В гостях у чучелки. Картины
Оказавшись одна в комнате Димы Ерофеева, психотерапевт первым делом подошла к письменному столу, заваленному книжками. Многие из этих шедевров мировой классики юный пациент называл во время того самого сеанса. Светлана попыталась взять верхний томик из ближайшей стопки, но обнаружила, что книги не просто сложены невысокими колоннами, но и связаны бечевкой. Семейство приготовилось к переезду? Вполне согласуется с наличием замков на втором этаже.На их месте Светлана поступила бы так же. Хотя кого она обманывает? Никто же её не тянул в гости к страху.
Несколько цветных фломастеров притаились среди книжных колонн. Озёрская проверила каждый на подушечках собственных пальцев. Чёрный и красный были исписаны в ноль. Хотя не факт: может, красный просто высох из-за отсутствия колпачка.
Врач вернула их на стол и щелчком отправила катиться между литературными столпами. Фломастеры прокладывали себе путь неторопливо и плавно, не отдаляясь друг от друга. Красно-черная пара напомнила Светлане прокуратора Иудеи в мантии с кровавым подбоем и первосвященника в темных одеждах, прогуливающихся у колонн храмового комплекса. Красный фломастер остановился первым, видимо, отчаявшись переубедить Каифу.
Стало быть, и чернил в красном оставалось больше. Воображение само подсказало, что красного нужно совсем немного: только чтобы добавить в рисунок немного крови, “острых” зубов (дети часто обозначают некоторые качества с помощью цвета) и, возможно, чьих-то злобных глаз.
Надо проверить гипотезу.
И тут Светлана с удивлением поняла, что ни на столе, ни под столом, ни в корзине для бумаг, ни на подоконнике, ни среди книг нет ни одного рисунка. Ни одного. Совсем. Конечно, Дима приезжает сюда не так уж и часто. Хотя его мама, похоже, весь последний месяц провела здесь. Это подтвердил и Игнатий, вернувшийся “с выставки”.
- Все картины твоя пациентка написала за полтора месяца. Похоже, только этим она и занималась после вашего судьбоносного разговора. Я же говорил, что там без навязчивых состояний не обошлось.
- Мальчик тоже времени даром не терял. Фломастеры пустые. Но рисунков нет. Их кто-то или забрал, или уничтожил.
- У меня тоже “недостача”. Идём, кино покажу.
Светлана удивилась, насколько быстро Игнатию удалось перевесить картины так, чтобы их расположение отвечало “дате изготовления”.
- Я сначала даже на бумажки не смотрел, - признался Аннушкин, уловив немой вопрос. - Так, по наитию. А потом заметил, что рамки-то разного размера, и кое-где следы на обоях явно намекают на “подмену понятий”.
- Погоди с понятиями. Чтобы картина оставила на стене след, должно пройти гораздо больше двух месяцев.
- Видимо, так оно и было. В рамках, возможно, жили не тужили какие-нибудь готовые шедевры. Копии или, чему я бы не удивился, бесценные оригиналы.
- Ты же знаешь способности моего зрения. Я бы даже мимо оригинала Айвазовского прошла, приняв его за разводы на обоях. Или за брызги на оконном стекле.
- Видимо, в какой-то момент коллекционные жемчужины стали для твоей Елены омерзительной мазнёй или просто мусором. Вот так и гибнет культура.
- И рождается новая. Ты обещал удивить кинематографом.
- Да. Вот, полюбуйся на этот ряд. До злосчастного натюрморта было еще несколько творений, но на них нет этой мерзкой рожи. Так, какие-то намеки.
- И мазки резкие, почти беспорядочные. Тревога еще не успела обрести имя и образ, - согласилась Светлана.
- Но вот наступает день визита к одной не в меру грамотной даме. И Елена прозревает. В течение пяти дней она рисует десять картин. Десять! И каждый раз кардинально меняет место наблюдения. Что она ищет? Догадаться не трудно. Кстати, вне дома ей не удается встретиться со своим страхом. Поэтому ни один из пейзажей не закончен.
- Хотя один из них очень занятный. Что это там пасётся у реки?
- Корова, - Игнатий хотел было перейти к другой стене, но был пойман Светланой за рукав.
- У кого тут из нас еще близорукость? Где ты таких коров видел?
- Я их вообще в жизни ни разу не видел.
- А я-то где только не бывала. Мужа как-то отправили на закрытый объект, который на поверку оказался деревушкой. Обычной. Правда, вся эта пасторальная идиллия была обнесена высоким забором с колючей проволокой. Зачем кому-то понадобилось делить дремучий лес на части таким способом, я не знаю. Но рогатого скота я там насмотрелась.
- И что не так с этой коровой?
- Да всё так. Только тут для полного комплекта не хватает мышц, кожи и прочих мягких тканей. Ты сейчас смотришь на пасущийся на лугу коровий скелет. Ловко замаскированный с помощью тумана. Но только в этих местах ни тумана, ни коров никогда не было. Это ведь элитный дачный поселок, а не деревня, не забывай.
- Хочешь сказать, Елена понимала, что рисует нечто нереальное, но остановиться не могла и поэтому старалась скрыть истинный сюжет картин?
- Даже не сюжет, а восприятие реальности.
- Осознавать тот факт, что медленно сходишь с ума, и из последних сил пытаться оставить распад собственной личности. Врагу не пожелаешь.
- Насколько медленно - это еще отдельный вопрос.
Картины на соседней стене давали неутешительный ответ: психическое расстройство мадам Ерофеевой прогрессировало довольно быстро. Очертания чучелки уверенно обретали чёткость от картины к картине. Пока внезапно не стали снова размываться.
- А вот и обещанная недостача! - Игнатий театральным жестом смахнул пыль с нескольких пустых высветленных прямоугольников.
- И как это понимать?
- Я думаю, это цензура. Всякие интимные сцены ведь обычно оставляют за кадром. А зрителю показывают только последствие: как правило, парочку, ведущую задушевные беседы под “г-образным” одеялом. Реже - свадьбу и счастливое семейство. И вот здесь как раз семейный сценарий.
Озёрская пригляделась к последним картинам, следующим после художественной лакуны. На них всё четче и четче проступали очертания уже двух чучелок. Удвоение объекта, будь оно неладно.
- Размытие образа перед “цензурой” как-то связано с делением клетки, - стала рассуждать вслух Света. - Ведь Елена неплохо так ориентировалась в цитологии. Я уже почти не сомневаюсь, что художник - именно она. И рисунки сына она тоже уничтожила. И, возможно, даже напала на Розу Львовну, приняв ту за чучелку.
- А Роза Львовна, в свою очередь, приняла собственную дочь за ту же чучелку?
- Ну вот их как раз две стало.
- Стало быть, Дима тебе рассказывал своего рода семейный миф о борьбе за территорию внутри матриархата. Бедный мальчик!
- Мальчика и в самом деле жалко. Так…
Светлана полезла в сумочку за мобильным.
- И кому ты собралась звонить в одиннадцать часов ночи?
- Во сколько?
- Похоже, не один только художник тут потерял чувство времени. Ночь уже. И раз уж два дебила - это сила, способная обходиться вторые сутки без сна, то предлагаю найти источник этого семейного безумия.
Аннушкин поймал себя на мысли, что блуждания во тьме чужого жизненного пространства, ставшего купелью безумия, гораздо интереснее кабинетных разговоров. И не просто интереснее, а информативнее и полезнее. В голове начали раздаваться робкие щелчки винтажной пишущей машинки, складывающиеся в мелодию новой статьи для международного журнала.
- Где будем искать источник?
- Там, где чучелка сумела раздвоиться.
Озёрская озадаченно посмотрела на белые прямоугольники, потом на Игнатия.
- И где же место роения?
- Очевидно же. Там, где не было нарисовано ни одной картины, - по старой гипнотизерской привычке щелкнул пальцами Игнатий. - В детской!
- Хм… Спорить не буду. Но вот со своими театральными жестами будь поскромнее. Помнишь, чем в прошлый раз это закончилось? - напомнила Озёрская, снова заходя в комнату Димы.
То ли усталость понемногу начала сказываться, то ли ночь стала просачиваться через шторы, но лампы под потолком словно потускнели, а обои приобрели землистый оттенок.
Ключевые слова: Озёрская Игнатий психология детская фломастеры картины существа навязчивые образы авторская история