Маринка
Короче, я вам сейчас кой-чего расскажу. Я сам не мальчик уже, разного навидался, но вот этот случай — это был, прямо скажу, по всем понятиям перебор. Сильно он меня изменил. Ну, по порядку.В середине девяностых была у нас бригада небольшая — кто с армии знаком, кто со двора, все нормальные проверенные ребята. Страну колошматило, но жить-то хочется, а хорошо жить, как говорится, — еще лучше. Тогда у всех своя поляна была. Рэкет там, не рэкет, поначалу всякое бывало, когда подниматься начали. Кто постарше — тот помнит, что творилось. Молодые, гонору много, а ума и понимания — нет. Ну, врать не буду: как заметили нас, прижали, да так здорово, что двое наших тупо кончились, можно сказать, ни за что. Мы губу враз обратно закатали и стали смекать, как теперь быть и чтоб при этом больше так по дурке не подставляться.
Был у нас такой Жека Конопатый — парень умный, закончил там что-то. Навел на идею крышевать попрошаек, которые по электричкам аскают. Пацаны, понятно, с сомнением отнеслись, эта тема тогда, почитай, вообще не раскручена была. Но Жека всем сомневающимся все пояснил. Это он лучше всех умел, рамсить всегда его посылали. Решили мы, значит, попробовать. С коммерсами как-то вот криво вышло, а тут делянка, считай, пустая, но по Жекиным раскладам — прибыльная.
Так и вышло, что мы почти что первыми в Москве начали нытиков крышевать: электрички, метро с переходами и вокзалы через год были все под нами. Ну и тут, конечно, делиться приходилось. Например, «святые» — это которые в церквях и на папертях работали, — те вообще неприкасаемые были, даже рыпаться в ту степь не моги, коли жизнь дорога. Ну да нам чужого и не надо. На жизнь хватало.
Что-то я разбежался с предысторией, ностальгия, все дела. Короче, там много чего можно интересного понарассказать, всякое было. Работа грязная, на любителя, но и выхлоп солидный. Будет настроение — напишу еще. А пока по делу.
∗ ∗ ∗
Была у нас на участке баба одна с малой девкой (мы, как менты делают, деляны между своими распределили, я тогда был смотрящим в районах Щелчка и Пушкинской, набрал себе бегунков из молодых-стремящихся, бизнес пёр, короче). Бабу ту мы звали Воблой, как ее по паспорту, я не помню. Паспорт я у нее забрал - понятно. Работали они по переходам в основном. А малую Вобла везде за руку с собой таскала, ее Мариной звали, лет десять на вид. Вроде и незашуганная девчонка, смекалистая так-то. Меня дядь Пашей звала. Я ей, бывало, ништяков подгонял: конфет там, вафель, жвачки «Лавиз». Я вообще нормально к детям отношусь, благо своих бог не дал.
Вобла была снулая — еле ползает, молчит себе, глаза в пол, платье в пол, платок на кумполе. У нас таких полно было, ничего особого. Что там у нее в жизни случилось, пацанов не колыхало вообще. Но бабы с детьми у лохов всегда котируются, и норму она четко приносила. У нас как было заведено: что выше нормы, то оставляешь себе. Не собираешь норму — свободен. Бузишь или работаешь без разрешения — ну, не обессудь, братан. Но мы все же не лютовали, как некоторые: могли подкормить там инвалида или бомжа, если приболел и выходить не может. Иногда колесами и деньгами помогали, жильем — с отработкой, само собой. Сейчас это работой с кадрами называют.
А Вобла, ко всему, еще и больная на голову была, видимо. Ты ей: «Ну чё, как жизнь, мать?». Она вся дергается, как под током, глаза без фокуса в сторону смотрят, и булькает себе под нос нараспев через минуту где-то: «Спа-асибо, хорошо-о». Чисто как когда магнитник плёнку жует. Жуть. Еще привычку имела: вечером пришаркает на точку, я Маринке чупа-чупс выдам. Протягивает, значит, кулек с деньгами за день, за плечо мне куда-то пялится и подвывает: «О-освободите ме-еня-я». Я шуткую: «Освободим, мать. Вот лимон насобираешь — сразу и освободим, мы ж не звери». Она опять за свое: «Помо-огите». Другие попрошайки шизоидную сторонились, говорили всякое, но я без предубеждений.
∗ ∗ ∗
Однажды Вобла с Маринкой потерялись на неделю-две где-то, и ни гудка. Была маза, что Вобла к конкурентам ушла, да и вообще, непорядочно так молчком делать. Как тогда говорили, не по понятиям. Ну а может, и случилось чего, как знать. Я пацанов порасспросил, добыл адресок и пошел сам узнавать.
Нашел дом - первый этаж, налево. Стучу. Слышу: в квартире кто-то есть. Говорю: «Не откроете — сам войду». Открывает Маринка.
— Где мамка, — спрашиваю.
— Заболела, — отвечает, а сама, вижу, дергается чего-то.
Я ее отодвинул, вошел. Квартира — двушка, шибко богатая так-то, пианино даже в комнате стоит. Но засранная, почитай нежилая, воняет чем-то, ну и пылища — жуть.
— Зови мать, — говорю. Маринка надулась, но пошла в спальню. Минуту нет, две. Возвращается с Воблой за руку. Вобла вообще ни о чем, совсем на вид плохая стала.
— Ну чего, — говорю. — Куда пропала, мать?
Дергается, как под током, едва не приседает.
— За-аболела.
— А сказать по-человечески не дано? Так, мол, и так...
— Мама плохо себя чувствует, дядь Паш, — вижу: Маринка зверем смотрит. Вобла опять дергается, аж башка болтается:
— Я-а-а... Пло-охо себя чу-увствую-ю.
— Так, малая, а ну дуй-ка отсюда, пока взрослые ра...
Тут Вобла голову подымает, руку протягивает и заводит своё: «Помо-огите-е». Но уже в конец ненормальным каким-то голосом, как через силу, не знаю, как и сказать. И шагает ко мне. Маринка ее дергает, а та все свое: «О-о. Сво-о». И тут блюет на себя черной то ли кровью, то ли я даже не знаю. И еще шагает.
Ну, что вам сказать. Струхнул я сильно, трудно сказать, отчего даже. Чуйка, наверное, сработала. Отступаю, уж и жопой в подоконник уперся, а ствол уже в руке.
— Стоять, - ору, — отвали!
А Вобла все прет, одну руку тянет, другой - Маринку за собой тащит, и продолжает блевать и что-то мычать.
Вот и завалил я ее со страху.
То есть я подумал, что завалил. А Вобла с дыркой в животе постояла — и снова ко мне. Почти дотянулась, почти.
Я ещё две маслины в нее дослал, сам не заметил. Голова пустая была аж до звона. Перехватил волыну поудобнее, двумя руками, и снес ей кусок черепа вместе с ухом и волосами. Такие вот дела. Вобла встала сразу как-то, как завод у нее кончился, и руки повисли. Стоит. Без половины башки — стоит.
— Блин, ну все, доломал. Вот козёл, — это Маринка.
Я не понимаю особо ничего, меня колотит всего на нервяке, в ушах звенит. Смотрю, выпучив глаза, вспоминаю всех святых. Вот тут Маринка руку матери отпускает, и вижу: из ладошки у нее такое растет... типа длинного языка, и под рукав кофты Воблы уходит. Херак! — этот язык в руку девки втянулся, чисто как отпущенная рулетка. Вобла разом оседает на пол, как мешок гнилой картошки.
— Что? Что, чёрт возьми? Что? — не знаю, что нес. Погнал просто.
— Ну а что ты хотел, дядь Паш, — Маринка ладонь о штаны вытерла. — Она лет пять как мертвая уже.
∗ ∗ ∗
Все. Вот это было все. Помню, что выломился сквозь раму. Волыну, наверное, там и оставил. Даже если б этаж был не первый, а сто первый, все равно бы выломился. Как бежал, помню кусками. Дальше рассказывать смысла нет особо: вокзал, Кисловодск, севкав, нычки; много чего случилось, о многом с тех пор передумал, в итоге успокоился, подзабылось оно само как-то. С кем-то порвал, с кем-то закорешился. Переезжал много, стал с попами общаться, но в привычку не вошло. Всего не расскажешь, да и что сказать — лет двадцать прошло, не меньше. Сейчас осел в Москве опять в конторе одной бригадиром: патентованные водяные фильтры устанавливаем в домах частникам и в мажорных хатах. Вроде все нормально идет, остепенился, что ли.
∗ ∗ ∗
А вспомнил я это дело, потому что знакомую до Выхино подвозил вчера за билетом и, пока ждал, увидал цыганку с ребенком. Они обычно бойкие, что шибздец, а эта бродила у касс, как в воду опущенная, плюс ребенок вроде не чернокожий, вот и обратил внимание. Присмотрелся. Ну вы поняли, Маринка это была, лет десять ей на вид.
Автор неизвестен.
Источник.
Новость отредактировал YuliaS - 19-04-2016, 14:06
Ключевые слова: Девочка труп оживший покойник бандиты попрошайка нечто