Конь-людоед и современный Франкенштейн
Мало кто задумывался над тем, что может происходить в подвальных помещениях городских больниц. «Как что? Морги же там!» — скажете вы. Или складские помещения. А может там проводятся безумные, противные природе опыты над людьми? «Ха, да такое же бывает только в кино!» — будет ваш ответ. Но если посмотреть с другой стороны, не снимают ли эти фильмы для того, чтобы честные граждане только и думали, что всякого рода доктора Франкенштейны не более, чем фантазия?Нужно быть оставленными всеми богами, чтобы думать, что наука и государство способны отказаться от тех благ, что могут принести так называемые «противозаконные» опыты. Само собой разумеется, что никто открыто об этом не заявит, а этот ужасный факт будут всячески скрывать. Для честного человека это будет звучать отвратительно — как можно использовать людей против их воли ради каких-то научных целей? Ещё старик Кант сказал: «относись к человеку всегда только как к цели, и никогда как к средству».
Я не хочу выступить с оправданием людей, проводящих подобные опыты, просто замечу, что крупные прорывы в медицине после Второй Мировой войны были в тех странах, которые сумели завладеть медицинскими исследованиями нацистов. В Союзе подобные опыты, кстати, тоже проводились. Все видели отвратную полнометражку «Секретных материалов», что вышла в две тысячи восьмом? Поясню, там злодеями были доктора, подпольно проводившие пересадки голов. А все ли знают, что подобные эксперименты проводились ещё в шестидесятых в Советском Союзе? Имени доктора я уже не помню, но суть была в том, что он пересадил голову щенка его матери. Животное прожило несколько часов, после чего скончалось. В правительстве тогда эти опыты не приняли всерьёз — доктор покончил с собой, а исследованиями завладели американцы. Вот они сумели пересадить обезьянью голову, а где удались опыты на обезьяне, там скоро повторят эти же опыты на человеке.
Ей-богу, мне страшно представить, как такие опыты проводятся на нашей Родине! И говорит во мне не моральное чувство, а ужас перед безалаберностью русских людей. Вспоминается история с одной больницей, в которой медицинские отходы выбрасывали прямо на свалку — ошмётки кожи, мышц, куски пищеводов, желудков, сердца — всё это ели бездомные собаки, а потом, привыкнув ко вкусу человеченки, стали нападать на людей. Не удивлюсь, если из тайных лабораторий случались побеги «экспериментального материала» — какие-нибудь гибриды человека и крысы, рыскающие по помойкам в поисках пропитания.
Долгое время сам я относился к подобного рода историям как к глупым выдумкам, годным лишь для развлечения, пока сам не стал героем одной из них.
* * *
— Господи, ну что за времена пошли! — кричала какая-то старушка в переполненном трамвае. Тогда я ехал на работу — то был понедельник. Ничего хорошего не может случиться в понедельник.
Я не испытывал ни малейшего интереса к тому, что так взволновало старую ведьму. Скорее всего, она, как это в принципе любят делать старики, возмущалась по поводу «развратной молодёжи», «охамевших юнцов» и того, что «в наше время такого не было!». Любая такая сцена, на мой взгляд, являет собой предсмертную агонию умирающего прошлого. Предыдущий момент времени, уходя в небытие, никогда не может сделать это тихо и спокойно, и всегда должен показать, как он был хорош, и как плох момент, что его сменяет. Всё это не более чем пустая болтовня — новый момент времени отличен, но он не хуже и не лучше, он просто другой. Так же и «развратная молодёжь», в большинстве своём, развратна не более, чем сама эта бабуся в свои молодые года.
Но оказалось, что не чужая юность стала причиной гнева этой женщины.
— Могилу разворовали! До чего дошли! Ни в жизни людей в покое не оставляют, да и после смерти отстать не могут! — продолжала она плеваться огнём.
Я посмотрел в её сторону, и увидел, как она трясёт газётой над своей головой. К своему удивлению, я обнаружил, что это была та же газета, какую я сам купил сегодня утром. Я быстро пролистал несколько страниц вперёд, и прочитал статью о разграблении двух могил предыдущей ночь. Куда смотрел сторож, и что делали в момент грабежа сторожевые собаки — никто объяснить не мог. Можно подумать, будто сторожить мёртвых — такая тяжёлая работа.
Кому могли понадобиться два мёртвых тела? Не ожили же они и не пошли прогуляться до ближайшего бара, чтобы согреть свою навеки остывшую плоть? Да, странное сообщение, но о ещё более странных вещах говорили в новостях на следующий день. Как сейчас помню фразу, сказанную диктором: «Беспрецедентный случай произошёл сегодняшним утром — когда мать отводила свою дочку в детский сад, на них напал обезумевший конь и съел маленькую девочку».
«Что, простите?» — подумал я. Конь-людоед на улицах нашего города? Кажется, я моргнул и попал в какой-то извращённый вариант Страны чудес. Сразу вспоминается этот мультик с маленьким жёлтым животным, в чьём мире «живут только пони, которые питаются радугой». А в реальном мире живут бешеные кони, которые едят детей.
Как разумный человек, я подумал лишь о том, до каких глупостей додумываются журналисты, в погоне за сенсацией.
Любое событие, каким бы экстраординарным оно ни было, всё равно забывается, и не прошло и недели, как из моей памяти уплыли расхитители могил и хищные лошади.
* * *
Каждый год, в день рождения моего отца, я посещаю его могилу и приношу цветы. Прошло уже пять лет со дня его смерти, и я уже давно перестал его оплакивать, но визиты к его могиле стали для меня чем-то само собой разумеющимся. Если бы в какой-то год я не принёс туда цветы, то я не ощутил бы грусти или стыда, а скорее подумал, что это как-то необычно, будто я пошёл на работу дорогой, которой ещё ни разу не ходил.
И вот однажды, неся в руке букет из восьми хризантем, я шёл по центральной кладбищенской дорожке. Было уже пять часов, а кладбище закрывается в шесть, так что у меня не было времени на сентиментальные разговоры с холодным гранитным надгробием, в ожидании, что оно мне ответит голосом отца, уже давно стёршимся из моей памяти.
Я подошёл к могиле, оставил цветы, осмотрел всё вокруг, на предмет сорняков, облупившейся краски и мусора, как вдруг откуда-то раздался безумный вой, заставивший вороньё взмыть вверх и закружится над моей головой. На мгновение мне показалось, что все мертвецы в одночасье выбрались из земли, а голодные птицы слетелись, чтобы полакомиться мертвечиной.
Я огляделся, но не нашёл источника звука — на кладбище не было никого, кроме меня и стаи ворон. Скоро вой раздался вновь и теперь он не закончился так же резко, как появился, а перешёл в плач, и в голосе несчастного так явственно сквозили ноты гнева, печали и страха, что сердце моё сжалось, будто пытаясь спрятаться от этого звука в глубине моей грудной полости.
Кладбище — не самое весёлое место, но даже там этот крик боли звучал слишком печально. «Кто мог так рыдать?» — вопрошал я сам себя, и ответом мне было только злобное карканье ворон, которые словно насмехались над моим состраданием. Я попытался найти этого страдальца, ориентируясь на звук, но найдя его, я сразу покинул кладбище. Даже не знаю, как назвать то чувство, что я ощутил, когда увидел плачущего — это была какая-то смесь из страха, сострадания и отвращения. Даже немного ужаса.
Представить не могу, как сильно нужно любить человека, чтобы начать рыть землю на его могиле. «Какой силы страсть могла заставить этого человека копаться в земле, подобно собаке?» — думал я. Неужели он, как Хитклиф, решил осквернить могилу своей любимой Кэти? Я наблюдал за ним только несколько секунд — как он стоял на четвереньках, раскапывая землю руками, и разрывая голосовые связки криком, полным отчаяния. Может, мне стоило подойти к нему, успокоить, проявить какую-то участливость? Но что я мог сказать человеку, находящемуся в таком отчаянии? Видно было, что весь его мир рухнул, и никакие слова утешения не смогут его ободрить. Но всё равно, уходя оттуда, я чувствовал слабые уколы совести.
Как часто наше внутреннее моральное чувство толкает нас на поступки, которые нам лучше не совершать! Следующим утром, после визита на кладбище, я возблагодарил Бога, за то, что он не дал мне крепкую совесть и сильную эмпатию. Снова находясь в душном трамвае, я услышал голос, кажется, всё той же старушки. Она вновь причитала о том, насколько ужасные настали времена. Я вспомнил, что предыдущая её истерика была вызвана новостями в газете, которую я тут же принялся листать, ища статью об очередном ужасном происшествии. И когда я нашёл её, по спине моей пробежал табун мурашек. Неделю спустя после осквернения могил преступники вернулись и продемонстрировали всю свою циничность — они бросили одно из тел рядом с его могилой, да ещё и убили сторожа, оставив его труп там же. Рядом со статьёй помещалась фотография осквернённой могилы — той, в которой вчера рылся тот безумный. Ниже была прижизненная фотография человека, похороненного в этой могиле — стоит ли говорить, что именно он и был этим самым безумцем.
Все мои мысли смешались, словно в моём сознании произошло землетрясение магнитудой в тысячу баллов. Неужели моя шутка о мертвецах, восстающих ради прогулок, оказалась провидческой? Или же кто-то похитил мертвеца, а он, возмутившись, очнулся, и возжелал вернуться в свою земляную постель?
За этим страшным предположением в моём мозгу последовало другое, менее сверхъестественное, но не менее страшное — кто убил сторожа? Моя фантазия в обход моей воли попыталась создать жуткую картину того, что там произошло, но к моему счастью мне удалось изгнать жуткие мысли из своей головы.
Выйдя из трамвая, я сразу выбросил газету в ближайшую урну, представляя, как вместе с ней я выбрасываю из своей головы все мрачные мысли. Все эти события заставили меня ощутить себя затерянным в каком-то безумном мире, будто я случайно попал в сон сумасшедшего. К счастью, мне удалось скоро избавиться от мыслей об этих кошмарах.
* * *
Часто многие люди, увлекающиеся разного рода эзотерикой, говорят, что человеческая мысль материальна, и всегда сбывается то, о чём мы думаем. Я бы эту идею немного откорректировал — сбывается то, о чём мы когда-то думали. Как часто бывает так, что ты ходишь с кислой миной, и думаешь, что весь мир ополчился против тебя, и никогда ты не сможешь обрести счастье и покой. Но вот эти мысли потихоньку уходят, и ты начинаешь ощущать, что жизнь-то налаживается, и как раз в этот самый момент твои прежние грустные мысли «материализуются» и жизнь твоя вновь идёт под откос. Так случилось и со мной — стоило мне изгнать ужасы из своего разума, как они настигли меня в реальной жизни.
Я очнулся в тёмном помещении. Голова кружилась, перед глазами всё плыло. Я попытался встать, но ударился головой о низкий потолок. Зрение потихоньку фокусировалось, и, осмотревшись, я понял, что нахожусь в узкой клетке, где могу стоять только на четвереньках.
Воспоминания отказывались выстраиваться в последовательный ряд, и я никак не мог вспомнить, как я здесь оказался. Кажется, я вышел из офиса, подошёл к остановке… или я даже не дошёл до работы?
Яркая вспышка света заставила меня зажмуриться. Судя по звукам, в помещение кто-то вошёл, и я услышал голоса.
— Валентин Петрович, мы должны быть осторожней!
— К чёрту! Когда я закончу свои исследования, на эти ничтожные оплошности никто и внимания не обратит!
— Но ведь погибло уже двое! В том числе маленькая девочка!
— В нашем деле без жертв не обойтись.
— Умоляю вас, нам надо быть хоть немного осторожней! Мы не должны больше допустить побегов!
Потихоньку глаза стали привыкать к свету, и я смог их открыть. Когда я это сделал, то увидел в центре комнаты, возле большого хирургического стола, двоих человек — один был старый, с лысиной, обрамлённой седыми волосами на висках и затылке. Второй был молодой, с густыми чёрными волосами и испуганными видом. Оба были одеты в медицинские халаты, когда-то бывшие белыми. Всё помещение было заставлено массой каких-то непонятных устройств. Единственное, что я мог определить — это регистратор жизненных показаний, какой стоит в операционных и отслеживает состояние пациента.
— Этот безумный конь ничего особого не успел натворить! Всего-то сожрал мелкую девчонку, как его тут же пристрелили. А кладбищенский сторож сам виноват. Кирилл, вот скажи мне, ты бы стал приставать к человеку, который землю на кладбище руками роет?
Молодой врач ничего не ответил, а лишь тяжко вздохнул.
— Давай продолжим нашу работу!
Они разошлись, и я смог увидеть то, что лежало на столе — мертвец с раскрытой грудной клеткой. К моему великому счастью, я не мог видеть его внутренних органов.
Мои похитители начали проводить какие-то манипуляции с телом, разговаривая друг с другом сухой медицинской лексикой. Я не понимал ни слова, но, к счастью, я от рождения обладаю феноменальной памятью. Ещё в школе я мог после одного прочтения запомнить двадцать имён египетских фараонов и время их правления, так что мне не пришлось даже прилагать усилия, чтобы запомнить речь этих двоих и теперь её правильно воспроизвести.
— Поставь электрод на синоатриальный узел.
Кирилл засунул провод в грудную полость трупа, а потом стал настраивать какой-то аппарат.
— Какая проводимость пучка Гисса?
— Почти в норме. Ваш препарат отлично работает.
— Замечательно! Теперь введи вторую порцию в сердце и ещё одну в спинномозговой канал.
Закончив, Кирилл установил ещё несколько электродов, а потом они оба исчезли из моего поля зрения.
— Подопытный зафиксирован?
— Да.
— Тогда включай.
До моего уха донеслось тихое гудение. В течение нескольких минут ничего не происходило, но затем я стал свидетелем зрелища, в истинность которого я до сих пор с трудом верю.
Небольшие мышечные сокращения заставили конечности трупа сдвинуться с места. Затем зашевелились губы, и в резком порыве холодное синее тело подскочило на столе, издав душераздирающий вопль, но связанные руки заставили его вновь свалиться на стол. Возвращение к жизни того, что мертво — что может быть отвратительней! Не в силах наблюдать этот ужас, я закрыл глаза, словно стараясь отгородиться от всего мира в темноте своего сознания, но до моего слуха всё ещё доносились страшные крики и громкое дыхание возвращающегося в этот мир человека. Я затыкал уши и был готов проткнуть себе барабанные перепонки, лишь бы не слышать этот звук.
Сквозь вопли мертвеца, я различил крики учёных — я не разбирал слов, но понял, что что-то пошло не так. Скоро я услышал, как мертвец издал последний громкий визг, и все звуки прекратились. Какое-то время мне казалось, что я перестал слышать этот крик лишь потому, что умер от страха, но, открыв глаза, понял, что я всё ещё в этом мире.
* * *
В лаборатории не было окон или часов, поэтому единственным ориентиром во времени для меня стали приемы пищи. Меня кормили три раза в день какой-то отвратной жижей. В других условиях я бы и не мог помыслить о том, чтобы использовать эту мерзкую кашу в качестве еды.
Если я правильно сосчитал, то примерно через три дня по соседству со мной появилась ещё одна клетка — в ней находилась молодая девушка в бессознательном состоянии.
В тот же день, через несколько часов после появления девушки, в лабораторию внёсся Валентин Петрович. Вид у него был возбуждённый.
— Я понял! — кричал он. — Душа! Душа! Нам нужна душа!
Кирилл шёл за ним следом, держа в руках кипу бумаг.
— Валентин Петрович, умоляю, это идеи четырёхсотлетней давности!
— И что? Мы должны попробовать!
— Но это же ошибка! Мы лишь потеряем экспериментальный материал.
— Раздобудем новый. Если у меня всё получится, то я вновь смогу вернуться в нормальную лабораторию. Тогда-то они у меня попляшут!
Видимо, мой разум слишком сильно отстал в развитии от этих двух учёных, ибо я не мог уловить ни капли смысла в их разговоре. Какая, к чёрту, душа? Что они решили сделать на этот раз?
— Группы крови этих двоих сходятся? — спросил Валентин Петрович, указывая на нас с девушкой.
— Нет, у парня третья, а у девушки вторая.
— Чёрт! Ладно, пойдём другим путём. Какая группа крови у последнего трупа?
Кирилл стал рыться в своих бумагах.
— Вторая. Но мы ещё не проводили тесты на антигены.
— Ничего страшного! Тогда мы пересадим шишковидное тело этой девки нашему мертвецу и посмотрим, оживёт ли он.
«Шишковидное тело» — это название запустило шестерёнки в моей голове, и из памяти всплыл университетский курс философии. Рене Декарт, о коем я писал реферат, полагал эту часть мозга ответственной за душу.
Франкенштейны вытащили неспособное к сопротивлению тело из клетки, и уложили его на стол. Затем Кирилл привёз в лабораторию стол, на котором лежал труп. После всех подготовительных процедур началась операция. Я зажмурился от страха сразу, как только хирургическая пила коснулась лба девушки. Редко я открывал глаза и видел, как снимают отпиленную крышу черепа, как безумный врач роется в мозгу бедной девушки, с аккуратностью садовника с болезнью Паркинсона, как ассистент этого психопата помещает небольшой комочек в мозг мёртвого тела.
Доктора не стали на этот раз вскрывать грудную полость, а просто наложили электроды на грудную клетку, перед этим закачав в труп, наверно, целый литр какого-то раствора. Затем они ушли, и вновь раздалось то самое гудение. Но на этот раз ничего не произошло. Огорчённый Валентин Петрович ходил взад-вперёд около стола, будто ожидая, что это заставит мертвое тело подняться.
— Хватит на сегодня, — сказал он злобно. — Завтра найдём новый образец и попробуем со свежим мозгом. Я ухожу, а ты приведи здесь всё в порядок.
* * *
День убийства этой невинной девушки стал для меня днём моего спасения. Не знаю, прав ли был Валентин Петрович, или здесь была какая-то другая причина, но труп, которому пересадили шишковидное тело, действительно восстал из мёртвых. К несчастью для Кирилла, он этого не сразу заметил.
Закончив в тот день с уборкой лаборатории, он открыл дверь моей клетки, чтобы покормить меня, но тут же был опрокинут на пол. Я не сразу заметил, что причиной его падения стал оживлённый мертвец, который набросился на распростёртого на полу Кирилла. Вернувшийся из преисподней, он схватил его голову, и стал бить ею об пол, словно выражая всю свою ненависть, за потревоженный покой. Этот мерзкий звук разбивающегося черепа до сих пор будит во мне отвращение.
Я недолго думал над своими действиями. Почти сразу я бросился бежать прочь из этого жуткого места. К моему превеликому счастью, лаборатория располагалась в подвале одного из заброшенных зданий, которое располагалось совсем недалеко от моего дома. Как же часто так бывает, что безумные ужасы творятся прямо у нас под боком, а мы этого даже не замечаем.
Естественно, я не стал докладывать об этом в полицию — мне бы никто не поверил, а если бы и поверил, то мало ли что со мной тогда могло бы произойти...
Первое, что я сделал, вернувшись домой, так это нашёл себе квартиру на другом конце города. Сейчас я занят поисками работы и квартиры на другом конце страны — страх гонит меня прочь из моего родного города. Но всё-таки, имеет ли смысл смена места жительства? Я уверен, что кроме этой лаборатории, есть и другие, в которых безумные учёные творят свои мерзкие эксперименты, и сомневаюсь, что найдётся такое место, куда бы не дотянулись чёрные руки преступной науки.
Новость отредактировал Eric Cartman - 3-03-2013, 11:37
Ключевые слова: Врачи опыты лаборатория