Здесь вас не ждут
Дом встретил меня холодной тишиной. Немного спустя, из комнаты вышла кошка. Разглядев, что пришедший – это я, Маркиза, ссутулясь, уселась в коридоре и, подслеповато щурясь, затянула извечную кошачью жалобу: весь день сплю, даже поесть некогда.
Супруга сидела в зале на диване, зажав в руке мокрый платок, и раскачивалась из стороны в сторону. Иногда из её груди вырывался тяжкий полувздох-полустон, и тогда платок вновь прижимался к глазам.
Я прошёл в соседнюю комнату. Андрей сидел за компьютером и что-то набирал на клавиатуре – первый курс университета, домашние задания разительно отличались от тех, что были в моём отрочестве.
- Ты как? – спросил я.
- Нормально, – ответил Андрей.
- Новости уже знаешь?
- Угу…
Я вернулся в зал. Подсел к супруге. Заплаканное лицо, опухшие от слёз веки, еле заметные щёлки глаз. Землистого цвета лицо, и враз потемневшее пространство в комнате. Время от времени она пыталась что-то сказать, но из-за платка доносилось только невнятное мычание, порой переходившее в утробный рёв – сегодня ей сказали, что умерла мама.
Этому не учат в школе. Это не преподают в институте. Даже не читают лекции на курсах повышения квалификации. Поэтому, когда в дом приходит смерть – ты не знаешь, что надо делать, как себя вести, какие слова говорить?
В хороших романах главный герой сказал бы: «Я просто сидел рядом, приобняв супругу за плечи, держал её руки в своей руке и говорил ободряющие слова». Так то – в романах. В жизни всё гораздо приземлённее: я видел, что ей не хватает воздуха – судорожные всхлипывания были рефлекторной попыткой вздохнуть: организм, как мог, пытался выбраться из стресса, чтобы выжить самому. Как только я это понял, немедля прошёл на кухню: развел немного успокоительного, в другой стакан набрал чистой воды. Заставил всё это выпить. Супруга плохо понимала, что происходит вокруг, и чего от неё хотят:
– Ты словно оказываешься в параллельном мире. Будто бы за стеклом. Вокруг тебя ходят люди, что-то говорят, прикасаются, но ты вне всего этого. До этого нет никакого дела, словно кругом зудит рой насекомых, а ты над всем этим, – рассказывала она мне, спустя несколько дней.
В тот момент я понимал лишь одно: какие бы слова я не нашёл – все они будут звучать фальшиво и неискренне. Почему? Потому, что на каждое слово рождался вопрос: «Как»? «Соболезную»… а как это? Ведь ты же не чувствуешь ту боль, которая сейчас в лоскутья раздирает мою душу. «Сочувствую»… а как ты можешь это сочувствовать, когда все твои родные живы и здоровы, и ты не понимаешь: каково это – потерять близкого человека?
Наверное, в такой ситуации слова излишни. Всё, что можно сделать – это быть рядом и молчать. Но молчать в компаниях нас тоже не учили ни в школе, ни дома, ни в институтах.
Я отнёс опустевшую кружку на кухню. Стакан с чистой водой супруга мне не отдала и продолжала раскачиваться из стороны в сторону, прижимая стакан ко лбу.
Иногда слышались восклики отчаяния: «Не-ет, я в это не верю. Скажите мне, что это неправда»! Иногда это были упрёки в никуда: «Ну, почему это произошло сейчас? Почему именно со мной?! Я её полтора года не видела» (мы жили в разных городах, в разных странах, и вот уже почти год границы между ними были закрыты для пересечения).
На эти вопросы человечество не придумало ответы. Не было ответов и у меня. Я пытался собрать мысли в один поток, уложить в сумку кое-какие вещи: завтра предстояло вернуться в город, в котором прошла четверть моей жизни и половина жизни супруги. В город, в котором появилась наша семья. В город, в котором осталась и из которого ушла Валентина Андреевна.
– Ближе к вечеру, видимо, наступил факт принятия события. Я понимала, что такими вещами не шутят. Да и не будет брат шутить со мной так жестоко, - рассказывала супруга. – Я понимала, что надо собирать в дорогу какие-то вещи. Что-то необходимое, и, наверное, что-то из еды – потому что путь занимал 15 часов. Я брала одну вещь, вертела её перед собой и убирала обратно в шкаф. Доставала следующую. Опять возвращала, чтобы вновь взяться за первую. Что-то я взяла. Что-то забыла. О чём-то даже не вспомнила.
Короткий сон не освежил, лишь сбил накопившуюся усталость. Супруга не спала вовсе. Кажется, она продолжала сидеть в том же кресле, в той же позе, в которой пребывала вечером.
Машина с прошлого дня стояла у подъезда. Пожалуй, сегодня первый раз, когда я не фотографирую счётчик пробега – есть у меня такая традиция, перед дальней дорогой. Сегодня мне всё равно, сколько километров прибавит «Опель» к своему пробегу. Сегодня даже радио не включаю, потому что оно кажется инородным.
Обошлось без пробочной толчеи: народ уже разъехался по работам, погрузился в дела, и никому нет никакого дела до свалившегося на нас горя. Многоэтажки спальных районов сменились гаражами. Гаражи сменились стеклянными призмами автосалонов. Автосалоны сменились обшарпанными цехами, которые перетекли в автобазы, которые незаметно растворились в берёзовых посадках.
Под колёса лилась асфальтовая дорога. Ровная, спокойная, располагающая к длительной поездке. В утреннем солнце сверкали дорожные знаки и указатели. Шоссе убегало вдаль, с обеих сторон обрамлённое жёлтым забором пламенеющих берёз. Ни ветерка. Ни облачка. Только жёлтый лес, синее небо и серый асфальт с белыми росчерками разметки. Так было до нас. Так есть вместе с нами. И так будет дальше. Это закон. А впереди нас ждали девятьсот километров пути, тридцать деревень, четыре города, и один таможенный переход, от которого мы не знали, что ожидать: в мире свирепствовала пандемия новоявленной болезни и пограничные режимы менялись каждый день.
В этот раз мы практически не останавливались: «опель» - очень экономичное авто, поэтому первую свою остановку мы сделали спустя 600км, почти доехав до Кургана. Остановившись на АЗС, я заправил полный бак; купил несколько сэндвичей и два стакана свежесваренного кофе. Только теперь я понял, что чертовски проголодался, а глаза пересохли и очень зудят. Но всё-таки мне не удалось накормить супругу или, хотя бы, заставить её выпить кофе. Всю дорогу она сидела с окаменевшим лицом, беспристрастно глядя в одну точку. Остановившийся затуманенный взгляд. Казалось, она пребывает где-то далеко-далеко. Настолько далеко, что иногда делалось не по себе. Видимо, в этот момент супруга что-то чувствовала, потому что её голова поворачивалась в мою сторону, глаза приобретали осмысленность. После чего следовал длинный вздох, и она опять возвращалась в первоначальное положение, глядя поверх дороги, куда-то за горизонт.
– Мне было абсолютно всё равно: как мы едем, сколько времени уже прошло и сколько осталось пути? Я понимала, что меня везут в город, в котором больше нет самого близкого мне человека. В голове – рой вопросов. В голове – множество упрёков и самокопаний. «Может, это я в чём-то виновата»? – вопрошала я сама себя. «Может, если бы я не уехала из города три года назад, мама прожила бы подольше»? – возник очередной вопрос-без-ответа.
На автозаправочной станции – мы всегда на ней останавливаемся в своих поездках – муж вначале пытался накормить меня сэндвичами. Потом – уговаривал выпить кофе. Но я не чувствовала ни голода, ни жажды, ни желания что-либо съесть. Мне всё это было безразлично. «Два дня без еды»? Это он о ком? Ах, это я два дня ничего не ем? А разве уже два дня прошло? Спасибо, дорогой, спасибо. Может, потом, на границе…
В то время я терзалась воспоминаниями. Вот, солнце очень живописно подсвечивает осенний лес; а ведь мама так любила осень – мы с ней гуляли по аллеям города. Потом будет зима. Зимой мама приезжала к нам в гости. Может, надо было ей пожить у нас подольше – ведь полтора месяца это ж не много?..
Таможенный контроль прошли, на удивление, легко и быстро. Показали фото свидетельства о смерти, назвали адрес прибытия и причину поездки. Российский пограничник придирчиво изучал документы, пару раз отправив паспорта в соседний кабинет на какую-то проверку. В общем-то, штатная процедура, но супругу это почти довело до истерики – ей казалось, что её не пропустят в Казахстан.
– Знаете, это очень страшно и жестоко: полтора года не видеть родную маму, не застать её живой. И тут, вдруг, мне начало казаться, что нас не пропустят на похороны. Не проводить родителей в последний путь – что может быть ужаснее в этой ситуации? – всхлипывая, делилась переживаниями супруга.
Наконец таможенник остался доволен выполненной проверкой и возвратил документы, добавив: «Счастливого пути».
Досмотр авто, прощупывающие вопросы пограничника, нейтральный участок дороги, и вот, мы на казахстанской таможне. Видимо, душевное состояние супруги было настолько очевидным, что человек в форме несколько раз переспросил: «Может, Вам лекарства нужны? Вы себя хорошо чувствуете»?
Да разве ж в такой ситуации можно чувствовать себя хорошо? Но за поддержку и неравнодушие – «Коп-коп рахмет» («Большое спасибо» – с казахского) и дай Бог долгих лет жизни твоим родителям, офицер.
Казахстан встретил нас пеленой тумана. Лёгкие нити, в свете фар, пересекающие дорогу постепенно попадались чаще, становились насыщеннее, полнее. Низинки заполнились туманом. Затем придорожные кюветы стали походить на ватные колбаски, которыми прокладывали рамы в моём детстве. За очередным поворотом авто нырнуло в одеяло тумана – дорога спускалась – и какое-то время мы ехали под ним, наблюдая только асфальт и белое нечто, отделявшее нас от звёздного неба и нарождающейся луны. Красиво. Но – недолго. Дорога вновь взбежала вверх. Туман занял самое паскудное место: в аккурат на уровне фар. Включаешь дальний свет – туман превращается в молоко; ближний позволяет видеть хоть что-то, но он далеко не светит и приходится снижать скорость. Обидно: 110 километров осталось до цели, а приходится ползти со скоростью 40 км/час. Впрочем, надо только добраться до Т-образного перекрёстка и повернуть направо – и скоро начнётся хорошее шоссе. Обычно в дороге я размышляю. Иногда даже рассуждаю. Так было и в этот раз.
«Может, не надо было уезжать»? – вспомнил я вопрос супруги. Мы ведь не просто уехали в другой город. Мы поменяли место жительства. Поменяли страну. Поменяли гражданство. Помню, бабушка всё хотела переехать обратно в Россию. А дед, уроженец Казахстана, не хотел. Иногда даже до ссоры доходило. Интересно и забавно было их слушать, в «девяностые»-то годы. Потом вспомнил время собственного переезда: сколько ж сил и нервов нам это стоило!
– Интересно, – продолжил я размышлять вслух, – если бы им рассказать: чего стоит сменить страну проживания – чего бы они на это ответили?
«Везде хорошо, где нас нет», – вспомнил я любимую фразу деда. Этой фразой он завершал любой разговор о переезде в, тогда ещё, Куйбышевскую область. Мы переехали ещё дальше. «Дед», – мысленно дискутировал я: «Ты не представляешь, насколько твоя фраза оказалась верной! А знаешь, какой фразой поприветствовало нас местное население, когда мы стояли в очереди в отделение миграционной службы»?
– Здесь вас не ждут, – раздался голос деда справа от меня.
– Чего? – не понял я: справа, в пол-оборота ко мне, сидел дед. Я мог разглядеть каждую волосинку, каждую точку на его родном лице и от него веяло крепким табаком, который он курил почти до самой смерти.
– Вас здесь не ждут! – повторил дед. Бесцеремонно протянул руку и резко дёрнул руль на себя.
«Эй!!!» – только и подумал я: на секунду мне вспомнилась красная «Пятёрка» деда и я, студент, только-только получил права и езжу под строгим неусыпным дедовским контролем… «Опель» накренился, взвизгнули шины, рефлекторно я качнул рулевым колесом влево, потом ещё раз коротко вправо, нажал на тормоз. Прошуршав щебнем, машина остановилась на обочине.
Я стоял на асфальтовой свежеуложенной букве «Т». Именно так выглядит трёхсторонний перекрёсток. Дорожники уложили свежий чёрный асфальт, но ещё не нанесли разметку. И не выставили никаких знаков…
Ночь, на небе зарождалась новая Луна.
(C) 2020
Новость отредактировал Estellan - 6-11-2020, 19:53
Причина: Стилистика автора сохранена.
Ключевые слова: Дорога умершие родственники смерть призрак автомобиль авторская история