь вперед, и говорил все быстрее и быстрее. — Во вселенной? Там зло в пустоте, и кишат страхи небесные, и от них черно между звездами? Или нет? Это же вранье? Вранье, да?..
Я потрясенно молчал, не скрывая выражения собственного лица. Еще секунду молчал и парнишка, проедая меня взглядом, а потом просиял улыбкой; нет, настоящим ликованием.
Тут я с большим достоинством, но очень быстро тактически отступил, подхватив канистры. Прочь из мастерской и прочь из городка, залитого солнцем, не имевшим ничего общего с роскошным блеском внутри найденных нами бочек. Прочь отсюда, пока опять с кем-нибудь не столкнулся.
Со вторым компонентом — пресной водой — проблем не было, равно как и с временем его добычи. Вернувшись, я закачал нужное количество прямо из озера. Пробы подходили; может, и неидеально с точки зрения педантов, — пить без очистки ее не стоило, например, — но для кустарной «болтушки» более чем сойдет.
Насосы у нас стояли хорошие, так что на все про все ушло минут, может, десять. Ну, и еще столько же на мою беготню туда-сюда, затаскивание и вытаскивание, прочистку одного упрямого «сустава» и все в таком духе.
Двадцать минут в общей сумме.
Потом мы взлетели.
Я увел корабль под тонкую вуаль, чуть только сдвинулся с орбиты, и пересчитал путь, заново задавая и тщательно стабилизируя его.
Потом отдышался немного — упарился и понервничал за прошедшие часы я будь здоров — и, оставив Мэтта в кабине, отправился в грузовой отсек, предвкушать здоровый сон и устраивать золоту охлаждающую ванну.
Так что, в свете всех прошедших событий, очень трудно обвинять меня в том, что я буквально дар речи потерял при виде размытых золотых бликов, танцующих на стене коридора на подходе к грузовому отсеку. Как и в том, что, метнувшись туда и увидев гуманоидную фигуру, застывшую над открытой бочкой, я истошно завопил и выпустил в нее три заряда подряд.
Фигура нырнула на пол, закрывая голову руками и вторя моему воплю, заряды ушли в стену и срикошетили, к счастью, не задев бочки, но внеся свою долю в панику, а я готов был поклясться, что за эти мгновения часть волос у меня успела поседеть.
И так я стоял там с бластером и, возможно, поседевшими волосами, упирая иглы разрядки в затылок перепуганного до полусмерти парнишки, молившего меня о пощаде, пока отраженный от стали блеск солнечного золота топил все вокруг.
Рабочего фартука на парнишке больше не было, но не узнать его все равно было трудно. Память у меня, в конце концов, не настолько короткая.
Еще минут пять я, поглядывая на успокаивающие волны бликов, учился заново дышать, и только благодаря привычке моя рука с оружием не дрожала слишком сильно.
Все это время парнишка, периодически пытаясь на меня посмотреть, но натыкаясь головой на иглы и снова опуская ее, гнал какую-то дичь, прерываемую всхлипами. О том, что терпеть не может свою унылую консервную планетку. Что мечтал о космосе с тех пор, как впервые посмотрел в ночное небо, и не верил чуши, которую принято у традиционалистов рассказывать о вселенной и перемещениях по ней. Что у него мало денег, но он отдаст их все, что он просто хочет путешествовать, как я, и просто хотел выбраться оттуда, и очень просит не убивать его.
Я смотрел на открытую бочку. Солнечное золото внутри вращалось немного быстрее, чем раньше, и от всей бочки исходило слабое, но ощутимое в паре шагов тепло.
— Красиво? — спросил я наконец, прерывая почти бессвязный поток чужой речи. Во рту у меня все еще было сухо.
Парнишка несмело приподнял голову; не встретив игл — я отвел бластер, — он выпрямился и осторожно поглядел на меня.
Я мотнул головой и оружием в сторону сияния, закованного в тонкое железо.
— Нравится, говорю?
Он несколько раз быстро кивнул; не от страха. Да, он боялся, конечно; меня, моего бластера, всей ситуации, но его глаза на автоматически повернувшейся к бочке голове подернулись золотыми отблесками, как дымкой нирваны, и все лицо приобрело особенное выражение.
Я хорошо знал это выражение и этот взгляд. Взгляд на жизнь. По себе, по Мэтту, по всем тем, кто бродит по вселенной из конца в конец.
Парнишке и правда очень не повезло родиться на Малом Армстронге.
— Что-о ж, — протянул я, глядя на него сверху вниз. — Как ты сюда, говоришь, попал?
Он снова перевел на меня взгляд, пока не рискуя встать; нирвана слетела с него, оставив только блики.
— Просто залез внутрь, — произнес он, запнувшись. — по трапу. Вы стояли у воды, спиной. И еще один человек сидел там впереди, в кресле. Затылком. Он тоже меня не заметил.
За двадцать минут, никак не больше. Поверить не могу.
— И долго ты прятаться собирался?
Он дернул плечами и опустил голову с некоторым упрямством, смотрясь забавно с учетом того, что все еще сидел на полу, а потом сказал что-то неразборчиво.
Я тряхнул бластером, и парнишка повторил громко:
— До космопорта. Он на Цейре, я точно слышал.
Я тяжело вздохнул. Какой восторг.
— Портов много. Цейра — система, а не планета. Одна из центральных. Мы сейчас на Окраине. Ты про вселенную вообще знаешь хоть что-нибудь? Ладно, не отвечай. Хорошо, парень... так, да, погоди — тебя как звать?
— Майк Н... — он собирался бы сказать еще что-то, но проглотил это слово и закончил угрюмо, — ну, Майк. Просто.
— Вот и здорово. Я — Джимми, а того парня в кресле зовут Мэтт, и я очень советую тебе на него забить.
Парнишка, которого звали Майк, поглядел на меня недоверчиво, но с надеждой.
— Вставай. Без обид, но обратно мы тебя точно не повезем...
Майк несмело улыбнулся, поднимаясь на ноги; я убрал бластер.
— ... да и в Цейру тоже. Хотя, образно выражаясь, мы все равно движемся примерно в те края. Что ты там про деньги говорил?
Майк смущенно сунул руки в карманы, вытаскивая наличность — знакомые семьдесят пять общих галактических, пачку бумажного мусора и странные, круглой формы железные монеты. Бесполезное наследие Малого Армстронга.
— Кассу нашу выгреб, — пояснил он, хотя я и так понял; взгляд его стал обеспокоенным. — Они же здесь действуют?
— Ну, — я забрал свои семьдесят пять. — Нет. Поможешь мне управляться кое с чем по дороге, и будем в расчете. Мы торопимся, так что ни останавливаться где-то, ни куда-то сворачивать не будем... слыхал про Морантир в Алой Бете? Крупнейший порт пятого сектора, мегалополис под боком, законы очень гибкие. Вот туда и торопимся. Выберешься оттуда в Цейру, если уж тебе припрет. Путь... Майк? Эй, Майк.
Я слишком увлекся собственной болтовней и как-то упустил момент, когда парнишка перестал обращать на мой голос внимание, вновь отвлеченный золотым блеском.
Вылитый я в этом возрасте. Я даже почувствовал, как на душе немного потеплело.
И несильно пнул его по голени.
Он вскрикнул и подскочил.
— Путь займет больше двадцати дней, — продолжил я небрежно, закрывая бочку и внимательно наблюдая за ним. — Говоришь, ничего не знаешь про корабли?..
Он покачал головой.
В следующие полчаса выяснилось, что вообще Майк, конечно, врал.
Он знал про корабли, про звезды, про космос и разные виды прыжков, про торговцев, исследователей, военных, пиратов и таких, как мы. Это были сведения традиционалистов. Людей, твердо знающих, что космос наполнен ужасом и мерзостью, выходящими за все, что может постичь человеческий разум, что прогресс тщеславен и хрупок, а крохи постижения — только иллюзия.
Помогая мне катить бочки к баку, залитому озерной водой, Майк рассказывал о том, что ему с детства говорили на Малом Армстронге. О том, как были сотворены первые звезды, как огонь и пыль со всего пространства сбивались в комки под руками господа, отправляясь кружиться возле них, чтобы не потеряться во тьме, и о том, что вокруг ничего не осталось, кроме темных ям между творением. В четыре руки, надев изоляционные перчатки, мы бережно погружали бочки в воду — их горячие бока шипели, касаясь ее, а Майк вещал о бесконечной, чудовищной пустоте, которая не существует, но отсутствует, и потому будет даже тогда, когда все остальное закончится.
И о том, что порой находит себе в ней место.
Иногда звезды сгнивают, говорил он довольно серьезно, когда я осторожно наклонял над водой с бочками канистру амарила. Их бледный, больной свет ядовит. Галактика проткнута в нескольких местах насквозь, и эти раны пожирают всех, кто окажется рядом. В космосе, вдали от твердой земли, мертвецы не способны умереть по-настоящему и вынуждены, выброшенные из звездолетов, вечно скитаться в далекой безбрежной тьме. Корабли, сотворенные людьми, могут скользить в пустоте, над ней и сквозь нее, и все это по-разному вредно, но всегда омерзительно — особенно третье, потому что возвращаются всегда чаще копии, чем оригиналы. А иногда в бездонной глубине между звездами встречаются суда, которые никто не сотворял, — эти самые худшие.
Мы с Майком, стоя на кустарных мостках у бака, глядели, как амарил, попадая в воду, немедленно порождает клубы белоснежного и очень холодного дыма. И как следом от ставшей прозрачно-голубой воды валит стелющийся пар, становящийся густым возле нагретых изнутри бочек.
Так ли, иначе, но пустота смыкается вокруг островков жизни, перемалывая и изменяя ее, когда той хватает глупости напрямую в нее соваться. Вот истина тех, кто обжил планеты на Окраине и трусливо запретил космолетам даже появляться в их небесах — разноцветных от звезды к звезде, но всегда заслоняющих тьму.
— Мм, — произнес я наконец, когда Майк, сбавив обороты, неуверенно покосился на меня, ожидая, должно быть, насмешек, и сам готовясь поддержать их. — Ну, что сказать — довольно цветисто.
— Ага, — усмехнулся он. — Так хочу увидеть, как все на самом деле. И еще про тройные звезды. Они правда людям душу натрое раздирают?
— Ну, я бывал только в двойных системах.
Майк замолк; он, видимо, боролся с собой и все-таки не сдержался:
— А что налито внутри, Джимми? В смысле, в бочках.
Поколебавшись, я махнул рукой.
— Солнечное золото.
— Топливо такое? — с восхищением и долей сожаления произнес он, пожирая взглядом закрытую крышку ближайшей бочки. Конечно, мысль о сжигании солнечного золота кого угодно вгонит в грусть.
Я протянул руку — холодный пар лизнул рукав куртки — и щелкнул замком крепежа, приоткрывая крышку. Золотые отблески плеснули на прозрачно-голубую, дымящуюся смесь, облекающую его со всех сторон. Круглое солнце, сияющее в голубых небесах.
— В чем-то да — это если очень в общем. Ну, только не для движения, а для планетарных ИИ. Я в академиях штаны не просиживал, уж извини, подробнее не объясню.
Солнечное золото снова вращалось тягуче, медленно и лениво — бездонные глубины красоты, самое прекрасное зрелище во вселенной.
Я захлопнул крышку, наглухо зажимая замки с обоих сторон. Майк вздрогнул и покачнулся — я цапнул его за плечо.
— Давай-ка без этого. Ладно, тут мы пока закончили. Пойдем.
Проморгавшись, Майк сполз с холодных мостков и зашагал за мной следом — смотреть корабль.
Я не могу не любить нашу рабочую птичку, но надо взглянуть правде в глаза — объективно это старая развалюха. За такую сумму, какую мы на нее потратили (пусть что я, что Мэтт и выжали последнее), купить нечто сносное невозможно, и мы стали обладателями не слишком мощного и не очень маневренного, пусть и не самого медленного, корабля. И показывать тут, честно сказать, было особо нечего — он был небольшим и вытянутым, за несколько минут проходился из конца в конец.
— Вообще тут были раньше всякие отсеки и перегородки, но мы с Мэттом их все выпилили, — объяснял я, шагая так, чтобы вроде бы и вести, но при этом держать Майка в поле зрения. На всякий случай. — Для того, чтобы увеличить грузовой отсек и убрать весь лишний вес, какой только можно. Мы обычно возим всякое разное, так что нам нужно, чтобы влезало побольше.
— А где вы живете?
— Да тут же.
Мы вывернули в основной коридор, хребет, так сказать, корабля. Даже отсюда уже хорошо просматривался другой его конец — рубка, оба кресла пилота (из второго торчали голова и плечи Мэтта, словно обведенные по контуру бледным светом), панели с подсвеченными кнопками и рычагами и панорамники, отражающие черноту, усыпанную подергивающимися звездами. Под тонкой вуалью те всегда так выглядят.
Майк сбился с шага, но быстро сравнялся со мной.
— Или, имеешь в виду, где мы спим? Здесь, — я щедрым взмахом указал на две ниши в стенах, — почти друг напротив друга, — по пути к рубке. — Тут вообще, конечно, здорово пришлось поработать напильниками.
Мы с Мэттом предполагали, что изначально эти ниши были оружейными — из-за расположения и из-за того, что их закрывали прозрачные поля-щиты, поднимающиеся и убирающиеся нажатием кнопки рядом. Длина и глубина каждой ниши как раз подходила хорошей лежанке, да еще место на шаг оставалось, а в высоту они тянулись от пола до потолка, так что мы решили, что глупо будет сохранять каюты со всей их тяжелой требухой. Тем более что спали мы раньше все равно обычно по очереди.
Кнопки-«открывашки» я вывел внутрь каждой «стенной комнатки», чтобы обеспечить некоторую, так сказать, частную жизнь — если это слово уместно в замкнутом пространстве корабля, во-первых, и в связи с прозрачностью энергетических щитов, во-вторых. Но, как оказалось, это было чертовски мудрым решением.
— А... почему такое название? — спросил парнишка, когда мы подходили к рубке, и я застонал вслух. — Нет, красивое, но...
— Потому, что Мэтт — придурок, — я пихнул кресло Мэтта в спинку, поворачивая его, и удобно оперся на приборную панель, почти усевшись на мой любимый свободный участок.
— Джимми, какого хрена? — недоверчиво спросил Мэтт. — Это вообще кто?
— Это Майк. Знакомься.
— На черта ты какого-то мальца сюда притащил?
— Малец сам притащился, — пожал я плечами. — Ему с трусливыми консервами не по пути, он нашей породы. Космический бродяга.
Я хлопнул Майка по плечу. Он слегка пошатнулся, едва заметив этот удар.
Все его внимание было целиком и полностью сосредоточено на Мэтте. Глаза расширились, а кровь отхлынула с лица, бледного теперь, как дымок от «болтушки».
— И еще мой первый помощник, раз от тебя нынче все равно никакой пользы. Хотя будто она раньше была.
— Ты совсем, чтоб тебя, больной, Джимми?
— Это мне говорит человек, назвавший наполовину чужой корабль «Куницей». До сих пор поверить не могу, что разрешил тебе пойти на регистрацию!
Майк отступил на коротенький шаг — неосознанно, механически, едва не запнувшись.
— Заткнись, у меня шестьдесят процентов доли, а не половина, я мог хоть сковородкой его назвать. Черт возьми, да ведь небось этот крысеныш...
— И ладно бы он изначально так задумал, но не-ет, Майк. Мой достойный друг просто спутал куницу с мангустом. «Они быстрые и мочат змей, Джимми», — вот что он мне сказал. Поэтому я обычно называю этот корабль просто «кораблем», чтобы лишний раз не позориться. - Майки?..
Он с трудом кивнул, переводя взгляд с меня на Мэтта и обратно; из ошеломленно-испуганного тот понемногу становился паническим. Ох уж эти традиционалисты.
— ... небось этот крысеныш уже увидел золото?
И Мэтт издал высохший, хриплый полусмех-полускрежет.
— Джимми, — выдавил Майк подрагивающе и сглотнул. — Джимми, твой друг... он... он же мертвый. Он у-умер. Он сидит мертвый.
— А? Ну конечно, мертвый. Майки, разуй глаза — у него дыра в груди в два кулака размером и лоб проломлен.
— Он меня не услышит, но все равно: «Иди нахрен, малец». И ты иди туда же, Джимми.
Не услышит? А вот это реально подстава, которую трудно проверить на корабле с всего двумя обитателями. Выходит, с точки зрения Майка, я тут, как дурак, битый час с тишиной распинался.
Я потер лицо ладонями. Спать, конечно, охота. Сколько я там не спал? Сутки точно.
— Извини, походу, его только я теперь слышу, — обратился я к Майку. — Как будто мало мне было пяти лет ежедневного общения с этим придурком, честное слово.
— П-почему...
— Без понятия. Может, потому, что это я его убил? Не знаю. Такое часто случается, понимаешь, — объяснил я.
— Чт-то случается?
— Ну, всякое такое. В космосе, я имею в виду. В пустоте. Я не первый год по ней брожу и точно могу сказать: так оно и есть. Мы еще и за Окраины выпрыгнули в этот раз; и потом, пустой корабль с солнечным золотом — бочки у нас оттуда. Трудно вывести закономерность — маловато исходных, в смысле, их много, просто логика у них абсолютно не такая, как на планетах, понимаешь? Вот, скажем, солнечное золото — почему оно нагревалось, хотя вроде бы ему было не с чего это делать?..
Майк сглотнул еще раз. Он, кажется, все слышал, но больше не смотрел ни на меня, ни на Мэтта, полулежавшего в кресле.
Его взгляд был направлен выше меня; туда, в черные глубины с подрагивающими звездами, отраженные панорамными экранами — темнота, несущаяся к нам, несущаяся вокруг, поверх и сквозь, но по-настоящему не приближающаяся. Да и зачем ей приближаться, если она все равно уже здесь?
Потом Майк снова перевел взгляд на Мэтта.
— Ты его убил, — повторил он медленно, разглядывая несколько дней как начавшее портиться тело.
— Ну да, — я поморщился: Мэтт сейчас так ругался, что я себя с трудом слышал, а голос у него стал какой-то вообще мерзкий, низковатый и скрежещуще-хриплый; вся голова от него изнутри чесалась. — Бластером. В основном.
То есть да, я полагал, что большей частью смерть Мэтта пришлась на разряд моего бластера, оставивший в его груди эту дыру. Впрочем, я не мог отрицать и возможного влияния ободка железной бочки, о который Мэтт долбанулся лбом, когда падал; трудновато ручаться за такие вещи. По крайней мере, кость ему проломило насквозь, но вот был ли он еще жив в этот момент? Хорошо хоть, бочка не упала следом — она же была открыта. Страшно представить, что тогда бы случилось.
Все дело завелось из-за того, что Мэтт всегда был первостатейным придурком. У меня просто не было выбора, вот в чем суть; я так и пояснил Майку. На второй день обладания новым грузом, когда мы уже ушли под вуаль на территориях Окраин, мы с Мэттом бродили по грузовому отсеку и разглядывали бочки, прикидывая, на что потратим деньги, когда сбудем их на Морантире. И любуясь солнечным золотом, разумеется. Только нечто настолько ценное и дорогое может быть таким прекрасным.
Ну, и когда мы нависли над открытой бочкой, мечтая об огромных кораблях, личных лунах и других хороших вещах, у нас зашел небольшой спор о том, как мы его разделим. Это довольно обычная дискуссия в таких обстоятельствах. Я считал, что каждый должен получить половину, но Мэтт заявил, что раз он когда-то выложил за нашу клятую развалюху на десять процентов больше, то и этого золота, добычи, полученной на ней, он имеет право взять больше на десять процентов.
Это было что-то новенькое. Раньше мы всегда делили любую прибыль пополам.
Я принялся вспоминать прошлое и доказывать ему убогость этой позиции, Мэтт продолжал вести себя, как засранец, через некоторое время мы оба начали кричать и распалялись все больше, и в конце концов он отмочил нечто особенное.
А именно взял и зачерпнул голой рукой горсть солнечного золота — «его» солнечного золота, как он твердил, — и жадно глотнул его, словно воду.
Он просто не оставил мне выбора.
Майк, несмотря на свой возраст, казался мне на редкость здравомыслящим человеком, так что я был убежден, что он все поймет. И он, похоже, понял. По крайней мере, продолжал молча кивать в ключевых местах моего сжатого и отредактированного — в плане ценности золота — рассказа, рассматривая труп и изредка бросая на меня отдельные взгляды.
— А почему он сидит в кресле? — спросил Майк тихо после паузы, когда я уже умолк. — Если умер... там.
— А почему нет? Ему тут нравится. Мм, слушай, — я неопределенно потряс рукой, — если с этим все, то пошли, я тебе покажу, где хранится еда. И потом не знаю, как ты, а лично я собираюсь поспать.
Майк едва заметно вздрогнул, снова покосившись на Мэтта, но собрался. Похоже, из парня может выйти толк.
— Джимми? — сказал он очень осторожно. — Раз он умер, может... может, его стоит похоронить?
— Это закопать где-нибудь в почву? Ну уж дудки, — фыркнул я. — А ты, Мэтт, заткнись, я вообще не с тобой сейчас разговариваю.
— Просто, — продолжал Майк еще осторожнее, — я просто привык, что мертвых людей хоронят. В космосе не так?
— Слушай, парнишка, — я посмотрел на него прямо. — Мне вообще без разницы, что где как. В смысле, да, хоронят, и я бы давно его за борт отправил, я очень, очень хочу это сделать, ты просто не поверишь, насколько, но не могу, потому что Мэтт жил засранцем, умер засранцем и после смерти тоже продолжает им быть.
Я вскинул ногу и носком сапога отбросил лацкан мэттовой куртки, шире открывая большую рану, зиявшую в груди.
Изнутри, лишенный теперь всяких преград, сверкнул золотой блик.
Часть ребер, грудина и разорванный столбик пищевода почти сияли, охваченные слоем солнечного золота и застывшие внутри, словно слепок изумительной красоты посреди медленного, вязкого гниения, уже тронувшего тело.
— Оно размазалось там и въелось намертво. И нет, его никак не выскрести — в смысле, даже отсюда никак, я пытался, но вдруг оно к тому же успело, я не знаю, разнестись по каким-нибудь там чертовым сосудам или еще что. Я не собираюсь терять даже капли, понял, Майки? Ни одной капельки. Ни единой. Поэтому мне нужны подпольные химики с Морантира и их оборудование. И я дотащу туда этого ублюдка, чего бы мне это не стоило.
— Двадцать дней, — пробормотал Майк как-то бесцветно. Его взгляд застыл на взрыхленных лохмотьях плоти, в которые мой нож превратил грудь Мэтта в бессильных попытках вырезать то, что по праву принадлежало мне. В этой «почве» посверкивало солнечное золото — такое близкое и такое недостижимое. Ветвистое солнце в черной земле.
— Ну, около того, да.
Я двинулся в сторону нашей «кухни», и Майк пошел за мной только пару секунд спустя, словно спохватившись.
Мэтт орал что-то неразборчивое, издевательское и параноидальное мне вслед, но я не отвечал. Типа, что этот крысеныш наверняка собирается прибрать все золото себе и на самого Мэтта он так пялился только потому, что готов был голыми руками выдрать его позолоченные кости. И что ушлый малец меня скоро убьет, и что так мне и надо.
Смысл на такое отвечать?
— Вообще Мэтт довольно нормальный, — счел нужным сказать я, подъедая из вскрытой банки тушеное мясо (кверка, судя по вкусу). — То есть засранец, но поговорить с ним можно. Правда, теперь он буквально каждую минуту старается гадить мне словами. Ловушки там всякие, дурные советы.
Майк ковырялся в своей банке, досыпав сверху мороженого горошка. Запасов изначально мы брали на двоих, как я объяснил ему, так что есть можно было спокойно, но вся бодрость и восторг у моего нового первого помощника все равно куда-то делись.
— Он ведь только разговаривает? — спросил наконец Майк, не подымая головы. — Все время?
— Не совсем, — вынужден был ответить я, скребя вилкой по дну, чтобы выгрести остатки. — Когда ходит, то молчит. На самом деле, это ничего страшного. Если ты на него забьешь и станешь делать так, как я скажу, все будет нормально.
Я указал на Майка вилкой.
— Но ты, уж пожалуйста, делай. Ладно?
Майк кивнул, с трудом заставив себя проглотить кусочек тушенки, который он вяло жевал. И то верно — до чего мерзкая партия попалась; никогда больше такую не куплю.
Я поразмышлял о том, что, сбыв золото, смогу купить всю компанию, которая делает эту кверочью тушенку, просто для того, чтобы распустить ее. Приятные, успокаивающие мысли перед сном.
Хотя не то чтобы мне нужна была дополнительная колыбельная.
Я встал, выбросил опустевшую банку в переработку и потянулся.
— Можешь забрать, если хочешь, и доесть у себя. Давай, шевелись. Спать страшно хочется, вторые сутки уже пошли, как я глаз не смыкаю.
Майк вскочил, отодвинув стул, и рванул за мной; в одной руке у него была вилка, второй он поспешно подхватил почти нетронутую банку.
— В смысле — он ходит?
— Мэтт-то? — я опустил тумблер, притушивая свет в коридоре, забрался в свое логово и зевнул. — В прямом.
— Как... как вампир? По ночам?
— Здесь не особо с ночами. Или с днями. Все звезды слишком далеко для этого. Ну, он ходит, когда я засыпаю. Надо же ему когда-нибудь ходить, верно? Это все-таки наш общий корабль.
Я нажал на кнопку, и вся фигура Майка, застывшего в полутемном теперь коридоре в паре шагов от меня, растерянность, испуг, прижатая к груди открытая банка с тушенкой, на мгновение подернулась искажением поднявшегося щита.
Самым важным для моей собственной жизни теперь было не отключаться где-нибудь за пределами безопасности ниш. Но это простое правило. Я выучил его с первого же раза, случайно прикорнув в рубке — хорошо, что тогда все обошлось.
— Иди туда, — я кивнул сквозь невидимую преграду на бывшую мэттову нишу, располагавшуюся на какой-то метр ближе к рубке. — Нажми на кнопку, чтобы закрыться, и постарайся не нажимать на нее снова до тех пор, пока я не проснусь и не выйду сам. Слышишь? Я без шуток говорю. А щиты тут надежные, не волнуйся, и открыть их можно только изнутри.
Майк судорожно обернулся на свое новое спальное место. И на рубку с силуэтом в кресле в нескольких метрах дальше.
— Погоди, Джимми... он, стой, он прямо так ходит, и... погоди, почему ты просто не... не... запрешь его? Привяжешь? Отпилишь ему ноги?
— Логически ты мыслишь неплохо, — одобрительно сказал я, вытягиваясь на койке. — Но помнишь, что я тебе говорил про логику в пустоте? Она тут каждый раз новая, и мы в ней ничего не смыслим, — я снова зевнул. — Отпиливал уже, конечно. Не сработало. Остальное тоже.
По правде сказать, в первый раз, неделю назад, когда я каким-то чудом сумел сбежать из рубки и забиться на собственную койку, я впервые пожалел, что мы снесли все перегородки и каюты, пытаясь выгадать вес и место. На всей клятой развалюхе с дурацким названием не осталось ни одной комнаты и ни одной двери в строгом смысле этого слова — только две стенные ниши, в которых мы раньше спали, и закрывающие их щиты.
И пустой бак без крышки в грузовом отсеке, полный сейчас наших бесценных бочек и дымящейся холодной «болтушки», из которого Мэтт выбирается на раз-два. Ловкости и силы ему всегда было не занимать.
У нас даже груза не было, чтобы как-то к этому приспособить, или других пустых контейнеров. Мы как раз возвращались с перевозки, отдав заказчикам все, когда наткнулись на тот корабль.
Огромное везение. И такая же невезуха, смыкающаяся вокруг.
— Постой, у него же обе ноги на мест... слушай, а может, распилить его целиком? — в голосе Майка был какой-то древний, почти детский страх. — Джимми?
— Спи, малец. Или ешь, или, черт, не знаю, поделай что-нибудь. Только за закрытой дверью.
Спустя пару мгновений я услышал своеобразный звук, похожий на тихий неорганический выдох, с таким поднимаются энергетические щиты.
— Джимми? — раздалось еще через минуту, выдирая меня из полудремы, и я заворчал.
— Ну?
— То есть, когда ты просыпаешься, он сразу перестает...
— Нет, не сразу. Поэтому сиди там тихо. И отвали уже, бога ради,— сказал я от чистого сердца и повернулся на бок. И, как мне показалось, мгновенно уснул.
Не могу сказать, отчего я проснулся, но уж точно не от шума. Скорее, меня разбудили навязчивые мысли.
Все еще чувствуя себя очень уставшим, я поглядел на часы — прошло всего четыре с половиной часа. Маловато для нормального отдыха.
Коридор за прозрачным щитом был тих, пуст и темен. Металл корабля едва заметно подрагивал; вдоль стен светились бледно-желтым тусклые нижние огни.
Все вроде бы в порядке.
Я немного полежал, внимательно прислушиваясь, раздражаясь на самого себя и обдумывая то, что сказал парнишка.
Мэтт умер восемь — или уже девять? — дней назад, про тему со сном я выяснил и того позже. Он, конечно, не станет мне хоть что-то объяснять; он просто хочет до меня добраться.
Мы с ним тут были вдвоем, как всегда, так что никакие мысли насчет разных людей, разных снов и разных закономерностей меня не посещали. Черт, да и зачем бы? Какой прок выяснять, экспериментировать и городить сложности, если за щитом мне — а теперь и Майку — все равно ничего не грозит? Просто, да; но работает. В конце концов, это не проблемы с золотом, способные разорвать корабль или, того хуже, как-то привести само золото в негодность.
Конечно, лучше не давить на ситуацию, но я ведь сплю не очень часто. Да и потерпеть осталось меньше месяца. На Морантире вся гадость закончится, начнется блистательная, богатая жизнь.
Мне невольно вспомнились слова Мэтта про то, что Майк-де хочет забрать все золото себе. Конечно, глупость.
А делиться с парнишкой я, само собой, не собираюсь, даже думать об этом смешно. Он же не знает, сколько стоит солнечное золото, верно? Просто дам ему немного общих галактических — ну, или средне, но немного, почему нет, — и пусть летит в свою Цейру или куда там захочет. Похож этот Майк чем-то все-таки на меня, из него действительно может выйти толк — особенно если он уймет свое любопытство. Или, может, в исследователи подастся, для простого бродяги пустоты, подбирающего возможность то тут, то там, он какой-то слишком дотошный.
— Эгей, Мэтт, — лениво подал я голос, лежа в прохладной, полутемной тишине. — Шатаешься, засранец?
Ответа не было.
Я и не ждал, что Мэтт прямо возьмет и отзовется с первого раза, облегчая мне задачу. Он слишком хитрый и слишком ко мне недружелюбен. Хотя я не виню его в этом.
— Мэ-этт. Лучший зоолог галактики. Я тайком сменил кораблю название в прошлом порту, ты знаешь?
Молчание.
Я сел, поджав ноги. В поле видимости был, как обычно, коридор и кусочек второй ниши — такой же темной; ничего не рассмотреть толком. Майк, должно быть, спит.
— Теперь мы бороздим просторы на «Шарпее».
Молчание.
Он мог молчать, потому что бродил по кораблю, в этом состоянии говорить Мэтт был не способен, издавая только... ну, не знаю, что-то типа очень тихого скрежета-щелканья — не ртом, конечно; оно звучало вроде как просто изнутри него. Правда, слышно это было, только когда он неподвижно стоял вплотную. А стоять ко мне вплотную неподвижно Мэтт бы, конечно, не стал; так что можно сказать, что он молчал совершенно и абсолютно.
Ну и вот — этот засранец мог молчать только для того, чтобы заставить меня понервничать. Или потому, что и правда еще не замер обратно в своем кресле, куда неизменно возвращался после шастанья по кораблю.
Промежуток от моего пробуждения до его обоснования в кресле обычно... черт, да хрен его знает. Минут пять? Один раз вроде было десять.
Я просто не вылезал, не убедившись как можно точнее, и всегда был готов прыгнуть обратно.
— Отвечай, говорю! — повысил я голос. — Ублюдок.
И ответ все-таки явился — грохотом и криком в грузовом отсеке.
Я сунул ноги в сапоги, цапнул бластер, стукнул по кнопке и вывалился в коридор, на ходу включая все огни снаружи.
В кресле никого не было.
Во второй нише — тоже. Взмах ладони подтвердил, что щит был отключен.
— Майк, — заорал я, ломанувшись вниз по коридору так, будто все у меня за спиной горело. — Ты что, балда, тво...
На стене коридора на подходе к грузовому отсеку переливались размытые золотые блики.
Металлический удар; еще один — и железный скрежет; вопли.
Когда я вылетел из-за угла, то увидел примерно то, что и ожидал увидеть.
И все это было хуже некуда.
Мэтт в абсолютном молчании как раз подпрыгнул, цепляясь за верхнюю секцию невысоких мостков у бака — уже порядочно промятую и поломанную, — и всем весом утащил ее за собой на пол. Вместе со стоявшим там Майком, который, вопя, отчаянно пытался отбиваться снятой с верхней бочки крышкой. За его спиной слабо дымила «болтушка», и золотые отсветы танцевали в белой дымке.
Смазанные удары металлическим предметом по уже пробитой голове никак не отражались на Мэтте. Упав плашмя на живот, он быстро вскочил, используя все четыре конечности, и тупо и упорно шагнул к Майку, придавленному упавшим сверху фрагментом мостков.
Я выстрелил в Мэтта сзади и попал в левое плечо. Он дернулся, сбиваясь с шага, но не упал.
— Беги отсюда, — крикнул я, прыжком подбираясь ближе. Лежавший на спине Майк ударом обеих ног швырнул в сторону Мэтта обломок секции, угодив в живот, и, вывернувшись, метнулся ко мне, поднимаясь буквально на ходу.
Мэтт пинком отбросил кусок металла — тот врезался в стену и смялся, как бумажный стаканчик, — и хищно развернулся к нам.
Цапнув Майка за плечо свободной рукой, я швырнул его в коридор себе за спину и почти нажал на спуск, собираясь всадить Мэтту прямо в грудь весь заряд.
Но в глаза мне сверкнуло ласковое золото, едва прикрытое лоскутами гниющей плоти.
Крохотное мгновение спустя я повернулся и помчался к рубке.
Слева возник Майк — с нашим «кухонным» ножом в руках, — перепуганное до полусмерти, бледное лицо, из носа тянется струйка крови.
— Дж...
— Сюда, дубина, — рявкнул я, сграбастав его за воротник и надеясь только, что потерял не слишком много времени. — Шевелись!
Нет, он считал, что Мэтт подождет, пока мы опомнимся, и подойдет неторопливо и с достоинством? Или что? За каким чертом он до сих пор тут торчит?
Я прыгнул в собственную нишу, едва касаясь пола, одновременно втаскивая за собой Майка и долбанув по кнопке рукоятью бластера в другой руке.
Щит сомкнулся в каком-то сантиметре от ног Майка, влепившегося в стену моей ниши и сползшего на койку, как мешок.
И в таком же сантиметре от руки Мэтта с той стороны.
Синюшные пальцы, согнутые, как когти, бессильно врезались в невидимое глазу энергетическое поле.
Мэтт замер, как и мы двое по эту сторону. Я судорожно хватал воздух ртом, Майк, кажется, совсем забыл, как дышать. Нож, выпущенный им, зазвенел, упав на пол и остановившись у границы щита.
Несколько секунд не происходило ничего. В полной тишине я отчетливо услышал тихое, сбоившее пощелкивание, словно ход тонкого, заедающего механизма.
Мэтт стоял в паре шагов от нас. Яркий свет в коридоре освещал его пробитую голову, потемневшую, туго натянувшуюся кожу и запавшие глазницы.
А потом он ударился о щит всем телом, яростно раздирая и царапая его, словно пытаясь разорвать саму энергию.
Майк судорожно подобрался, вжимаясь в противоположную от меня сторону на койке. Один человек в этих нишах помещается вполне удобно; а вот двое уже все-таки нет.
— Какого дьявола ты вылез в коридор, дурья твоя башка? — я собирался рявкнуть, но получилось слишком устало. — Я же тебе сказал — сиди за щитом!
Он попытался что-то сказать, но голос, видимо, подводил его. Мэтт продолжал царапать, пинать и даже пытаться прокусить невидимую преграду, чтобы добраться до нас.
— Я-я, — выдавил Майк наконец. — Я... о-он... т-ты же не спишь, п-почему он...
— Откуда мне знать? — заорал я. — Мы в космосе! В середине прыжка, под тонкой вуалью! Здесь все может случиться! Я сказал тебе сидеть за щитом, и ты даже вроде бы понял!
Я перевел дыхание. Надо успокоиться. Все обошлось.
— Сейчас все обошлось. Удача — единственное, чему тут можно доверять, но она выпадает не каждый раз.
Майк шмыгнул носом, утирая кровь. Ребро дрожащей ладони выглядело каким-то странным.
Я схватил его за руку, дернувшуюся слишком поздно, и подтащил вскрикнувшего Майка ближе к себе, вытаскивая его холодную кисть в полосу света.
Ледяная, почти до легкого обморожения, ладонь и задубевшие кончики пальцев. Такое много от чего может быть.
Например, оттого, что сунешь руку в «болтушку» и долго ее там подержишь.
— Зачем ты залез к баку и открыл бочку, Майк? — спросил я медленно, выпуская его.
— Я... он меня догонял, я хотел спихнуть его в бак и полез наверх, но внутри б-было слишком мало места, и я снял крышку, чтобы защититься. Джимми, это был кошмар какой-то.
— Мм, — сказал я полуутвердительно. — А зачем вообще решил выйти в коридор?
— Я... ну, — он, помявшись, покрутил замерзшей рукой и понизил голос. — В туалет очень хотелось.
Я скептически посмотрел на него; потом на темную массу фигуры Мэтта по ту сторону щита.
Мэтт перестал биться о пустоту и теперь стоял, не шевелясь. Как ни абсурдно, но мне показалось, что он смотрел своими ввалившимися, скрытыми за тенями глазами прямо на меня. Мгновение спустя это ощущение исчезло, словно мое воображение перестало играть плохие шутки.
Или словно Мэтт перевел свой мертвый взгляд.
Майк рядом со мной замер.
Мэтт шагнул назад, разворачиваясь корпусом; на редкость знакомое движение, я видел его сотни раз за годы, которые провел с ним бок о бок, если бы оно не было таким дергающимся, сухим и неживым теперь.
Неужели на сегодня все? Давай, ступай в кресло, старый приятель. И я весь день буду материть тебя так, что ты слово вставить не сумеешь.
Мэтт двинулся в противоположную от рубки сторону.
Пару секунд спустя свет в коридоре потух со щелчком, оставляя полутьму и тускло горящие низовые огни.
Неспешно шагая, Мэтт вновь подошел к нише, развернулся к нам лицом, заложил за спину руки и слегка наклонил голову, словно в вежливом ожидании. И остановился.
Майк прерывисто выдохнул.
Бледный свет низовых огней карабкался по ногам Мэтта, по измазанной в давно засохшей крови одежде, заваливаясь в складки, отражаясь от подгнивающей кожи, ныряя в дыры, оставленные моим выстрелом и ножом, превращая то, что осталось от лица, в какую-то невообразимую, ужасную маску. Если посмотреть на него подольше, не мигая, начинало казаться, что он теперь ухмыляется шире.
— Засранец, — тихонько пробормотал я. Мэтт молчал.
Солнечное золото поблескивало в его груди — ласковые блики посреди тьмы, — безмолвно притягивая всякий взгляд. Моя добыча. Самая прекрасная вещь во вселенной, целиком и полностью принадлежащая мне.
Тихий свист — падение убранного щита, отключение энергии — ударил мне по ушам, как железный лом.
Майк, стукнувший по кнопке, шагнул туда, наружу, протягивая к этому блеску правую руку.
В левой был мой бластер.
Он не успел им воспользоваться, если и собирался.
Мэтт схватил Майка и дернул на себя, когда вторая нога того еще оставалась в нише, не успев пересечь бесполезную теперь границу.
Я всегда знал, что Мэтт физически сильный человек; точно сильнее меня, по крайней мере. Но это был рывок, не имеющий ничего общего с человеческой силой.
Майк упал вперед, но его рука все равно треснула в плече, разрывая и ткань, и мясо; если он и пытался закричать, то не успел издать ни звука, как не успел выстрелить.
Мэтт второй рукой свернул ему шею, сломав позвонки и вывернув всю голову назад одним движением.
И подался на меня.
Я сидел на койке, даже не вздрогнув.
Потому что уже поднял щит.
Я поднял его еще в тот момент, когда Майк полетел вперед, не успев закричать. Просто потянулся и нажал на кнопку.
Мэтт постоял еще немного, стукнув о преграду костяшками начавших гнить пальцев раз, другой и третий, легонько, словно проверяя ее, или, может даже, стучась ко мне, словно в дверь.
Потом, не дождавшись ответа, он повернулся и тяжело осел на пол, подтаскивая к себе тело Майка. Кровь пачкала пол, останавливаясь только у щита, сдерживаемая невидимой энергией.
Я поднял с пола нож, оброненный Майком, ни для чего конкретного, просто потому, что этот крысеныш уволок наружу мой бластер, а без оружия мне быть никогда не нравилось. Пусть и такого бесполезного.
Я сидел, подтянув к себе ноги и глядя, как Мэтт — спиной ко мне на полу — методично раздирает на части труп Майка, и думал. О том, как я ошибся. О том, что этот засранец ведь оказался прав. О том, что мне придется торчать здесь и не спать, пока он не уберется в свое кресло, что он может сменить свое поведение, потому что в пустоте свои законы, все время изменяющиеся и непонятные людям. Космос — не очень хорошее место для человека.
О том, что на месте крысеныша мог быть и я, что мне стоит впредь быть внимательнее.
И, с облегчением, о том, что по крайней мере от нового трупа — или того, что от него останется, — я смогу избавиться сразу, выбросив его наружу и оставив там, далеко в безбрежной тьме.
Автор - Disk D.
Источник.
Новость отредактировал Sunbeam - 24-12-2016, 17:33
Ключевые слова: Космос мертвец звезды