Мрак его глаз
Это было много тысяч лет назад. Время шагает семимильными шагами, и я уже не успеваю за ним. Меня окружают тысячи вещей, которых имён я не знаю. Мое сердце прекращает биться, но под моим мостом больше никто не появится. Скоро я перестану существовать, но меня это не страшит. Страшнее было раньше. Намного раньше.Мой мост находился в парке – это даже мостом сложно назвать… Так, арка, через которую изредка проходили люди, заблудившиеся в парке. Было время, когда я собирал дань за проход каждый день, когда у людей не было выбора – проходить под моим мостом или нет. И я был наказан за свою жадность… Наказан веками тьмы и одиночества.
Меня забыли. Под моим мостом больше никто не проходил. Он зарос лесом, и птицы вили гнезда между перил моего моста.
Я жил в нем, словно устрица: неслышно и неподвижно… Я мечтал о смерти и небытие, но они не шли.
А потом начали раздаваться звуки дороги, звуки человеческой стройки, рев бензопилы, и вот уже прямо на моих глазах вырастал парк – здесь будут гулять люди, и снова под моим мостом будут ходить живые души.
И они начали ходить. Все они были холодные, ничего не боялись, и сердца их были пустые и опороченные. Я ничего не мог с ними сделать, только прятался в тени своего моста и провожал их взглядом. Я уже становился слишком слаб, чтобы охотиться на людей. Это раньше, когда они проходили под моим мостом (они ходили здесь большими компаниями, чтобы я забирал лишь одного - того, кто идет последним) я мог справиться с кем угодно – и с ребенком, и со взрослым мужчиной, и со стариком. Я хватал его своей длинной лапой и пожирал целиком. Сейчас я не способен даже на это. Я видел, как люди бежали к выходу, отталкивая друг друга, видел их страх, их эгоизм.
И вот, как много сотен лет назад, под моим мостом проходила компания. Это были люди из далеких земель, там раньше никто не слышал о моих сородичах. Они весело шли и разговаривали. Двое из них не привлекли моего внимания, но рядом с одним из них, держа его за руку, шла девушка. Через ее грудную клетку, под кожей, я видел ее живую душу, ее красное, бьющееся, невинное, чистое сердце. На нем еще не было отпечатка мерзости и порока. Девушке было девятнадцать лет отроду. Ее звали Виктория. Она жила с матерью, отец ушел, когда ей было десять. Училась в каком-то институте... Сейчас ее держал за руку парень по имени Тима, он жил недалеко от нее там, в далекой стране на континенте, и он хотел переспать с Викторией. Я чувствовал его желание. Возможно, потом они бы стали парой, а может, разошлись. Но для меня это было неважно – теперь она принадлежит мне.
Третьим шел шумный веселый парень Миша. Он что-то рассказывал, махал руками и курил. Мне было неинтересно, кто он, и я даже не стал вглядываться в его душу. В руке его мелькала зажженная палочка, приятно отдававшая жженной травой. Я заглянул в его разум и получил знание, что это – сигарета, ее курят, чтобы получить удовольствие, и если у тебя нету сигареты, не будет ничего странного, если спросить ее на улице.
- Ребят, извиняюсь, сигаретки не найдется?
Девушка лучше всего почувствовала, что я вовсе не человек, и вскрикнула, когда я вышел из тени. Но их глазам предстало не громадное, покрытое жесткой кожей существо с длинным носом и горящими глазами. Я взял пример с того, что шел за руку с девушкой – невысокий, светловолосый, слегка полный, с короткой стрижкой, одет также в рубашку, но другого цвета, в джинсы и блестящие кроссовки – я видел их на одном парне, что сношал девушку под моим мостом несколько лет назад.
Но некоторые черты я не смог устранить – жесткая бородка, длинный хрящеватый нос, кривоватые крупные зубы и переливающиеся всеми оттенками черного глаза.
Парень, которого звали Мишей, шумный и веселый, протянул мне две палочки:
- Бери две, для земляка ничего не жалко!
- Спасибо, человек, - я взял, подкурил одну от сигареты радушно улыбающегося парня и спросил: - А куда вы направляетесь, народ? Я тут первый день, нигде не был. Не покажете окрестности?
Девушка, оправившись от испуга моим неожиданным появлением, оказалась крайне приветливой. Большие карие глаза, каштановые волосы, небольшая грудь, скромная одежда, смуглая кожа.
- Да, конечно, мы сейчас едем на Тотнем-Кортроуд. Поехали с нами. Меня зовут Вика, а его - Тим.
Блондин протянул руку мне, но раньше, чем я успел ее пожать, подскочил тот веселый и шумный:
- А меня можешь звать Мишаня, патриот, комсомолец и просто красавец.
Он жал руку крепко и интенсивно тряс ее. Этот парень меня напрягал. Слишком много шума. В ответ я сдавил его руку в одну четверть своей силы. Зрачки его сузились, а от лица отлила кровь. Теперь он будет тише.
- Рудольф, – бархатным низким голосом представился я. На языке моего народа это значило «злой человек». Чтобы произнести мое истинное имя, им бы потребовался месяц. Имя мое было оставлено в вечности, и я пользовался ложными именами, всякий раз разговаривая с людьми.
- Окей, тогда пошли к этому Тотнем-Кортроуд. А что это?
Тим удивленно посмотрел на меня и спросил:
- Ты что, здесь первый день?
- Да, – не задумываясь, соврал я.
Это было очень странное место. Повсюду светились какие-то надписи, огромное количество трактиров, лавок с разного рода товарами и люди. Сотни, тысячи людей. В страхе я прижался к тем, кто меня сюда привел. Таким, как я, запрещено покидать место, в котором мы обитаем. Я с ужасом глядел в ночное небо, ожидая там в любой момент увидеть то, что в моем народе произносили шепотом – солнце. Под лучами страшного огненного шара такие, как я, мгновенно превращались в камень.
Мы зашли в Сохо и направились к какому-то бару, где, по словам всезнайки Тима, проходил какой-то концерт. Вокруг нас пахло пороком. От людей несло за версту грехами и грязью. Женщины торговали своим телом, ходили вокруг высокие мужчины с черной, как ковка у входа на мой мост, кожей и торговали какими-то порошками. Я вдохнул запах их мыслей и почувствовал, что эти люди нарушают людские законы. Они торгуют наркотой, они пушеры, преступники. Они были похожи на меня: скрываются в свете дня, выходят на охоту в ночной тьме и собирают заблудшие души, а невинные марают, делают их черными.
Мы вошли в небольшой паб и подошли к липкой барной стойке. На сцене играли панки в килтах. В руках у одного из них была волынка. Услышав ее звуки, я заскучал о прошлом. Я вспоминал лихие сумеречные охоты на убегающих в страхе людишек, как мы давили их дома огромными валунами, поедали их детей, превращались в людей и соблазняли их женщин, вытряхивая их разум, словно старый мешок. От счастливых мыслей меня отвлек крик Мишани прямо в ухо:
- Пей!
Передо мной оказалась пинта темного холодного Гиннеса. Одним махом я осушил мелкую посудину, и мне зааплодировали. Что они, не прожившие и сотни лет, могут знать о настоящем пиве? Я не чувствовал ячменя, прорастающего сквозь землю, не чувствовал пивоварни. В моем желудке плескались химикаты. Меня чуть было не вырвало, но я сдержался. Вовремя заметивший мое позеленевшее лицо Тим взял меня за плечо и повернул в сторону двери, не той, через которую мы вошли, а к другой. На двери весьма топорно были изображены женская и мужская фигуры.
- Если тебе стало плохо - сходи, облегчись.
Мне действительно было плохо: я не знал, где я, не понимал, откуда в маленьком помещении столько людей, и почему волынка играет так громко, что отдается вибрацией в полу. Я двинулся в сторону двери, за мной сорвалась с барной стойки девушка с длинными до пояса, светлыми волосами в висячих, будто не по размеру джинсах и футболке с надписью «Warning. Drunk crossing». Она прижалась ко мне спиной и втолкнула меня в маленькую, пахнущую мочой комнату. Жестом она указала мне сесть на фарфоровое кресло с дырой посередине. Так бесцеремонно позволял обращаться себе с людьми только я. Ее глаза не были человеческими. В них зеленый вплывал в красный, а посередине мерцал вертикальный зрачок. Неужели она одна из нас? И как она выдерживает это место? Я было заговорил с ней на языке ее народа, но она засмеялась и покачала головой. Потом спросила с улыбкой:
- Do you have a condom? Hey? Understand me? No?
Я даже не осмелился заглянуть ей в сознание, настолько все было понамешано: алкоголь, порок, агрессия, тот странный порошок, что продавали темнокожие люди, и желание.
Поэтому, не понимая, что она говорит, я лишь покачал головой. Она в ответ махнула рукой и со звоном расстегнула ремень на джинсах, которые, лишась единственной опоры на теле, упали с нее...
Дверь хлопнула, и я остался один на один с облеванным полом, запахом мочи и изрисованными стенками.
Когда я вышел из туалета, в толпе я заметил движение моей цели – это Вика искала меня:
- Ой, вот ты где, а мы думали, куда ты запропастился… С тобой все в порядке?
Я, еще не отойдя от события в туалете, кивнул. Я чувствовал себя страшно опустошенным. Видимо, это была какая-то ламия или гуль…А может быть, Леди в Зеленом. Она как будто высосала мою жизненную силу, и я чувствовал, что я не проживу долго без пищи.
Вика, взяв меня за руку, чтобы я не отстал, протопала к барной стойке. За ней сидел Тим, от него пахло почти также, как от той странной незнакомки – он был пьян, от него несло похотью и безумием. Рядом с ним сидел Мишаня и что-то ему рассказывал. Тому, видимо, было все равно, сколько пить - адекватным он не был никогда.
Я, чтобы не слушать их бессмысленные речи, пробужденные отравой, ушел к сцене. Я умею не просто чувствовать, чем пахнут люди. Я научился узнавать их мотивы, направлять их и предугадывать их действия. Именно поэтому я встал так, чтобы Вика меня видела из любой части зала. Осталось только ждать.
И долго ждать не пришлось. После того, как группа на сцене сыграла дважды, я почувствовал, как за мой локоть кто-то уцепился. Я повернулся и увидел ее. Большие карие глаза светились ужасом и разочарованием.
- Тим напился.
- Что случилось? – переспросил я: даже мой слух не позволяет все слышать как следует в этой какофонии прекрасного инструмента и грохота какого-то железа.
- Тим напился и начал меня лапать. Сказал, что пойдем спать к нему в общежитие.
Вика всхлипнула и прижалась ко мне. Все идет по плану.
- Хорошо, давай я провожу тебя домой. А они пускай тут сидят. Когда протрезвеют, ты с ним поговоришь, идет?
Она судорожно кивнула, и я, держа ее под руку, вывел ее из переполненного зала на пустую улицу. Вы спросите, почему я не съел ее здесь, когда вокруг не было никого, кроме редких бродяг, уже расходящихся пушеров и ничем не интересующихся проституток? Я не могу питаться вне дома. То, что сейчас бродит по городу – лишь часть моего тела и души. Все остальное, словно улитка в раковине, сидит и ждет под мостом, пока я принесу добычу.
Мы шли по пустынным улочкам, и она держалась за меня, другой рукой я сжимал её теплую, сухую ладошку. Болтали обо всякой ерунде, она рассказывала мне о мире, а я читал ее мысли и ими же отвечал. Отвечая на вопросы, придумывал несуществующие подробности. Она могла спастись. Прогулять со мной до утра, загадать мне загадку, на которую я не найду ответа. Но я был слишком стар. Я уже знал все эти уловки, но никто не знал моих. Сеть затягивалась все сильнее, я шел и вел ее в самую свою пасть.
Вот и чугунная ковка ворот парка. Они были закрыты, пока я не подошел. С тихим скрипом одна из створок отворилась раньше, чем мы подошли к ней. Вика испуганно вжалась в мое плечо.
- Ветер, – объяснил я, ругая себя за торопливость.
Темнота поглотила мое лицо, и теперь все видел только я. Под мост не проникал свет фонарей, густой черный туман скрывал уродливые бугры моего настоящего тела, которое сейчас собиралось сомкнуть руки на моей добыче. Но… Что-то шло не так. Я еще слишком слаб, чтобы взять ее, слишком беспомощен. Мы стояли под мостом. Она – недоуменная, и я – жалкий и ни на что не способный. Мне нужно питаться, уже через закат солнца я не смогу выйти из-под моста. Мне нужно оставить ее здесь. Мне нужно сделать ее своей.
Она заметила мое напряжение, мое расстройство и участливо спросила:
- Что с тобой, Рудольф?
На моих глазах выступили слезы бессилия. Через них я и выдавил то, что стало началом всего:
- Я так одинок.
Она подошла ко мне и приобняла меня. Она прошептала мне на ухо:
- Ты не одинок.
Я не выдержал и раскололся. Я шептал ей о том, каково это - провести миллион лет во тьме, каково это, не знать, когда все началось, и когда все кончится. Рассказал ей о вечной тишине. О пустоте, что царит кругом. Говорил о тайнах, которые нельзя произнести, потому что иначе мир расколется на части. Рассказал ей о виденном мною на небе и в земных недрах. Я говорил с ней о том, что давно затянуло паутиной вечности. Рассказал ей о таких, как я – тысячах хищных, голодных ртов, затерянных в бесконечной пустоте. Я рассказывал и прижимал ее к себе и чувствовал, как бьется ее маленькое сердечко – так близко и так недосягаемо. Я рыдал ей на плечо, а она обнимала меня и слушала. Потом, словно я сказал что-то не то, она посмотрела на меня очень внимательно и поцеловала. Я стоял и не верил в свое счастье. Она прошептала мне на ухо:
- Я люблю тебя, Рудольф.
У меня из глаз потекли слезы счастья. Наконец-то. Я ждал столько тысяч лет, и вот дождался. Наконец-то закончится это проклятое полусуществование. В ответ я обнял ее сильнее и понял ,что она тоже плачет. Соленые в слезах мы повалились на землю, жухлая листва шуршала под нами. Неужели конец этой пустоте? Аккуратно, боясь спугнуть ее, я просунул руку под топик, отогнул то, что они называют лифчиком, и дотронулся до ее левой груди – небольшой, упругой и провел пальцем по соску. Она издала тихий стон, точно дерево, что клонится под ветром. «Дурочка» - нежно подумал я.
Ногти на моих пальцах заострились и вцепились в нежную девичью плоть, разрывая ее и раздвигая ребра. Она коротко, точно умирающая птица, вскрикнула. Тише, детка. Это больно только в первый раз. В моей руке было ее горячее, трепещущее сердце. Невинное и чистое, оно позволит мне жить долго, очень долго, не зная ни грусти, ни голода. У меня будет сердце, которое меня любит. Я буду его хранить. Нету больше смысла сохранять этот глупый человеческий облик.
Морок сполз, словно талый снег, обнажая под собой облик большого страшного существа, покрытого седой шерстью, с длинным носом, руками, достающими до земли, огромными крепкими зубами. Из спины тянулись тонкие и толстые, раздвоенные и одиночные нити цвета свежей плоти, куски кожи и щупальца, они цеплялись и врастали в сами подпорки моста. В руках у меня пульсировало, сверкало и горело ярким светом любящее сердце.
Старый тролль довольно хрюкнул, почесал живот и исчез в тени под мостом. Девушка, лежащая с открытыми глазами на холодной земле, с трудом встала. Обводя бессмысленным взглядом себя, разорванную футболку, кровь, обильно стекающую на одежду из уже зажившей раны, деревья и любопытную лису, спрятавшуюся в терновых кустах, она, хромая и шатаясь, зашагала куда-то, не глядя вперед. В ее душе, в ее груди, в ее мыслях было пусто и внутри у нее оставался лишь мрак его глаз.
Новость отредактировал YuliaS - 23-01-2016, 13:52
Ключевые слова: Парк компания девушка сердце авторская история