Лучшие истории моего брата⁠⁠

За окном начинало смеркаться, в комнате мерно тикали часы, а домашняя работа по алгебре подходила к концу. Протяжно завыл ветер, отвлекая от очередного уравнения. Я поёжился — не от холода, так как отопление включили уже как неделю, — скорее от внезапного ощущения пустоты. Только я, моя комнатушка, оранжевая лампочка под потолком и домашка — больше, казалось, во всём мире не было ничего.

Тц-тц. Тц-тц. Тц-тц.

Я бросил взгляд на часы — короткая стрелка уже приближалась к семи. На душе стало тревожно: в такое время родители уже давно возвращались домой и мы приступали к ужину. Сейчас же моим единственным спутником оставалось это нарушающее тишину тиканье.

Тц-тц. Тц-тц. Тц-тц.

Я вылез из-за стола и вышел в зал. Свет не горел.

Раз. Два. Три.
Собрался с духом, добежал до выключателя, зажёг свет. Стало чуть поспокойнее. Сел на диван, выудил меж подушек пульт в целлофановом пакете. Включил телевизор в надежде найти что-то отвлекающее, но каналы один за другим показывали лишь помехи.

Тц-тц. Тц-тц. Тц-тц.

Шшшшшшшшшшшшшшшшшшш.

В глазах закололо. В горле словно что-то застряло. Я шмыгнул носом, оправдываясь перед самим собой, что не плачу, а просто недавно простудился, и теперь у меня был насморк.

– Паш? – негромко позвал я брата. Дверь в его комнату была закрыта. – Па-аш?

Телевизор продолжал нагнетать, поэтому я выключил его. Теперь слышалось только тиканье часов из моей комнаты. Я уже было хотел пойти к себе, но из ванной раздался какой-то всплеск.

– Пааааааш… – уже повторил я, надрываясь, как услышал, что соседняя дверь открылась. Из неё вышел мой старший брат. Судя по взлохмаченным волосам и мятой одежде, он только проснулся.

– Ну чё ты, мелочь? – улыбнулся он мне. – Уже реветь собрался?

– Родителей нет, – виновато произнёс я. – И… В ванной что-то шумело.

– Трубы там шумят, – отрезал он и сел рядом со мной. – Ну хоть телик включи.

– Там нет ничего. Помехи только.

– Профилактика значит, – зевнул он.

– Пааааш, – я внезапно понял, что и впрямь готов расплакаться. Почему-то было тревожно. Всё вот это одиночество, да и родители никогда так не задерживались.

Паша же, увидев моё лицо, поспешил заболтать меня. Слёз он не любил.

– Ну всё, хорош. Всё нормально с родаками, скоро будут. Давай знаешь что?

– Что? – я заинтересовался и даже почти позабыл о часах, о темени за окном, об опаздывающих родителях.

– Давай я тебе истории пока расскажу.

– Истории? Какие?

– Ну… – уклончиво ответил он, а затем улыбнулся. – Тебе понравится. Ты ж в Сайлент Хилл играл?

– Костя у себя играл, я рядом сидел, смотрел. Самому стрёмно, – решил не бравировать я.

– Ну и отлично. Значит, уже подготовленный. Короче, мелочь, – на “мелочь” я уже не обижался. В десять с половиной мелочью уже не бывают. – Давай так. Я тебе щас рассказываю три истории из жизни. Как раз предков дождёмся. Только не хнычь, лады?

Я кивнул. Истории брата послушать было интересно – особенно, когда по телевизору лишь помехи.

– Ну и отлично. Начнём с простенькой. Дядь Сашу ты не застал, но он у нас во дворе раньше был местной знаменитостью…

***

Мне тогда лет десять было, чуть меньше, чем тебе. Дядя Саша у нас во дворе жил, был он обычным работящим мужиком. Лет так под сорок пять, вечно неглаженая рубашка, лёгкая щетина, весёлый нрав. Ну, короче, типичный такой мужик со двора, которого все знали, по пятницам собирал каких-то своих друганов, вместе на лавочке пивас глушили, если тепло было. Иногда в карты играли. Особо не барагозили: как-никак у нас старушек много, если что, ментов всегда вызовут, а в обезьянник ему не хотелось.

Мог ещё пацанам велик починить, если в настроении, благо рукастый был мужик. Пахал где-то на заводе. Так и не женился — вроде окучивал каких-то продавщиц с рынка местного, но, видать, не сложилось. Короче, просто дядя Саша. Таких дядь Саш по всей стране валом, в любой двор зайди.

Тогда лето стояло, у нас особо развлечений не имелось, и мы с пацанами с утра на велики – и гонять по всему городу. Иногда на речку ездили, как-то с дедом одного из друзей даже на рыбалку сгоняли. Удочек навороченных у нас не водилось, конечно, но какие-то самоделки умудрялись из орешника мастерить, на них и ловили. Я к чему – одним днём у меня цепь слетела, ну я и решил попытать счастья у дядь Саши. Мне её как раз смазать ещё требовалось, колесо заднее накачать, а у него классный насос был как раз – поехали с пацанами, короче, к нему. Поднялись на его этаж, позвонили в квартиру, и повезло – дома оказался.

И вот мы вышли во двор, он мне колесо качает и между делом интересуется: мол, не мы ли по ночам с домофоном балуемся? А нам тогда во двор домофоны только поставили — такое новшество, ясен фиг, всем потыкать хотелось. До этого кодовые замки были, заедали вечно. Но мы тогда реально не баловались — родаки нам сразу сказали: «сломаете — так по жопе получите, что сидеть не сможете». А домофон тогда вещь дорогая была, да и получать никому не хотелось. Поэтому и не трогали. Да и без домофонов заняться было чем.

Короче, так ему и сказал – мол нет, мы не при делах.

– А что такое, дядя Саша? – говорю. – Что-то случилось?

Поддерживаю разговор, понял? А сам жду, пока он наконец с моим великом закончит, и мы поедем уже.

– Да звонили посреди ночи, – отвечает мне дядя Саша. – Я уснуть не мог. Слышал сначала, как в другие подъезды звонили, а потом в наш начали. Я тогда из окна вылез, заорал, чтоб они на хер шли, делать им нехер, прикинь? Ну и перестали вроде. Найду — по жопе дам.

Наконец, закончил он чинить мой велик, отдал его, оглядел нас ещё раз с подозрением — точно ли не мы по ночам с домофоном балуемся, — ну и мы уехали.

Потом ещё с полнедели прошло, и мы с пацанами забились ранним утром снова поехать на рыбалку на карьер наш местный. Толян со своим дедом на «Оке» там собирался, а мы на великах, по-старинке. Наши родаки с его родителями на созвоне были, поэтому за нас не переживали — да и тогда за детей в целом меньше переживали, что уж там.

Ну что, проснулись в районе пяти утра, велик во двор выгнал. Договорились с пацанами встретиться в двадцать минут шестого и погнать.

Уже светало, я стою, жду пацанов и вижу – на лавочке перед вторым подъездом кто-то сидит и трясётся. Ну мне что, мне интересно стало, я и пошёл посмотреть. Подхожу – е-ма, это ж дядя Саша, сидит в майке и шортах, дрожащей рукой бычок курит, сам бледный весь.

Ну я и решил спросить, что это он тут с утра пораньше. Он, как меня увидел, прямо обрадовался.

– Пашка! – говорит. – Ты сегодня крепко спал?

Ну я ему и отвечаю, мол, как обычно. А что случилось-то? Вижу, что-то сказать хочет, но, видать, думает, что я не поверю. Наконец решился.

– Я сегодня спать лёг и опять слышал, как в домофоны звонят у нас во дворе. Только в этот раз что-то не так было. Я лежал, слушал, пытался понять. Вот, Паш, скажи, у нас какой звонок у домофона?

– Ну как какой, – смотрю я на него. – «Туууу-Дуууу. Туууу-Дуууу». Везде такой, где домофоны видел.

– Вот-вот! А я лежу, слушаю и внезапно понимаю, что у него последнее «ду» продолжается дольше. И он звонит «Туууу-дуууу. Туууу-дууууууууууууууууу». Мне как-то не по себе сразу стало: я, значится, подумал, что это, может, мелодии у нас разные. И я вдруг не слышал такую ещё. Но ладно это ещё что, он внезапно выудил из кармана шорт смятую пачку «Винстона», из другого кармана достал зажигалку. Подкурил, закашлялся, а затем продолжил, но руки его опять затряслись. Он звонил, звонил. А потом внезапно тишина. Я уж было думал, всё, наигрались, сломали какой-то домофон и разбежались. А потом звонок раздался в моей квартире. Тот самый протяжный на конце.

Я тогда смотрел на дядю Сашу, и мне реально не по себе стало. Он хоть и пил, но никогда до белочки не напивался, да и небылиц не рассказывал. Ещё и выглядел замученным.

– И мне звонят вот так: «Туууу-Дуууу. Туууу-Дууууууууууууууууу». У меня всё тело одеревенело разом, но я подумал, что я не мужик, что ли? Встал с кровати, шорты накинул, пошёл ответить. Думал, сейчас как раздам им словесных, чтоб неповадно было в следующий раз. И вот подхожу я к домофону, снимаю трубу, а там тишина и треск только. Ну я им сказал пару ласковых, положил трубку, развернулся обратно в комнату уйти, а домофон опять: «Туууу-Дуууу. Туууу-Дууууууууууууууууу». Я думаю, всё, сейчас выйду и задам им. И тут... Тут дядь Саша внезапно замолчал и взглянул на меня. — Паш.

– А? – спрашиваю я его. Мне уже самому жутко, раннее утро, людей вокруг нет, а дядь Сашу я таким вижу впервые. – Что?

– Скажи, я ведь не сошёл с ума? – улыбается мне.

– Да вы нормальный мужик, дядя Саша, – отвечаю ему уклончиво. Тот лишь как-то грустно на меня смотрит и продолжает.

– Двери не было. Я оборачиваюсь к домофону, а у меня на месте входной двери голая стена. Я тогда подумал: всё, точно с катушек слетел. А домофон всё звонит. Я трубу снял, отвечать не стал, повесил обратно, чтоб звонок закончить. К месту, где дверь была, подходить боюсь, и просто стою на месте. Просто ступор — и всё тут. Внезапно слышу с улицы, как дверь наша подъездная открывается и шаги по лестнице вроде и тяжёлые, но будто нарочито тихие. Словно крадутся, но плохо получается, понимаешь? И ладно — бог с ней, с дверью, может, реально с катушек слетел, домофон, может, мелодию поменял, но знаешь что? Мне спустя секунд десять постучали в стену. Туда, где ещё с минуту назад дверь была. Так аккуратно постучали — открывай, мол. Ну а дальше я себя не помню — с окна своего третьего по балконам на козырёк спрыгнул, кое-как с него слез и вот сижу тут до утра. Хер знает, как ноги не переломал. Всё ждал, пока из подъезда кто выйдет, думал драпануть в случае чего, но не вышел никто.

Я молчал. Дядь Саша уже успел докурить и теперь, закончив свой рассказ, просто смотрел на своё окно. Я даже не знал, что ему говорить.

– Паш, – внезапно сказал он. – Пошли, проверим, дверь на месте?

Я прикинул — до прихода пацанов ещё несколько минут есть. Вроде успеваю. Ну, велик у подъезда скинул, пошёл с ним на этаж. Дверь на месте. Стоит и стоит. Подумал тогда, что он реально перепил, может, кошмар ему приснился.

Попрощался я с дядей Сашей и пошёл обратно во двор. Там уже пацаны начали собираться, ну мы и поехали на рыбалку. Дядь Саша к себе ушёл, после во дворе болтали, что он со знакомым медвежатником свою же дверь вскрывал.

Ну а потом дни как дни — пока одним утром к нам во двор скорые с мигалками не пригнали. Я тогда спал, но после у родаков уши погрел — дядь Саша с окна своего выпал. Сказали, мол, посреди ночи стекло разбил и вниз, орал ещё что-то. Жив оказался в итоге, крепкий был мужик — но кукухой двинулся окончательно. В дурку упекли на пожизненное. Не знаю, что он там, может, до сих пор сидит, может, уже помер. Такие дела.

***

Когда Паша закончил, за окном уже окончательно стемнело.

– А ты не слышал домофон в ту ночь? Когда он выпал? – уточнил я. От истории стало немного жутко, но поехавшие алкоголики в нашем городе были не такой уж редкостью.

– Не, ты чё, я спал без задних ног. Это у вас всё компы ваши, а у нас был активный отдых, – усмехнулся он. – Ну как тебе?

– Классно, – улыбнулся я. История мне понравилась. Мне в целом нравилось говорить с братом: такой взрослый, он не всегда находил лишнего времени на разговоры со мной. Сейчас же он был целиком и полностью посвящён мне, и это было приятно. – Слушай. А можно… На кухне свет включить?

Паша закатил глаза, но всё-таки встал и прошёл в коридор. В квартире стало ещё немного светлее, и мне стало спокойнее.

– Спасибо.

– Потом мать нам за счётчики втык вставит. Ладно, мелочь, слушай дальше. Следующая пострёмнее. Сам её не застал, так что чисто из чужих слов рассказываю. Был у нас в семнашке пацан один, Тёмыч.

***

Я тогда в классе девятом уже учился. Январцев, вроде, у этого Тёмыча была фамилия. Он, короче, из моей параллели был. У нас, в целом, все классы дружные были, хоть и было несколько лохов, но мы до жести никогда не опускались — не били, не щемили по углам, просто не общались. Но Тёмыч был мало того, что зажатым, он ещё и отбитый был какой-то. Мать его фармацевтом в аптеке работала, батя из семьи ушёл. С пацанами он как-то не поладил, в результате сидел на задней парте и что-то себе в тетрадь рисовал.

Ещё говорили, садистом рос. Взгляд у него стрёмный был, реально — взглянет на тебя, и сразу не по себе становится, пришибленный какой-то. Ну и слухи пошли, что в районе гаражей, от которых Тёмыч жил недалеко, начали собак дохлых находить. Они там обычно бегали, бывало, конечно, в стаи сбивались, но особо ничего серьёзного не происходило. Там бабки сердобольные их подкармливали иногда, ну и мужики с кооператива. А тут начали дохнуть — сначала одну нашли, потом вторую.

Почему на Тёмыча подумали? Он вообще животных не любил, а собак — особенно. Ещё и называл их странно, помню, пацаны рассказывали, что видели, как он дворнягу подзывает со словами «Собачья пёся, иди сюда, собачья пёся», а у самого глаза чуть ли не кровью наливаются. Так к нему подошла, а он её кулаком по морде — и смеётся. Точно отбитый, говорю.

Собак дохлых находили отравленными. А так как у Тёмыча мать фармацевткой работала и, по слухам, из аптеки всё, что не прикручено, в дом таскала, у него, думаю, было чем животных травить. Но, само собой, всё это на уровне слухов было — пойди докажи ещё, что Тёмыч этим занимается. Мы как-то после школы с пацанами решили проследить за ним — просто домой ушёл, да и всё. Посидели в беседке у него во дворе и разошлись. Скорее всего, он вечерами, когда темно, их искать выходил. Что, удобно — район у него темен, кооператив гаражный без забора, камер тогда ещё не было, поди найди, кто этим занимается. Сторож вроде был, но тот спал больше в будке своей.

Так где-то с месяц собаки умирали, а потом Тёмыч пришёл в школу с фингалом. Мы всё гадали, что с ним случилось, но хер бы он нам сказал. Поэтому уломали Аню Кузнецову, девчонку из нашего класса, — она ему нравилась — узнать, что с ним случилось. Тёмыч сначала поломался, но потом всё-таки решил рассказать.

Оказалось, он ночью гулял — так и сказал, гулял он, ага, по району, и в гаражи зашёл. Наткнулся там на какого-то бомжа, который, по его словам, вообще странный был — бледный весь, еле ходит, и собаки вокруг него вертятся. Ну и слово за слово, бомж до него докопался — в результате Тёмыч и схватил по лицу. Аня сказала, что Тёмыч, когда об этом рассказывал, так кулаки сжимал, что у него аж костяшки побелели. Ещё и бубнил себе под нос, мол, «убью тварь», «пёсник собачий грёбаный» и всякую такую ахинею.

Мы тогда с истории поржали, конечно, но поняли, что бомж его не за просто так отфигачил. Видать, Тёмыч реально собак травил, а тот мужик, хоть сам и бездомный, за животных был готов по лицу дать. Ну и дал, собственно.

Дальше история уже вообще никем почти не доказанная, только со слухов. Наша версия такая: Тёмыч, видимо, вообще на фоне такого унижения кукухой поехал, набрал из дома таблеток всяких, позапихал их, небось, в колбасу, взял с собой нож кухонный и пошёл ночью в гаражи. Хрен его знает, что он хотел — может, собаку порезать, а может, бомжа самого. Ясно только, что собакам в ту ночь явно несладко пришлось бы.

Короче, в ту ночь недалеко от гаражей нефоры бухали. Они и рассказали потом нашим пацанам, что один из них, мол, после блейзухи пошёл отлить подальше и услышал, как кто-то тихо так говорит в темноте: «Собачья пёся, иди сюда, собачья пёся». Ну ему интересно стало, он выглянул из-за угла — видит, пацан с ножом идёт и собаку кличет. И реально в конце прохода, там, где тупик из гаражей был, лежала собака. Ну собака и собака — дворняга какая-то в темноте лежит и не реагирует. Нефор этот решил посмотреть, что пацан делать будет. А тот всё говорит своё «Собачья пёся» да и идёт к этой собаке.

Дальше вообще жесть. В какой-то момент собака встала. И тут нефор понял, что она ростом под метра три. Рассказывал нам, мол, чуть тогда повторно не обоссался. И, мол, что наконец собака вышла из тени гаража, а это и не собака вовсе. Вот представь себе человека, который будто скроен из дворняг. То есть вместо рук, ног — собачьи тела. И голов сразу несколько — собачьих. Сказал, мол, подумал, что перебухал. А собака — или хер знает, что это — подошла тем временем к Тёмычу и так прорычала, будто речь человеческую имитирует: «Срррбааааччччьяяя пйооооссссяяя».

Нефор говорит, Тёмыч просто на землю упал и орал как резаный, сам он свалил оттуда, пока его эта тварь не заметила. Слышал лишь крик позади себя какое-то время, а потом всё стихло.

Тёмыч после той ночи реально в школе больше не появлялся. Преподы нам ничё не говорили, мы пытались к его матери в аптеку зайти, но там сказали что уволилась она недавно. Хату Тёмыча мы знали, квартиру нашли через соседей, но бабка местная сказала, что женщина съехала оттуда на днях.

Больше ни его, ни его мать мы не видели. Собак в гаражах с тех пор тоже поубавилось. Бездомных так вообще не осталось. А потом уже нормальный забор поставили, и кто попало туда не лез.

***

– Собачья пёся, – протянул я, задумавшись, когда Паша договорил. Слова должны были звучать смешно – но мне почему-то стало жутко. – Может, он в другую школу перевёлся?

– Да фиг знает, может и так. Но наши знакомые с других районов его тоже не видели. Так что если куда и свалил, то уже в другой город. Но чё-т мне подсказывает, что никуда он не съезжал, – улыбнулся брат.

Вдалеке, со двора, послышался гудок домофона. Я дёрнулся от неожиданности.

– Чё, ссышь? – усмехнулся Паша. – Да не переживай, просто кто-то звонит.

Я улыбнулся ему в ответ. Действительно, надумал себе под впечатлением от историй. Внезапно я понял, что меня смущает что-то во внешнем виде брата.

– Паш, – тихо сказал я. – Ты чего покраснел?

– Реально? – он встал с дивана и подошёл к зеркалу. – Да фиг знает, может аллергия какая. Забей. Чё, третью слушать будешь, или хватит с тебя?

Сердце моё билось быстрее обычного, голова немного побаливала — должно быть, из-за насморка. Тем не менее дослушать последнюю историю очень хотелось. Я с энтузиазмом кивнул.

– Вот и славно. Последняя – фирменная. Про меня. Я сам о произошедшем часто думаю, но не говорил ещё никому. Первым будешь.

Я шумно выдохнул и постарался слушать как можно внимательнее.

– Когда я со школы выпустился, то в универ сразу не поступил. Ну, ты сам помнишь. Пошёл искать работу.

***

Мать тогда ещё со мной скандалила, мол, в вуз не пошёл, нефиг дома сидеть. Ну я что – я решил, что в целом она права, и начал искать вакансии. Стукнуло мне на тот момент семнадцать, как минимум год армейка не грозила, куда-нибудь приткнулся бы.

А ты ж знаешь, батя у нас помешанный на своей «Гранте», да и в детстве меня учил чему-то, а не только «подай-принеси». В результате в машинах я шарил более-менее.

Ну батя навёл справки, сделал пару созвонов и устроил меня младшим ремонтником в СТО к знакомому. Ну я пошёл на испыталку — и понравилось, знаешь. Работы, конечно, до фига, и устаёшь как сволочь, но интересно, и коллектив дружный. Хоть и большая часть — мужики лет по тридцать-сорок, но душевные все, и поговорить с ними есть о чём.

И был, короче, среди них один механик, Геннадий. Но мы его все Михалычем называли — Михалыч он и есть Михалыч. Мужик умный, исполнительный, делом своим горит, сам по себе компанейский. Так и работали. Михалыч меня, кстати, сам обучал, если я где-то тупил или неправильно детали вкручивал. Помню, коробку передач под его надзором разбирал, с матюками, весело было.

СТО эта была на территории трёх гаражей в одном из кооперативов на окраине. Объединили, короче, эти гаражи вместе и открыли прямо в них автомастерскую. Клиентам удобно, да и с арендой возиться не нужно — помещение, считай, было в собственности у нескольких человек, Михалыча в том числе.

Короче, проработал я с пару месяцев, проставиться после первой зарплаты успел, деньгами не обделяли – благодать. Но и работал на совесть: если нужно было задержаться, то мог до позднего вечера в запчастях ковыряться. И вот в один день в мастерской остались только я и Михалыч. Нам какой-то дед «буханку» пригнал на ремонт, и мне жутко было интересно, как её ремонтировать. Провозились в итоге допоздна, скоро к полуночи. Михалыч мне сказал, чтоб я домой топал, а сам он СТО закроет и завтра продолжим. Ну меня дважды просить не надо – я собрался и пошёл.

Спустя минут пять понял, что забыл в мастерской телефон, — настолько запарился, что вылетело из головы. Ну что делать, надо было возвращаться. Благо успел уйти недалеко, так что потопал обратно.

Как только подошёл к СТО, сразу напрягся: изнутри доносились какие-то странные шорохи. Не как у нас обычно звуки во время работы, а просто… Другие, короче. Решил не шуметь: вдруг, пока меня не было, Михалыч уже ушёл, ворота забыл закрыть, а туда воры пролезли и теперь всё, что не прикручено, тырят? Короче, тихо приоткрыл ворота и заглянул внутрь.

Клянусь, лучше бы это были воры. Лучше бы это было что угодно: кошка туда забежала бы, Михалыч ногу сломал, УАЗик набок завалился. Но нет.

Я не сразу разглядел в тусклом свете, но по пыльному полу гаражей полз Михалыч. Полз на локтях и коленях, будто играет в черепашку, или хер его знает. Крутил головой, чуть ли шею себе не вывернул.

Я пересрался. Просто застыл на месте, наблюдая за его приступом хер пойми чего. Тем временем Михалыч продолжил шоркать по полу к люку в дальнем углу. Там, как он раньше мне говорил, был обычный подвал — никто туда не лазил, да и не нужно было.

Михалыч зубами ухватился за кольцо на крышке и начал со всей силы тянуть вверх. Я услышал хруст, рассмотрел, как на пол потекла кровь и посыпались осколки зубов. Не знаю, как, но он всё-таки смог открыть люк.

Всё время, что он полз по полу, Михалыч бубнил себе под нос одно-единственное слово. «Зовет».

И знаешь, когда он открыл этот люк… Я разглядел такой чёрный квадрат подвала… Как будто темнота из люка поглощала весь и без того тусклый свет, что имелся в гараже. Наверное, в дальнем космосе темно именно настолько. Я просто оцепенел, наблюдая, как тело Михалыча постепенно погружается вниз, в эту червоточину.

Спустя секунды он пропал, растворившись во тьме полностью, и только тогда я рванул прочь. Я бежал, боясь, что меня кто-то будет догонять, но нет, никакой погони не было. Но мне было очень, очень страшно. И от Михалыча, и от того, что находилось в этом подвале.

На работу я на следующий день не пришёл. Потом, несмотря на ругань бати, уволился. Телефон мне передал его знакомый — сам я не хотел туда возвращаться.

Я бы хотел сказать, что на этом всё, но нет. Спустя пару месяцев ночью мне позвонили на мобилу. Звонил контакт «Михалыч». Сначала я сбросил, но мне позвонили ещё несколько раз. Тогда я решил ответить, вдруг он звонит извиниться и хочет в качестве извинений подогнать что-нибудь. Я принял звонок.

В трубке звучало ничего. Знаешь, наверное, именно так звучит абсолютная, беспроглядная тьма. Ни шумов, ни потрескиваний — просто вакуум, звуковая темень. Как всё в том же злополучном космосе. Я уже хотел сбросить вызов и удалить контакт, как в трубке раздался глухой голос.

– Паша.

Просто моё имя посреди полнейшей тишины. Без каких-то интонаций, повторений — просто моё имя. Я в ужасе сбросил звонок и выключил телефон.

Михалыч, как уже после того звонка рассказал мне батя, пропал с месяц назад. Я бы предложил поискать его в подвале, но уверен, там его уже не было.

***

Когда Паша закончил рассказывать последнюю историю, я внезапно понял, что у меня сильно болит голова. Паше было не лучше — судя по лицу, его тошнило, и он с трудом смог договорить. Его лицо и руки покраснели уже полностью. Я взглянул на свои — они тоже.

– Паш… – мой голос звучал слишком тихо. Я обернулся на окно – на улице была непроглядная ночь. – Где родители? Сколько… Сколько времени мы говорим?

– Понимаешь, мелочь, – слабо улыбнулся он. – Я долго думал о произошедшем. Почему жизнь состоит из подобных ситуаций? Почему в темноте может находиться что-то, что нельзя осознать, нет, даже прочитать своим сознанием? И потом, после того звонка, пазл сложился – жизнь нельзя читать просто так. Иногда стоит читать по первым буквам.

– Я не понимаю… – я уже хныкал. – Паша, где родители?

Из коридора раздался звонок домофона.

Туууу-Дуууу. Туууу-Дууууууууууууууууу.

– Паша?

Туууу-Дуууу. Туууу-Дууууууууууууууууу.

В окно кто-то стучал. Снаружи я слышал рычание, неумелые попытки в человеческую речь и собачий лай.

– Паша?

– Пошли, – встал, наконец, он с дивана и махнул рукой. – Не обращай на всё это внимание. Не бойся. Пошли.

Мы вышли в коридор. Я бросил взгляд на кухню – на полу виднелся люк с кольцом.

– Па… Паша… – слёзы текли по моему лицу, я едва сдерживался, чтобы не зарыдать в голос. – Ч-что п-прои-исходит?

Туууу-Дуууу. Туууу-Дууууууууууууууууу.

В дверь забарабанили.

– Послушай, мелочь. Ты сейчас идёшь и открываешь входную дверь. Я знаю, тебе страшно, но это единственный выход. Ты мне доверяешь? Он схватил меня за плечи и серьёзным тоном начал объяснять мне, что делать. Я лишь сглатывал слёзы и кивал. Вот и отлично. Прости, дальше я тебе не помогу. Мне нужно идти.

– К-куда? – уже рыдал я. – Н-не уходи, П-паша. М-мама с п-папой…

– Просто открой уже эту херову дверь! – крикнул он мне в лицо и подтолкнул ко входу.

С той стороны продолжали барабанить.

Я обернулся – Паша шёл на кухню.

Туууу-Дуууу. Туууу-Дууууууууууууууууу.

– П-паша! – крикнул я, но всё-таки зажмурился и дёрнул дверь на себя.

***

Я очнулся на больничной койке — мама зарыдала, увидев, что я открыл глаза. Всё внутри ужасно болело, на лице была какая-то маска, а сам я еле мог дышать.

В реанимации я провёл с неделю, только потом меня отпустили в общее отделение. Спустя какое-то время организм пошёл на поправку, и меня выписали из больницы.

Паши больше не было — в тот вечер мы оба угорели газом из-за включенной им конфорки. Скорее всего, придя с работы, он хотел приготовить поесть, но, включив плиту, уснул у себя в комнате. Возможно, я выжил только потому, что открыл окно, чтобы проветрить свою комнату. Паша скончался в районе семи вечера. Родители сказали, что он умер во сне, так и не проснувшись.

Я пытаюсь продолжать жить — с момента трагедии прошло уже восемь лет. Мы давно сменили квартиру, но я всё так же оставляю окна открытыми даже в холодные дни.

Тот вечер до сих пор снится мне в кошмарах. Я вспоминаю все его истории – про дядю Сашу и домофон, про Собачью Пёсю, про Михалыча. Я даже нашёл заброшенный гаражный кооператив на окраине города – всё это заставляет меня верить в то, что мы действительно говорили с Пашей перед смертью.

Я приезжал к тому гаражу уже не раз, но только сегодня, с трудом открыв проржавевшие ворота, зашёл внутрь. Кроме меня, людей здесь почти нет, да и в самих гаражах не осталось ничего ценного. Слышал, землю продали какому-то бизнесмену, но гаражи пустовали уже многие годы.

Люк действительно находился в углу. Я смотрел на него, не дыша. Стоял так, пока совсем не замёрз, и только затем, закрыв ворота, ушёл домой.

Сегодня я не стал частью тьмы. Не стал читать жизнь исключительно по первым буквам. Но я уверен – я вернусь сюда ещё раз.

Ведь сегодня я услышал, как пашин голос из подвала без каких-либо эмоций позвал меня по имени.

Лучшие истории моего брата⁠⁠