Смерть в пионерском лагере Ч-12
КРУГ СУЖАЕТСЯВернее, круг расширяется
Как только Рахманин приехал в Москву и вошел в квартиру, раздался телефонный звонок. Какой-то дохленький, но междугородный.
Звонили из Торжка. Виктор долго выяснял, кто звонит, действительно ли дядя Мирон Бирюков или какие-нибудь Синие Уши.
Звонил в самом деле дядя Мирон. Он сказал, что Александра Серафимовна померла. Ее похоронили. И что для Рахманина есть «старинушка». И приглашал приехать.
— Спасибо, дядя Мирон. Может быть, я у вас появлюсь.
Уже много лет подряд Рахманин с одним приятелем дружили с Александрой Серафимовной. Они приезжали в Торжок на машине раза два в год, привозили консервы, гречку, стиральный порошок, всякие там ведра-обои, все, что просила их тетя Серафимовна. А она взамен собирала для них у старух по улице старые вещи: фотоальбомы, пластинки, старые шкатулки. Конечно, за плату. Постепенно у рахманинского товарища, тоже Виктора, собралась целая коллекция.
Рахманин решил ехать. Надо было удрать из этой сужающейся Москвы с ее черными трамваями и «прокисающим молоком». Он позвонил автоприятелю, но тот был неготов к скорому старту.
Тогда Рахманин, предупредив Матвеенко, выехал один.
В Торжок он приехал рано утром, весь жеваный и мятый. Рахманин не стал ждать автобуса и пошел пешком через весь город в старую купеческую его часть.
Начиналась осень, и в воздухе висела влага. Молчаливые, плохо одетые люди проходили мимо него торопливыми шагами. На каждой остановке стояла маленькая толпа.
Как ни странно, в Москве люди больше любят ходить пешком. Для москвича пробежать пару-тройку остановок не труд, а удовольствие. В маленьких городах, наоборот, человек полчаса упорно будет стоять на остановке, чтобы потом в крайне упакованном виде ехать две с половиной минуты до какого-нибудь Шестого микрорайона или Газового комбината волокнистой пленки.
Потянулись навстречу старые купеческие дома.
Один высокий дом в конце улицы был огорожен новым забором из старых досок. И как-то странно он колебался в воздухе.
Подойдя ближе, Рахманин заметил, что дома уже нет. Он в развалинах, а колеблется слабый призрак этого дома, тень его.
— Ничего себе новости!
Он остановил прохожего, который в отличие от других не бежал с большой скоростью, а вел куда-то собаку:
— Скажите, что с этим домом?
— С этим домом? А ничего… взорвали, дураки. Кино будут строить.
— Почему же дураки? Кино ведь хорошо.
— Потому дураки, что через два квартала уже есть кино. А дому-то еще стоять бы и стоять.
— А что это над домом такое? — спросил Виктор.
Прохожий с удивлением посмотрел на него.
— Колышется,объяснил Рахманин.
— Сам ты колышешься,буркнул про себя прохожий и перешел на другую сторону улицы со своей собакой.
«Что-то со мной неладно»,подумал Рахманин.
Дядя Мирон, оказывается, давно не спал. Он обрадовался Рахманину, поставил чайник, достал три сорта варенья, хлеб, масло.
— Александра Серафимовна тебя не дождалась. Она много чего насобирала у старушек. Вот смотри, тебе отложено.
— Дядя Мирон,сказал Рахманин,я же ведь ничего не привез, что вы заказывали.
— А нам ничего и не нужно,сказал дядя Мирон.У нас все есть. Ты приехал, уже и хорошо.
Виктор с удовольствием стал рассматривать «улов». В этот раз Александра Серафимовна постаралась. Целый угол был завален старинными вещами. Одна вещь была лучше другой. Чего стоил один роскошный кожаный альбом с желто-коричневыми фотографиями. Вся история купеческой семьи была изложена в нем, как в учебнике.
Крепкий, жесткий старик с булавочными глазами в тройке и пожилая властная женщина с поджатыми губами в платье до земли — основатели династии. И фамилия, и имена у них были очень купеческие — Марья Васильевна и Петр Тимофеевич Расторгуевы.
Потом шли их взрослые дети, опирающиеся на тумбочки разных конфигураций. Потом уже их дети со своими женами и детьми, уже снятые на улице. А потом уже их дети в гимназических фуражках или в дорогих тройках с некоторой интеллигентностью и высокомерием на лицах.
Очень понравилась Рахманину шкатулка из толстого граненого стекла, обрамленного металлом. Ее почистить — цены ей нет. Были еще две лампады синего цвета очень тонкой работы, в безумной грязи и сале.
Но больше всего поразил Рахманина какой-то старинный то ли знак, то ли вензель, то ли орден очень и очень аккуратной работы. Никогда раньше он не видел ничего похожего. Это изделие напоминало или старинный герб иностранного дворянского рода, или герб страховой компании, или товарный знак компании, торгующей научными приборами. Потому что основу его составляла лента Мебиуса.
Эта вещь так понравилась Рахманину, что он решил, что все остальное: и альбом, и шкатулку, и лампады — отдаст автодругу, только бы знак остался у него. В знаке совершенно четко проступал какой-то смысл, были заложены определенные пропорции и связи.
— Что это, дядя Мирон?спросил Рахманин.
— Должно, знак какой-то. Тетя Саша его принесла от одной бабушки. Как раз прежде, чем помереть.
— А что за бабушка? Откуда? Как фамилия?
— Я и не помню уже. Ее дом позади школы. Который с заколоченными окнами.
— Окна сейчас заколотили, потому что бабушка умерла?
— Нет, они всегда заколочены были. А бабка вроде и не умирала вовсе.
— А чего же она такую красивую вещь отдала?
— Может, и не отдала, может, тетя Саша сменяла ее на что полезное. Потом в нашем возрасте вещи уже и не очень нужны. Чай, к примеру, полезнее. А чая лекарственного в городе нет.
Он помолчал. Потом продолжил, как всегда, медленно:
— Об этой бабке странное говорят. Будто она видит то, что не положено.
Рахманин вспомнил призрак дома над домом в утреннем свете и подумал: «Совсем как я».
Он вцепился в дядю Мирона:
— Чего же она такое видит, дядя Мирон?
— Не знаю, что. Люди говорят…
— Но ведь люди про что-то говорят.Может, она клады под землей видит. Может, в голове у нее телевизор на восемь программ.
— Это у тебя в голове телевизор на восемь программ,рассердился дядя Мирон.А в нашем возрасте все по-другому. Если человек что-то видит, что не положено, значит, у него ВИДЕНИЯ!
Этот ответ дяди Мирона ничего не прояснил, но, с другой стороны, как бы дискуссию закончил. Спрашивать дальше было уже, пожалуй, и нетактично.
Рахманин решил попытать дядю Мирона на предмет Красной Руки.
— Дядя Мирон, а вот не случалось у вас в городе чего-нибудь жутко необычного?
— Чего же такого необычного?
— Красная Рука к вам, например, не прилетала или Гроб на Колесиках не приезжал?
— Не слышал ничего,оторопел дядя Мирон.
— А Белые Перчатки не появлялись?
— Какие такие Белые Перчатки?
— Они по ночам прилетают и играют на пианино.
— Зачем?
— А бог его знает, зачем. Прилетят, например, в клуб деревообделочной фабрики ночью и играют там до утра Баха или Шуберта… Или Бетховена там.
— Не слыхал я про эти Перчатки,сказал дядя Мирон.А вот про Обезьяну из Пианино слышал.
— Расскажи, дядя Мирон.
Пока дядя Мирон собирал мысли для рассказа, Рахманин задумался: «А действительно, что же на самом деле играют эти Перчатки? Не могут же они исполнять „Кирпичики“ или „Ах, Одесса, жемчужина у моря…“. При случае надо обязательно позвонить в Покровск».
Тем временем дядя Мирон начал:
— Это бывалошная история… Одни люди из купцов хотели купить пианино. И старый мастер сказал им: «Любой инструмент покупайте, только не покупайте с красным пятном». Пошли они в магазин… А там каких только пианинов нет: и черные, и белые, и красные… Только все дорогие. А одно пианино стоит черное с красным пятном и совсем недорогое…
— Где же это вы в Торжке такой магазин видели,спросил Рахманин,чтобы в нем любые пианино были?
— Я же тебе сказал, мил-человек, что история эта бывалошная,ответил дядя Мирон.А в бывалошное время в Торжке все было. Были даже такие пианины, что сами по себе играли, без людей. Электрические.
— Извини, дядя Мирон. И что дальше было?
— Дальше принесли они это пианино домой, поставили в угол и стали красное пятно тереть. Трут они его, трут… а оно все краснее и краснее становится. И вот вдруг крышка открывается, выходит из-за пианино обезьяна, задницу себе лапами закрывает и говорит: «Всю задницу мне натерли!» Рахманин неуверенно рассмеялся, чтобы не огорчать дядю Мирона. А тот вдохновился и предложил еще один рассказ.
— Ты про Винт в Полу когда-нибудь слышал?
— Нет,ответил Рахманин.Расскажите, пожалуйста.
— Ладно, слушай. Одна старая женщина, когда помирала, сказала своей дочери: «Ты что хочешь делай, только Винт в Полу не трогай. А то будет большая беда». И умерла. А дочка все время об тот Винт спотыкалась. Однажды она взяла газовый ключ и гайку отвинтила. Как раз была полночь.
Только часы пробили… И вдруг… Ты слушаешь?
Рахманин уперся взглядом в окно и замер. За окном, поглядывая в разные стороны, пролетел большой желтый Стеклянный Глаз размером с крупную тыкву.
Рахманин стряхнул с себя видение:
— Да, конечно. И что?
— И вдруг в дверь к дочери постучали. Она в гляделочку посмотрела и видит: за дверью стоит женщина с нижнего этажа, вся в крови… И в руках люстру держит.
Рахманин подошел к окну и увидел, как этот Глаз-тыква улетал вдаль над улицей, над прохожими, над редкими машинами, покачиваясь и посматривая по сторонам. И как он скрылся в дымке над рекой, над мостом. И никто не обратил на него ни малейшего внимания.
— Ну и как история?спросил дядя Мирон.Веселая?
— Куда уж там,ответил Рахманин.Смех, да и только.
Потом он сказал:
— Дядя Мирон, я по городу пройдусь. Билет куплю на Москву. Может, чего принести к обеду надо?
— Чего там, к обеду. Суп у меня есть из колбасы. Ничего не надо. Хлеба купишь, и ладно.
— А пол-литра, дядя Мирон?
— Если деньги есть, отчего не купить. Купи, Виктор Николаевич.
Старым стал дядя Мирон, а выпивку уважал по-прежнему.
Рахманин зашел в маленькую ванную и стал с мылом отмывать загадочный знак старой зубной щеткой. Знак с каждой минутой проявлялся, как хорошая цветная фотография. Он оказался многоэмалевым, тонкой, почти невозможной работы. На нем были написаны какие-то формулы и отлиты что-то означающие фигуры, как на средневековых гербах. Рука с мечом, перерубающая цепь, змея с красными глазами, цветные цветы и многое другое. Вещь была очень красивая, просто музейная.
Виктор сунул знак во внутренний карман и вышел на улицу.
И обалдел!
Прямо над улицей по воздуху плыла Пятиметровая Кобра. Она извивалась, смотрела в разные стороны и беззвучно планировала примерно в пяти метрах над мостовой. И никто не обращал на нее ни малейшего внимания.
— Я, наверное, рехнулся! — решил Рахманин.Галлюцинации плавают.
Все вокруг было как обычно. Влажный осенний день. Скачут школьные малыши, возвращающиеся после занятий. Идет лошадь с телегой, полной пустых ящиков. Грохочут редкие машины.
Рахманин подошел к дому-призраку. Интересно, стоит ли он на месте или тоже улетел в даль улицы.
Дом стоял на месте. Более того, если утром он был колышущийся, сомнительный, то сейчас стоял яркий, цветной, как нарисованный на целлофане. Очень он напоминал фазу мультипликационного фильма. Не хватало только раскрашенных, залитых жильцов.
На какое-то время Рахманин почувствовал себя то ли рентгенологом, то ли рентгеновским аппаратом. Он осмотрел наличники, крышу, балкон с чугунной решеткой. И вдруг заметил на стене второго этажа темный квадрат: то ли маленький сейф, вделанный в стену, то ли жестяную коробку от конфет.
— Да это же клад.
Он понял: если эта часть стены рухнула после взрыва и еще не вывезена, клад можно отыскать. Но он понял и другое: если этот дар — видеть сквозь стены — у него всерьез и надолго, это есть еще более ценный клад. Правда, он не знал еще, нужна ли ему эта вновь обретенная способность. Как не знал бы сельский житель средней полосы СССР, нужна ли ему способность понимать теорию Эйнштейна.
Следующим зданием на улице была почта. В ней — междугородка. В между городке написаны коды всех мелких городов соседних областей. В том числе код города Покровска.
Но сначала Рахманин позвонил Матвеенко.
— Как дела, Анатолий Петрович? Все живы?
— Все. Никто не скисал, ничто не скисало. А как у тебя дела?
— Я тоже пока еще не скис. Но на грани.
— Смотри не скисай там,попросил Матвеенко.А то практику не зачту.
— Бог зачтет, Анатолий Петрович. Посмотрите, нет ли там в моих отчетах телефона комиссионки Покровска.
— Как нет, есть, конечно. Сейчас я тебе его скажу. А зачем тебе?
— Хочу одну деталь уточнить.
— Давай, студент, уточняй и возвращайся. Без тебя здесь скучно стало. Никаких новостей.
— Зато здесь у меня никакой скуки,ответил Рахманин.Одни новости.
Рахманин сразу позвонил в Покровск:
— Здравствуйте, Светлана Ильинична. Не пугайтесь, это из милиции. Я Рахманин, я у вас был.
— Ничего себе не пугайтесь,сказала директриса.Я милиции-то больше всего и боюсь.
— Больше всего? Больше пианино фирмы «Блютнер» с Белыми Перчатками?
— Нет, этих Перчаток я все-таки больше опасаюсь.
— Ага, вспомнили. Так вот, скажите мне, что эти Перчатки по ночам играли? Какую музыку?
— Я говорила вам: какую-то черную.
— Что значит черную?переспросил Рахманин.
— Бог его знает. Только уборщица сказала, что черные лучи шли во все стороны. А потом эти Перчатки выскочили и отлупили ее как следует.
— Как отлупили, как в боксе?
— Нет. Они просто столкнули ее с лестницы. Она так и упала вниз до утра.
— Спасибо, Светлана Ильинична. А Красная Рука у вас больше не появлялась?
— Слава богу, не было.
— До свидания.
— Всего хорошего.
Какие-то странные мысли зашевелились в мозгу у Рахманина. Ему показалось, он понял, что эти фантомы-призраки-сгустки инородной материи не очень охотно контактируют с людьми. И вовсе не хотят их доставать.
Вроде бы ему ясно сказали, что эти Перчатки избили уборщицу. Ее даже с лестницы сбросили до утра. А он вдруг делает вывод, совершенно противоположный.
«Я почти твердо уверен в этом,думал Рахманин.Но почему?» У Рахманина была одна черта, именно она привела его в юристы. Иногда он заранее твердо знал, как будут развиваться события. Он не мог объяснить, почему он это знает, но почти всегда оказывался прав.
Сейчас он попробовал понять, откуда взялось его решение, что эти монстры не хотят, а может быть, просто не могут обижать людей. Он представил себе картину: ночь, пустое здание, странные Белые Перчатки играют на пианино. Белые — значит, любят чистоту. Играют не на бильярде, не в домино, не в карты, а на пианино. Чтобы играть на пианино, даже черными лучами, учиться надо.
Играют эти интеллигентные Перчатки, а тут сторожиха тетя Поля или там тетя Клуша подходит и, скрипя всеми досками старого дома, в замочную скважину подглядывает. Неизвестно еще, что эта тетя выкинет, а вдруг милицию позовет с пистолетами.
Другие Перчатки могли тетю Полю запросто придушить, бутылкой по голове стукнуть и слинять. А эти всего-навсего ее с лестницы спустили. И еще эта тетя Параскева и дальше по ночам работала. Правда, без пол-литры не соглашалась. Но с пол-литрой-то запросто. Не иначе как она с этими Перчатками помирилась, а то и подружилась вовсе. Сидела себе и балдела, музыку слушала. Торчала то есть. Вот бы с Параскевой поговорить.
Но дальше события развивались так, что стало не до Параскевы. Как только Рахманин вышел на улицу, он едва не врезался в Черную Простыню, спокойно двигавшуюся по тротуару, как пиратский парус.
Слава богу, что у него была профессиональная реакция. Он не остановился, не отпрыгнул в сторону, а, наоборот, попер на Простыню, как извозчик на буфет, будто он ее не видел.
Ни в коем случае нельзя было подавать вида, что он ее видит. Тогда бы она поняла, что замечена им, и неизвестно, что бы она после этого предприняла.
Простыня проскользнула мимо его лица, как молочная пенка при наливании молока в чашку, как тень от ветки дерева, не оставив ни малейшего ощущения прикосновения, и пофланировала дальше по улице.
Рахманин пошел за ней. Она двигалась в том же направлении, что Глаз и Кобра. Двигалась не спеша, обходя, обтекая прохожих, иногда на сотую долю секунды задерживаясь у больших витринных стекол.
Странно, она была черная, но солнечные лучи проходили сквозь нее свободно, тени она не отбрасывала.
Дальше Простыня резко повернула в глуховатый переулок налево, и, если бы Рахманин последовал за ней, сразу бы стало ясно, что он за ней следит.
Поэтому Рахманин прошел перекресток, чтобы купить сигарет и жвачки в газетном киоске.
Потом он долго курил в глуховатом переулке, сидя на поваленном дереве, и ждал. Он был уверен, что кто-либо из этой цветной организации опять проследует в ту же сторону.
И точно, по переулку шла девушка… Нет, Стеклянная Кукла в человеческий рост. Не шла, а парила над асфальтом, словно ее несло воздушным течением. Проплывая мимо Рахманина, она все время поворачивалась к нему лицом. И в конце концов вышло так, что дальше она уже плыла спиной вперед. Но Рахманин даже четвертью глаза не повел в ее сторону. Мало ли, кого только не заносит порой в наши русские музейные города.
Пройдя следом за Куклой метров пятьсот по переулку, Рахманин снова остановился покурить. Дальше его повели огромные Зеленые Пальцы, летевшие вместе, как спаянные, но не связанные большой зеленой ладонью.
Они вплотную подвели Рахманина к красному фабричному зданию дореволюционной постройки. Скорее всего это был гвоздевой или замковый завод или молотковая фабрика. Он весь был обнесен старым кривоногим забором со старой кривоногой колючей проволокой.
Пальцы залетели за спину здания и скрылись где-то в высоких пыльных кустах в середине того же кривоногого забора.
Забор был обложен глухой крапивой и репьем. В одном месте через крапиву шла твердая, вся перекрученная тропинка. Рахманин пошел по ней и сразу оказался у роскошной полутораметровой дыры в заборе.
Дальше он увидел глухую огромную стену с одной-единственной полузаваленной дверью. Наверное, это был вход в котельную. Тяжелая железная дверь была прикрыта до половины кустами пустырника.
Рахманин не собирался туда заглядывать. Но вдруг услышал шум позади себя на тропе. Шла группа людей.
«А если это не молотковый завод, а секретный почтовый ящик? — подумал Рахманин.А если здесь производят не кувалды, а штыки для армии? Меня же арестуют к чертовой матери и сдадут в милицию».
Он шагнул к двери в подвал и, почти прижавшись к стене, стал опускаться по лестнице вниз. Получилось так, что последней в подвале оказалась его голова.
Когда он чуть-чуть привык к подвальному полумраку, его охватил ужас. Подвал напоминал слегка подсвеченный аквариум, в котором плавали… УЖАС… КАРАУЛ… И надо было бы бежать оттуда… к чертовой матери, без оглядки… А Рахманин почему-то сделал наоборот. Он деловито пошел вдоль трубы по стене, осматривая и шатая заржавленные вентили.
А все фигуры в подвале, наоборот, вдруг замерли. И Стеклянная Кукла, и Девушка с Красным Пятном, и Большая Обезьяна с Бритвой, и Черная Простыня, и Желтый Глаз, и Пятиметровая Кобра, и многие, многие другие.
Дойдя до старого угольного котла, который не работал уже больше тысячи лет, Рахманин деловито бросил туда несколько лопат угля и пошел к выходу. На всякий случай взяв лопату с собой. У самого выхода он случайно ткнулся головой в какого-то не успевшего обскользнуть его монстра и почувствовал упругое и твердое сопротивление.
Монстр, очевидно, задержался на пути Виктора не случайно, не случайно затвердел на тысячную долю секунды, он что-то хотел то ли узнать, то ли показать Рахманину. И Рахманин понял, что есть очень большая сила в этом бредовом сгустке материи.
Но сделал вид, что ничего не понял. Он брезгливо замахал руками, как человек, в лесу случайно налетевший на большое полотно паутины, что-то пробурчал сердитое типа:
— Запустили помещение! Вас бы самих сюда, черти! — И, снова присев и упершись носом в дверь, выскользнул из подвала. На свет божий.
Путь за колючую проволоку был открыт. И Рахманин с облегчением пулей вылетел с территории фабрики, как сельский мужик, случайно забежавший в дамский туалет на вокзале.
С волосами, стоявшими дыбом, шагал он на улицу дяди Мирона, а над ним в двадцати метрах над землей, чуть-чуть сзади летела Черная Простыня.
Она была над ним, пока он стоял в винном отделе, пока покупал хлеб, пока ехал в автобусе на вокзал за билетом. И никто во всем городе, кроме Рахманина, ее не видел. А он делал буквально все, чтобы ее совсем не замечать.
Рахманин понял, что он на крючке. Что он «под колпаком», а вернее, «под простыней» у всей этой относительно честной компании, и что вечером надо ждать гостей.
И опять что-то подсказывало Рахманину, что это не смертельно опасно.
Рахманин все время прокручивал в голове картину, которую сфотографировала его подкорка в подвале. Что это было? Бал привидений? Сговор чудовищ? Музей призраков или его собственный бред?
А может быть, это был коллективный поход в театр? Или исполнялся какой-то особый концерт для Белых Перчаток с оркестром? В самом конце зала он заметил что-то похожее на сцену в сельском клубе, какой-то помост. И на нем, кажется, извивалась и текла лента Мебиуса.
И, кажется, с нее стекала в зал какая-то информация. В ленте определенно была какая-то масса. Весь зал замер мгновенно с появлением Рахманина, а лента еще две или три секунды двигалась, меняя цвет.
«Интересно,думал Рахманин,почему я стал их замечать? И, самое странное, почему я почти перестал их бояться?» И тут он вздрогнул. Прямо перед ним на первом сиденье автобуса сидел зеленый контур человека. Когда у людей от резкой перемены позы идут круги перед глазами, иногда они бывают такого непрозрачно-зеленого цвета.
У человека, за которым следят агенты ЦРУ, или КГБ, или другой государственной разведки, порой возникает желание подойти к агенту и сказать:
«Здравствуйте, я — Петров. Давайте познакомимся».
Рахманину тоже захотелось подойти к контуру и сказать что-либо подобное:
— Здравствуйте. Ну, как дела, все зеленеем?
Но никто к агентам ЦРУ почему-то не подходит и ни о чем их никогда не спрашивает. Не стал этого делать и Рахманин. А на остановке он молча прошел через Зеленого Человека, как проходят люди через луч света в темном царстве или в автоматах метро.
Продолжение следует...
Ключевые слова: КРАСНАЯ РУКА