Горная Дева
Горная ДеваЗа три дня они плутанули окончательно. Начальник партии зверем смотрел на компас и материл неведомые геоаномалии. Стрелка прибора то делала семь оборотов в минуту, то зацеплялась в одной точке неизвестного назначения.
Солнце не проявлялось, но на удивление тепло. Если бы не падающий из духоты неба мокрый снег, жить можно. Такое впечатление, что он идет прямо над горячей сковородкой. Влажность дичайшая.
Сначала на плоскогорье надвинулась труба огромного горизонтального урагана. Она катилась словно ржавая бочка по степи, теряя вдали очертания краев, а высотой уходила в стратосферу.
Золин дал команду укрыться в камнях. Народ побежал испуганной кучей. До скал и было-то метров сто, но Василия так и не нашли. Будто корова слизнула языком. Хуже всего, что взбесились лошади. Не удержали ни одной. Ушли по ветру, а с ними все снаряжение и продукты. Что в руках да в вещмешках, то и осталось. А главное, провизии и патронов с нос гулькин.
- Что, начальник, на кофей гадаешь?
- Да пошел ты... И так тошно. Шутник с*аный, - командир партии Золин одичал до ручки. Бритва безопасная осталась в наседленной сумке, мыла два куска на праздники. Вот и выглядел бывший офицер словно леший из подворотни. - Лучше бы пальцем показал, где мы по карте. А то языком мести каждый может. В такой ситуации, главное вовремя взять ориентир.
- Тоже мне ученый-разученый. Сдохнем все, тогда язык к небу высунешь.
- Да какая тут карта, - гуднул басом Свиридов, - Вниз идти надо, по речке. И все дела.
- У тебя делишки, - у страны дела. Ей сталь нужна для танков.
- В гробу видал я такую сталь. Твой рюкзак по самые уши габбро да кварцем с зелеными прожилками забит. Что, для крепости хрома не достает радиоактивности? Только перед нами-то не выплясывай.
- Да за такие разговорчики я тебя, с*ка, к стенке и к ногтю.
- Стенку сначала найди, попробуй. Плоскогорье, скал уже два дня не видели, ни ориентира, ни укрытия маломальского. Так что в поле могилка, в поле... - запел шутливо навзрыд Коля Дымов.
И не думал он злиться на руководителя. Ситуация, тут такое споешь.
Вторые сутки по ветру. Дрова кончились не начинаясь, рис в водичке размочишь, да банка тушенки в день на семерых. Пой, не хочу. А жить надо. А от места, где потерялись, до селения неделя ходьбы. Только в какую сторону? Вот вопрос.
Совсем скоро, как назло, появились скалы. Маленькие красные зубья, метра по три высотой. Истуканы с базарной площади. Идешь словно в лабиринте застывших фигур. Но не рук человеческих, откровеннейшим образом не отесаны.
- Золин, я пошутил. Я со всей твоей политикой согласный бесповоротно.
- Топай, топай, а то во враги народа запишу. Вон у Нади вещмешок возьми, если сил столько. Она измучилась.
Рядом хрипел Док. Психиатр хренов. И что психиатры в геологической экспедиции делают? Намотал портянки на голенища, носки у него есть, видишь ли. А теперь волдырями мается, интеллигент вшивый. Но тоже жалко, мужик общительный, рассказывает смешные истории про психов. Если бы привал у костерка, дак цены ему не сыскать.
Тропа словно болотная речка. Воды по щиколотку, грязи по колено. Идем против течения, значит, в гору. Там, выше, снег, но и растительность может попасться. Обсушимся, обед огребем. Мечта.
- Док, как ты?
- Как лошадь тягловая. Где упаду, там и сдохну.
Такое впечатление, что они двигаются внутри трубы этого проклятого урагана. А небесная стихия ведет их, куда захочет. Пробовали выйти из матери-природы боком, на границах такая стена ветра и снега с водой - не проберешься, ползком, ползком. Значит, воля Божья. А что тогда с компасом ковыряться?
Неожиданно прояснилось. Бледный диск солнца просветил облака, и дождь кончился. Желтая мгла еще более уныла, чем серая, но хоть не капает грязью за воротник.
- Все, привал! - командует Золин, и братва дружно валится на мокрую землю.
Клочковатые прыщи - кочки высокогорных болот - впитали такое количество влаги, что теперь и за неделю не высохнет. Блин, да откуда здесь эти клещи? Зеленые, корявые, а кусаются, словно наши родные!
- Свиридов! Подсчитать продукты и снаряжение.
- А что считать, - гудит громада Свиридов, - и так ясно. Что есть, то и есть. А есть по-хорошему - и на три жевка не потянет.
Огромная, надо сказать, долина. По периметру каемка заснеженных гор. Плоская, как стол во всю ширь. Ни деревца, ни холмика. Бледная, пологая муть. Шагать не перешагать. Речушка довольно глубокая.
- Слышь, дороговеды! - кричит Коля. - А рыбы в речушке часом не наблюдается? Я из иголки сваяю за-амечательный крючок.
Даур и Темаль сидят отдельной унылой кучкой. Предчувствие у них, место по их легендам дурное. А кто ж говорит, что хорошее? В хороших местах уже давно делать нечего. Там что хорошее было, свои расхватали, а что плохое - под асфальт закатали.
- Старики рассказывают, долина в горах есть, - заводит давешнюю волынку Даур, - Талим называется...
- Вот оно как... А дальше что?
- Погибнем мы здесь, начальник. Вниз по реке уходить надо.
- По реке, по реке... Двадцать дней, как топаем по реке. Что теперь, с голоду сдохнуть? Здесь где-то аил должен быть. Искать надо.
- Нет аила. Лузгень его съел.
- Как это съел, на обед что ли?
- Нет, они приходят ночью. Не любят свет.
- Да брось ты, старик. Что мы, в попуасии? Головой думай, куда мелешь отсталым своим языком. В СССР каннибалы не живут.
- Это не наше место. Горной Девы. Она хозяин.
- Молчи уж, идите вдвоем к речке, рыбу посмотрите.
Разбили палатку. Золин решил поколдовать над картой, отдохнуть, снять напряжение. А рыба в речке нашлась. Как положено - форель. Пар дымил над котелком, корешки сухих трав и кустарника жар давали. Макаронов кот наплакал, но народ не в обиде.
Дымов с начальником и с картой ушли подальше, чтоб остальных не нервировать. Свиридов с двумя карабинами и Надей (для поддержания настроя женской половины) удалились на охоту. Проводники сидели на солнышке у реки и занимались хозподсчетами.
Мелкая паника вроде улеглась. Кошки на душе конечно скребли, но легонько, почти нежайше. День отдыха, он всегда день отдыха, Пусть хоть что дуракам бабки шепчут. Когда пяточки костерок греет да за шиворот не каплет, мир и покой месту этому.
Неожиданно небо прорезал трубный, чудовищный вой. Звук резко набрал частоты, выдохом перешел в свист реактивного снаряда. Громоподобный удар расколол землю надвое, поднял в небо тучу грязи, ошметков растительности, осколков камней.
Наступившая сразу за ним тишина была еще хуже. Она давила на спекшиеся барабанные перепонки безумием немоты, безысходности. Первым заорал Золин:
- Коля! Коля, твою мать! Метеорит упал. Проводников задавило. Давай к речке! Они там.
- Ни хрена себе...
- Че сидишь, жлоб поганый?! Быстрей, люди же!
От Темаля не осталось почти ничего. Сапог с оторванной ногой Золин закопал подальше, быстро, чтобы избежать паники. Но и одного вида воронки с торчащей посреди глыбой, Наде хватило по уши. Тут же началась женская истерика. Тюха-матюха Свиридов чуть не плакал сам, и помощи от него никакой.
Старик Даур жив чудом. Его нашли от места происшествия метров за двадцать. Весь изрезан, как тысячей мелких бритв. Но, вроде, в теле не засело ничего.
Что еще удивительней, даже в полете старик не выпустил из рук карабина. Горца с винторезом и смерть не разлучит. Состояние паршивое - сравнимо с легкой контузией, но переломов не имеется волшебной силой. Карабин из рук еле вырвали. Станется, отойдет, конь старый, но Док не гарантирует. "Кома может случиться" - говорит.
За хлопотами стемнело. Даура уложили в единственную палатку, Док от него не отходит. Остальные разлеглись у костра. Хвороста насобирали на всю ночь. Контуженный причитает не переставая: "Талим, Талим..." И еще что-то на тюркском наречии, не разобрать в полный рост. Поет шаманские песни загробным голосом. Где научился?
Успокоилась и задремала Надя. Все задремали, кроме Коли. Караулить его время. Как-то исподволь, незаметно старый шаман перешел на горловое пение. Дымов хотел разбудить Дока, да передумал. Пусть себе рычит, а вдруг полегчает ему. Коля, кажется, задремал.
Неожиданно песнопения старца обрели эхо и упругую, многоголосую наполненность. Коля попытался встать, но скованный гипнотическим полусном, не смог пошевелить и пальцем.
А мелодия дробилась, множилась, нарастала. Казалось, ее выводил целый хор смешанных голосов, и не все в нем представлялось человеческим. Трубным басом выл ветер, потоком клокотал ручей, выли и лаяли далекие животные. Дикая, неудержимая смесь звуков настоянная на первородном ужасе, судорогой катилась сквозь недвижимое тело геолога, разрывала легкие.
Только тогда Коля понял, что орет, сколько есть мочи, орет, но не слышит собственного крика. У него пересохло в глотке, игольчатой лентой холода свело скулы. Он чувствовал себя тряпичной куклой, болтающейся на ледяном ветру.
Неверный свет затухающего костра, вторил этой пляске нереальщины. Из палатки вышел Даур. Его мертвенно недвижимое выглядело странно, двуслойно знакомым. Оно напоминало те самые бронзовые зубья исполинских времен, что отряд проходил давеча. Лицо человека с каменными морщинами, воина всех времен. В руках старика, его неразлучный карабин или что-то другое? Но самое страшное - глаза. Глаза старца светились собственным светом. Они прокалывали окружающее насквозь. Они пили пространство, время и души живого. Они были смертью.
Коля съежился. Он боялся, что старик увидит его, и тогда конец. Но нет, Даур развернулся и медленно, как неуверенный манекен, зашагал в пустоту.
Остатки экспедиции пробудились от дикого вопля Дымова. Золин мигом рванул к проспавшему все сторожу, хлестанул его по щекам, но бедняга оказался невменяем. Пришлось сбегать за водой до реки два раза, прежде чем Дымов пришел в себя.
- Даур, Даур ушел!
- Во, гнида, - расторопный Золин метнулся к палатке ужем.
На удивление Док дрых, как убитый. Проводника и след простыл.
- Утек, сволочь, теперь не найдешь. Ну ничего, вернемся, я и ему, и всей родне устрою. До седьмого колена по партийной линии, - начальник злился и никак не мог прикурить папироску от сырой спички. Наконец он задымил во весь дух и справедливо вопросил:
- Что орал то, как резаный?
- Он... Он, будто не он был. Из глаз свет. Лучи.
- Еще один... Я из вас эту тухлую дурь выбью. Лучи, твою мать. К стенке, как паникера и фене ядреней. И весь разговор. Свиридов! Возьми факел и обойди стоянку. Вдруг Даур, правда, не в себе. Валяется словно старая шалава в канаве.
- Не пойду я, Павел Иванович.
- Да ну вас! Сам пойду.
Ночные поиски не привели ни к чему. Вместе с Дауром исчезли две обоймы к карабину. Осталось двенадцать. Шестьдесят патронов. Вот тебе и колдовская сила, практичности в ней ровно на сто процентов. А провизии на два дня. Хорошо хоть соль есть и спички.
Решили идти по реке. Рыба - подсобное пропитание - первейшее дело. Нет ложек, две кружки и котелок. Один нож и два топора. Не метеорит, а снаряд прицельный. Последнее изничтожил. Одно спасение, три карабина в руках остались. Выживем, не до весны же жить?
С утра Дымов обследовал камень. Он мог поклясться, что это не метеорит. В неглубокой раковине в верхней части валугана Коля обнаружил чудом сохранившийся естественный мховый нарост.
После пятиминутного тупого мычания молодой практикант пришел головою в себя и решил не докладывать до поры об очевидно невероятном исключении из правил. Черт знает, как поведет себя начальник. Все на взводе. От греха подальше. Разберемся потом.
Ближе к полудню, когда вчерашние злоключения казались полузабытым ночным кошмаром, наткнулись на дорогу. Но праздничное возбуждение пропало так же быстро, как и возникло. Очень скоро нашли ее начало. Одна из местных дурацких шарад - дорога из ниоткуда. Вытоптанный пятак у подножья вертикальной каменной плиты - вот и цель, и окончание пути.
Прямо у скалы на невысоком постаменте из темного гранита лежал веер. Собранный из тонких пластин красного дерева, веер был невыразимо стар. На полированной поверхности постамента вытеснен причудливый иероглиф, раскрашенный яркой охрой. Коля Дымов потянулся за вещицей из любопытства.
- Ой! Острый какой, скотина. Всю ладонь из-за него рассек.
Веер упал. Незадачливый практикант размахивал рукой в воздухе. Кровило порядочно. Одна из капель упала на брошенную вещицу. Неожиданно что-то зашипело, пошел дымок. На глянцевой, будто костяной ручке веера образовалась уменьшенная копия давешнего рисунка.
- Хитрая вещица, - с пониманием отрезюмировал начальник. - Химия...
С уважительной осторожностью, двумя пальцами Золин поднял веер с земли и положил на место.
- Это алтарь, какой-то. Уважать народ надо, хоть и темный он. Обычай значит. Не трогать! Пусть лежит, а то нам еще контактовать с местными.
Повязка кровоточила, Колю знобило, но настроение приподнялось. Отошедший до одного дела, Свиридов за кустами напоролся на вполне приличную дорогу. Вот тебе и разрешение призрачных таинств. Утоптана дорожка отменно, через ручейки камешки для ног набросали, значит, селение совсем близко, к вечеру будем.
Плоскогорье закончилось, потянулись лысые пологие холмы. Кой-какие из них увенчаны невысокими скалками, но не истуканы из кошмарных слов, вполне обычные. Что радовало еще более, в тени оврагов и ущелий притаилась чахлая, но древесно-хвойная растительность.
На одном из поворотов шедший впереди Свиридов закричал:
- Мужики! Там впереди кто-то есть! На камешке сидит, что ли?
Вдалеке, черной точкой виднелась человеческая фигура. Золин поднес к глазам бинокль, изрек довольно и начальственно - внушительно:
- Аксакал ядрить его влево. Трубку курит. Ну, мальчики, девочки, будет вам вечером и шашлык, и айран. И вошки, что в юрте гнездятся, тоже будут. Да ничо, стерпится - слюбится. А ну давай, пошевеливайся!
Минут через пятнадцать дошагали до места. Старик вел себя как настоящий горец: ни движения в их сторону, ни скошенного взгляда. Только трубка дымится.
- Салам, Ага, - поздоровался за всех Дымов. Старик молчал.
- Он что, с открытыми глазами спит? - прошушукала из-за спины Надя.
- А черт его знает. Может, у них обычаи такие.
Дымов подошел поближе и осторожно, уважительно коснулся стариковского плеча.
- А-а-а! - завизжала Надя. Рядом на корточках блевал Свиридов.
Сидящая фигура буквально развалилась на части. С негромким стуком о землю к Колиным ногам скатилась голова. Переломившись вперед, с булькающим свистом туловище ударилось о колени и забрызгало всех мертвой, черной кровью. Упал высокий, согбенный клюкой посох. Груду мяса накрыло сверху папахой.
Когда Коля пришел в себя, остальные почти утихомирились. За кустом метрах в пятидесяти от остальных Свиридов утешал хлюпающую Надежду. Золин острой палкой копал могилу, матерился в Дока на чем свет стоит, но психопатолог чужих грехов уже не замечал.
Размеренно и неторопливо душевный врач бил поклоны низкому хмурому небу. Он стоял на коленях, припадая к земле, и бормотал поповское. Хотя крестился Док не пядью, а древнеславянским двойным перстом. Лысина истинно-верующего блестела от ретивого напряжения, с висков капал праведный пот.
- Чо, очухался, нелюдь? - отреагировал на Колин осмысленный взгляд гражданин-начальник. - Иди, яму рыть помогай. А то как до дела, то все у нас с придурью. Ни хрена у местного населения нравы. Бритвой деда в куски посекли, да так и посадили. Хорошо хоть не на кол. Смотри, срез какой, прямо секир башка, блин.
Коля поднялся и побрел в кусты, с трудом волоча негнущиеся ноги. В штанах было тепло. Надо отойти подальше к речке и вычистить кальсоны.
Когда он вернулся, Золин утаптывал земельку. Пахло сыростью и встревоженной зеленью. Искоса рассматривая расторопную деловитость командира отряда, Коля сказал:
- Ловкий ты, Паша, будто не в первый раз.
- Ты, сосунок, на войне не был. Видел бы, что фрицы выделывали в Хатыни, враз бы волей к жизни закалился. Но если честно, то и мне перебор. Двигайся, Коля, помогай, а то с ума свихнешься. Двигаться, когда с души воротит, одно настоящее, подлинное лекарство. Думать потом будем, по ночам в лунных кошмарах.
Через час оказались уже километров за шесть от страшного места. Поторапливался каждый согласно инстинкту. Даже так и не пришедший в себя Док переставлял ногами, будто заводной. И ему туточки быть не хотелось.
Вдруг идущий первым Золин остановился так неожиданно и прочно, что остальные чуть не попадали:
- Еще один.
- Что?! - диким фальцетом заорал Свиридов.
- Да заткнись ты, гнида! Коля, пошли ближе, а остальные на месте.
Метрах в двухстах впереди по тропе на камне сидела фигура в папахе.
- К объекту без моей команды не подходить. Свиридов, головой за Надю отвечаешь. Понял!
- Понял...
Тупая отрешенность завладела Колиным разумом. Мертвяк смотрелся, как брат-близнец предыдущего. Та же папаха, то же отлитое из бронзы лицо с трубкой во рту. Но Колю уже ничего не пугало, не удивляло. Наверное, все в человеке имеет свою меру. А естествоиспытатель Золин был невозмутим и даже рационален.
- Так, не трогать. У меня чувство есть. Коля, давай барахло скинем и бегом назад к первому.
- Я не пойду.
- Куда ты на фиг денешься? Что я один попрусь? С этими невротиками шага назад не ступишь. Давай активнее.
Они побежали трусцой обратно по тропе.
- Куда вы? - спросил их затравленный Свиридов.
- К первому. Тут кто-то комедию ломает. Надо проверить.
- Я с вами?
- А ты сиди, брат, не дергайся. Главное, Надю не отпускай ни на шаг. Сиди, говорю.
Там их первая, неглубокая могила оказалась разрытой. По краям валялись белые, наполовину обглоданные кости. Будто стая зверей пировала весь день. Но четких следов не видно, одни борозды. Когти и скрежет рвущейся плоти.
- И-и-и! - Золин то выл, то хрипел, взявшись обеими руками за голову. - Сволочи! Суки! Что делают. Сволочи.
Дымов прикоснулся к его плечу. Золин резко развернулся и что есть силы, ударил в подбородок сотоварища.
Пришли в себя только минут через десять. Свалку учинили порядочную. Дымов, как зверь прокусил Золину запястье. У самого Коли более всего болело между ног. Но драка их отрезвила, вынесла взрыв эмоций наружу. Вернулись и, не сказав прочим лишнего слова, до темноты двигались по дороге как можно дальше от страшных мест.
Ночевать решили в отдельно стоящей кучке камней. Дежурить по очереди, по двое, чтобы один за другим присматривал. Первым досталось Дымову с Надей, вторыми Золину со Свиридовым. Док на подхвате, если что случится. От него толку, как студенту от прыща на заду, лишь бы сам не лопнул. Глаза в ноль, навыкат под ними круги.
С закатом Солнца прихолмье осветила ослепительно белая, почти полная луна. Глубокие раны нависших над ними межгорий обросли тенями, задышали холодными, ночными ветрами и своей таинственной жизнью.
Надю знобило, она подбиралась поближе к костру, куталась в нелепую телогрейку, оглядывалась в веющую недобрым ночную полутьму. Где - то далеко, еле слышно выли волки. Откуда здесь волки?! Дымов передернул затвором. Шут его знает...
Луна висела над самым темечком, когда к Коле поближе подполз Док.
- Коля... Коля? Ты это, скажи, у нас на самом деле? Или только я один замыкаю?
- Да уж куда дальше. Хуже не придумаешь.
- И старик бритвой изрезанный был?
- А ты что, не помнишь?
- Я ведь, Коля, ну как во сне. С ума схожу. При нашей специальности такое бывает. Сам видел. Говоришь с психами, говоришь, а потом глядь, с ума и спрыгнул. Как зараза какая, долгосрочная.
- Курить есть?
- Есть, есть. Ты только скажи, на самом деле?
- Да лучше бы ты одурел, и то легче. Если и глюки какие, то хором все мы забычились.
- Возьми иголку.
- Зачем?
- Ну кольни меня в ногу, только сильнее.
- Ай!
- Что!? - тупо, спросонья вопросил Свиридов.
- Спи, нормально все. На мозоль Док наступил.
Затем их сменили, Коля устроился поближе к огню и засопел. Он так устал, неизвестно чем больше - душой или телом.
Бледная, колкая изморозь растекалась по закоулкам пространства, наполняя мир равнодушием. Она не искала ничего нового, ничего достойного ее пресыщенности, кругом только покорность замороженная в иней.
Вдруг ее внимание привлек огонь. Трепетный змеиный язык пламени кольцами испускал тепло и нарушал привычное. По краям его отблесков раскинулись фигурки живых. Они светились, они были полными. Яркие, скрученные спирали боли, страха, любви сияли внутри тел.
Полные, не выпитые чаши судеб в ее владениях. Откуда они? Хладом руки она осторожно прикоснулась к одной из них. Женщина, она могла бы родить, глупая, рабская женщина.
Холод впитывал удовольствие. Мягкими, призрачными корнями он всасывал соки жизни, жмурясь от жгучего наслаждения. Тише, тише. Не надо агонии, я заберу лишнюю ненужную светимость. Источник твоих мучений, разочарований и естества. Тише, тише.
Выпив одну чашу, слегка зардевшись от пьянящего переизбытка энергии, она потянулась за другой. Мужчина, какое разочарование... Нелепая похоть продолжения рода за счет других. Слюнявость, липкость, единственность и потная рациональность.
Тонкая ткань судьбы рвалась под ее колкостью, она уже почти добралась до сердцевины, когда неожиданно вскрикнула от боли ожога.
Лузгень?! Он носит в себе Лузгень. Пьяный смех Горной Девы отразился от кривых скальных зеркал и рассыпался эхом камнепадов. Люди все еще носят в себе Лузгень, не выродились они до сих пор.
Как смешно, нужно спуститься в душную теплоту их жилищ и посмотреть поближе. Много ли в них еще этой колкой, кристальной горечи? Вряд ли, они успокоились. Их взгляды не обращены в небо, они почитают себя выше всего. Их духота, уже не терпит сквозняков. Люди давно сварились в горячем густом котле сыгранных судеб. Зачем приходить к ним. Слишком давно...
Нет, он еще не Лузгень. Тот, кто за ним, будет Лузгень. Отверженный. Чужая страсть, боль - его удовольствие. Но чересчур острый веер. Опять распорю себе руку. Пусть уж живет. Лузгень.
Коля чувствовал, как холодная, мертвая сырость расщепляет его душу, словно луковичные слои. Немота одолела его. Втягивающая в бездну пустоты немота. Сквозь ставшие прозрачными веки он видел, как огромная бледная женщина гладит его лоб ледяными пальцами.
В пресыщенности ее лица главенствовали и скука, и удивление одновременно. Она не хотела жить и потому не жила. Она не хотела жить и потому подбирала чужие судьбы. Ей позволялось это.
Вдруг женщина резко отдернула руку от его лба, будто наткнулась на что-то острое.
- Больно, - понял Коля. Ей больно. Но она смеется. Больно, боль истекает из меня. Из моего сердца.
- Лузгень, - услышал Коля. И тысячи серебряных колокольчиков ее смеха иглами пронзили пульсирующий волнами стонов мозг.
- Живи, Лузгень, сори судьбами. Ты слишком слаб, чтобы их использовать. Они раздергают тебя по кускам. Живи, Лузгень, мне нравится голос Боли. Лузгень...
И Время перестало существовать...
- Золин! Ты что, спишь?! Начальник хренов. Где Надя?! Свиридов!
Костер потух. За ночь чахлый ковер высокогорных трав присыпал обильный иней. Клочья бледного тумана стелились у самой земли. На востоке, за горным хребтом просыпалось солнце.
- На-адя, На-адя, - растерянный Свиридов был похож на обиженного ребенка. Он не понимал, не мог поверить в случившееся. Тяжкая немота сдавливала его широкие мощные плечи и тяжестью гнула к земле. Неожиданно слабость переросла в дикую, глупую злость.
- Это ты! - он ткнул пальцем в сторону Золина. - Ты гад! Тебе тоже ее хочется. Я сразу понял, как ты ее разглядывал. Убью, сволочь!
Свиридов ринулся в сторону белого, как мел, Золина, но споткнулся о камень и выстелился во весь рост. Дымов кинулся на него сверху, следом Док. Врач почти профессионально заломил руки обезумевшему мужику так, что тот аж взревел от боли.
Сидели у костерка притихшие и обессилившие. Дымов палочкой расковыривал ярко-красную опалену золы. За седой накипью пепла роилась наведанная людям жизнь. Что мы знаем об искрах звезд, россыпях туманностей заключенных в пламени обыкновенного походного костра?
Гигант Свиридов время от времени вздрагивал и душил рыдания изнутри. Док разглаживал что-то невидимое на его широкой спине, мягко и настойчиво. Ни тела Наденьки, ни даже следов.
- Золин, надо обратно идти.
- Куда?
- Куда угодно, но не по дороге. Там впереди что-то, что-то такое, о чем и думать не хочется.
- Геена огненная, - еле слышно пробормотал Док.
Золин даже не огрызнулся.
- Да поймите, вы, мы же почти нашли! Коля, ты сопутствующие урана хорошо знаешь?
- В детстве в песочнице с ними игрался...
- Над чем издеваешься?! Смотри, - Золин вытащил из вещмешка целую кучу камней. Кварц, гранит - все перемежалось зеленью.
- Дурак ты, Паша. Ты хоть счетчиком эту гадость мерил?
- Мерил, мерил. В предельно допустимой дозе.
- Вот именно, что "в предельно", а ты за плечами сутками тащишь. Мало, сам мужиком не будешь никогда, может. и галюники у нас от этого.
- От этого, не от этого... Дойти надо до жилы. Ты хоть заешь, что эти камешки значат для обороны Родины?! Знаешь?! Когда фрицы матерей наших насиловали, а мы бы их в пыль, в струпья. И ни один к нам ни ногой. Только Коммунизм на всей планете!
- До ручки мы начальник дошли. Ты вон мужикам такую большую революционную надобность объясни. Убьют они тебя, а я даже пальцем не шевельну.
Сидящий поодаль Свиридов не говоря ни слова, встал, набросил на плечи вещмешок и карабин, молча зашагал в сторону запада.
- Куда он?
- Пошли, начальник. Пошли, а то пропадем.
Док залил костерок водой и быстро наматывал портянки на голенище.
- Люди в той стороне. Ты за идиотов нас не держи. Не одну тыщу маршрутами отмеряли. Хочешь, оставайся.
Дымов дособирал пожитки, и они двинулись в сторону запада.
Ночью Коля проснулся от мягкого толчка. Рядом с ним полулежал Золин с карабином наизготовку.
- Тихо. Слышишь?
- Что?
Над призрачностью ночных склонов несся легкий серебряный звон. Он медленно приближался.
- Я думал, у меня в ушах звенит. Но нет, усиливается, - шептал Паша. - Может, пронесет?
- Какой там. Вчера так же было. Где Свиридов?
- За камнем залег. Вон шевелится.
- А Док?
- Не разбудить. Бредит что-то по церковно-славянски.
- Тронулся?
- Да шут его знает.
Луна уже зашла, но рассвет еще далек. Северо-восток белел странным серебристым свечением. Звук шел оттуда. Его не перемежал обычный в горах вой ветра, стук камешков, катящихся со склонов. Он нереально чист и прозрачен, словно мертвый горный хрусталь.
- Вот оно!
Вдалеке, на противоположном склоне, проявилось ярко-белое пятно в форме креста. Будто подвешанный над землей, крест плавно дрейфовал в сторону лагеря людей. Его свечение было настолько мощным, что образовывало вокруг себя бледную мерцающую сферу с порядочным радиусом.
Сзади раздался шорох. Сомнамбула - Док стоял на коленях, держа сжатые в крест ладони прямо перед собой. Его глаза оставались закрыты, но лицо направлено в сторону приближающегося видения.
Коля попробовал его повалить, но тело Дока напоминало скалу и не желало менять положение. Он будто бы окостенел и к тому же стал совершенно холодным. Губы душевного лекаря бормотали что-то невнятное.
- Не тронь его. Сейчас отстреливаться будем.
- Давай сматываться. Что ты против этого сделаешь?
- Бабе-то, может, и ничего, а тем, что вокруг, точно худо придется.
- Какой бабе?
- Смотри!
На более близком расстоянии крест оказался телом женщины. Ее руки были расставлены широко в стороны, голова откинута назад, светящиеся полупрозрачные одежды волочились по земле. Рядом, в границах свечения, виднелись медленно бредущие фигурки людей.
- Люминесценция?
- Вот люминесценцию на карабин и попробуем. Я еще ни разу не видел, чтобы после СКС кто-нибудь вставал.
Первым выстрелил Свиридов. В свечении шара бешено заметались темные фигурки людей, но сам крест, не останавливаясь, плыл в их сторону.
Беспорядочные хлопки выстрелов почти перекрывал волчий вой непонятных созданий. Они затравлено метались в границах освещенного шара и при ближайшем рассмотрении походили на гигантских, волосатых горилл. Дымов палил именно по этой своре.
Вдруг замолчал карабин Свиридова. Мигом подползшего к товарищу Колю ожидало страшное зрелище. Голова мужика валялась рядом, метрах в двух. Из набок прислоненного к камню тела еще стучащее сердце толчками выкидывало кровь.
- Бежим, Паша. Она уже совсем близко!
- А Док?
- Что Док. Нам его не уволочь, не в себе он.
- Ты беги, Коля. Только образцы мои возьми.
- Я тебя не брошу.
- Не надо, Коля. Я их задержу. Уходи. Только вернись сюда, с чем-нибудь покрепче винтореза. Меня найди.
- Да ты что!?
- Это приказ, Дымов! Давай, двигай.
И Коля побежал. Через минуту выстрелы смолкли. Поднялся радостный, нечеловеческий визг и вой. 'Все, хана Паше', - понял Коля.
Скатившись по склону, он попал в какой-то лес. Карабин выбило сучком из рук, Коля метался меж сосен, бежал, падал, подымался и бежал, но погоня не отставала. Она приближалась!
Сзади, прямо за его озябшими плечами, катилась волна холодного, жуткого света. Она поглощала его разум безысходностью, разрывала легкие, будила безумие.
Лес поредел. Коля выскочил на открытое пространство, усыпанное густо пахнущей, низкорослой арчой. Он побежал, с трудом вырывая ноги из вязкой растительности, и вдруг остановился, поняв, куда его загоняла свора.
Пространство разом расширилось. Коля стоял на нависающем выступе гигантской скалы, подножьем уходящей в черноту. Светало. Восток подернулся бледным бельмом предрассветной дымки. Где-то далеко внизу блестела река. Ее змееподобное тело, кольцами заплетало узор в безбрежной дали. Теплый ветер предгорий порывами перебрасывал свой живой дух снизу вверх, через преграду скал.
- Лузгень... - нежный, игольчатый голос развернул Колино тело на сто восемьдесят градусов.
Прямо перед лицом, метрах в десяти от последнего его шага, стояла Горная Дева. Ее белые волосы развевало ветром, рот раскрылся в полуусмешке, а щеки настиг легкий румянец возбуждения.
Коля заметил, что Деву окружали четыре миниатюрные женщины-азиатки. Совершенно обнаженные, но нагота их была свободна и естественна. Глаза женщин устремлены в пустоту, недвижимы отсутствием собственной воли. Если бы не их разгоряченное дыхание, они бы казались мертвыми. Грязно - темные длинные волосы покрывали их тела практически до пояса, оттеняя и без того бледную кожу.
Рядом в нелепых гротесковых позах застыла стая громадных человекоподобных обезьян. Их глаза, устремленные на человека, горели грозным животным огнем.
- Лузгень ... - Дева поднесла руку к лицу. - Тебе мой Дар ... - она сделала неуловимо легкое движение кистью.
Словно в замедленном фильме, Коля увидел, как от ее тени отделился воздушный сумрачный полукруг и, со свистом рассекая воздух, порхнул в его сторону.
Легкий удар в плечо заставил Дымова покачнуться. Коля опустил глаза вниз и увидел обрезанную выше локтя руку, лежащую рядом на камнях. Свою руку.
Коля поднял голову, в последний раз взглянул в ее чистые, бледные, чуть насмешливые глаза, оступился и рухнул в пропасть.
Новость отредактировал Vangelia - 25-12-2012, 18:48
Ключевые слова: Лузгень геологическая экспедиция горы женщина дар