Кладбище игрушек
Небо хмурилось и предвещало осадки. Словно отражаясь от асфальта, оно до самого горизонта было серым. Я ехал в старом, полупустом автобусе между дряхлых, деревянных домов и голых, сухих деревьев, мимо забытых, одиноких остановок и мертвых заводов. По кривой, разбитой дороге, кишащей трещинами и ямами, на которые так часто попадали колеса автобуса и трясли его так, что мне казалось: вот-вот - и он развалится. В салоне стоял невыносимый запах спиртного и мочи. Виновниками этих зловоний были двое мужчин, сидевшие напротив. Одетые в ветхие и уже разорванные лохмотья, они безжизненными лицами и тусклыми глазами провожали унылый пейзаж за окном. Пару раз я делал усилия, чтобы пересесть на другое место, но навязчивая мысль о том, что это могло бы их как-то обидеть, удерживала меня. Став пленником своей нерешительности, я частенько поворачивал голову назад, чтобы вдохнуть чистого воздуха, но натыкался взглядом на скрученную старушку с большой серой сумкой пирожков, которые из-за сильной тряски падали на грязные сиденья или закатывались под ее кривые ноги. Поднимая нервными движениями уже что-то похожее на чумазого колобка, она дула на них пару раз, вытирая об край черной куртки, и клала обратно в сумку. От общей картины мне стало невыносимо тоскливо. Ни музыка в моем проигрывателе, ни размышления о хорошем не могли развеять мою печаль или стереть эту отвратительную реальность. И что-то зловещее стало окутывать меня - и мое сердце сжалось, а тело обмякло, словно на него одели невидимый панцирь, под тяжестью которого я сгибался и стал чувствовать себя глубоко подавленным и разбитым. В этот момент вдалеке появился шпиль знакомой часовни, которая (как я полагал) и была одной из главных причин моего душевного недуга. Сунув руку в карман, я почувствовал леденящий холод монет, которые с отвращением отсчитал водителю. Пошел дождь. А впереди был долгий путь к часовне через пустырь. К нему вела узкая, незаметная тропа. Тут не было дорог или указателей, но это место было известно каждому в городке. У местных жителей оно вызывало самые неприятные ощущения и тяжелые воспоминания. Многие обходили его стороной и без причины тут не появлялись. Но рано или поздно они приходили: некоторые по собственной воле, другие по принуждению, одни приходили на время, другие - навсегда. Я тоже его ненавидел и (как трудно не было признать) боялся. Но так выпало судьбой, что бывал здесь каждый день. На пустыре не было деревьев или растений. Но "пустырь" совсем не был таковым: тропа сквозь дюны бытового мусора и строительных материалов, ведущая к старому кладбищу, на котором я работал. И сейчас я ускорил шаг и получше укутался в плащ, так как меня стал пронзать холод внутри и снаружи: связано было это с нервами или плохой погодой (черт возьми!)- не знаю. Об этом пустыре рассказывали много баек, но я не верил в них… кроме одной. Пустырь должен был стать базой отдыха, и все предварительные заготовки были сделаны. Но когда стройка началась - по каким-то неизвестным причинам - она была свернута после нескольких месяцев работ. Может, финансист, узнав получше хмурый климат этой местности, решил, что это не самое лучшее место для турбазы? Но факт остается фактом: предположений было много, но истинная причина побега строителей с пустыря по сей день оставалась загадкой. Я шел и рассматривал огромные серые плиты - те самые стройматериалы, что остались на память от незаконченной стройки. Большие, холодные, серые плиты - они напоминали мне каменные гробы, в которых могли быть похоронены великаны. И вокруг бесконечная свалка из клочков старой одежды, рваных книг, сломанных колясок, кресел-качалок, голых покрышек, погнутых диванов, ржавых труб и умывальников. По пути мне так же часто попадались бездыханно лежащие на каменистых холмах куклы-инвалиды, машинки без колес, рваные мягкие медведи и погремушки. Когда я проходил мимо, на меня нахлынул поток тех детских воспоминаний и впечатлений, от которых стало не по себе. Холодный пот начал выступать у меня на лбу. Ещё с детства я брезгливо и настороженностью относился к куклам. Это была моя фобия и, соответственно, большая тайна в обществе людей. И вот сейчас, смотря на всю эту брошенную утварь, предполагаю, что главное отличие вещей от людей в том, что они должны кому-то принадлежать, чтоб иметь некую ценность; человек же, напротив, принадлежа кому-либо - теряет свободу. А не свобода ли - главная ценность для него? Люди, как и эти вещи, становятся отвергнутыми и ненужными. Эти заживо похороненные игрушки словно просили меня подойти и уделить им хоть немного внимания, которым они были когда-то окружены. Но я шел - и шел только вперед, все ускоряя свои шаги, и в один момент вдруг понял, что уже бегу. Встречный ветер сорвал мой шарф и понес его в сторону мусорных холмов. Этот шарф был последним подарком моей матери, и для меня он значил намного больше, чем просто кусок шерстяной ткани. Я остановился, но мне понадобилось совсем немного времени, чтоб собрав всю волю в кулак, вернуться за ним. А тучи все продолжали плакать. К моему ужасу, шарфа нигде не было - и это означало, что мне придется взбираться на все холмы, чтобы найти его. Дабы увеличить кругозор, я выбрал самую высокую горку из сломанных игрушек. Уверен, что с нее будет легче найти его. Спотыкаясь и падая, вставая и снова давя головы кукол, я взбирался на этот холм; а он все рассыпался до того момента, пока я не погрузился в него по пояс. Вдруг я почувствовал страшную боль в ноге. Что-то вонзилось в нее и проткнуло насквозь. В ужасе я стал звать на помощь. Но даже если кто-то и проходил, то вряд ли он смог бы меня услышать, ведь я отошел от тропы метров на пятьдесят, а громкий шум дождя оглушал все вокруг. Сделал пару усилий, чтобы вырваться из плена и выбраться самому, но ничего не получалось – я (как мне казалось) с каждым движением все больше и больше погружался в эту свалку. От боли и страха мне стало дурно - и я потерял сознание. Не знаю, сколько времени прошло, но когда очнулся, вокруг было темно и сыро. Видимо, я провалился прямо в центр этой горки, и дневной свет сюда поступал плохо. И со всех уголков на меня текла вода так, что стало трудно дышать, и я снова стал звать на помощь. Когда уже охрип и даже внутренне перестал понимать себя, я остановился и начал плакать. Плакал, но в голове прокручивал все возможные варианты своей смерти. Если кто и пройдет по тропе, то это будут или родственники, несущие гроб на кладбище, или же гробовщики, возвращающиеся или идущие на работу. Третьим вариантом могла стать машина-мусоровоз, которая приезжает сюда раз в неделю, чтобы еще больше увеличить мусорную столицу. Она просто погребет меня заживо - и никто даже не узнает о моей смерти, пока запах моего разлагающего тела не станет настолько невыносимым, что кто-то, возможно, и вызовет полицию, если еще не примут за труп бродячей собаки. Стук моего сердца стал отчетливым и эхом отдавался в ушах. Теперь любое движение приносило мне столько мучений, что я бросил все попытки выкарабкаться отсюда самостоятельно. Я весь продрог и начал замерзать. Меня стало тянуть ко сну. К тому самому сну, от которого можно не проснуться. Сколько часов я здесь провел? Не имея никакого понятия о времени, я стал мысленно прощаться со всеми, кого любил. И список этих людей чудным образом оказался больше, чем я предполагал. Уцепившись за приятные воспоминания, даже и не заметил, как заснул. Когда открыл глаза, то (к моему удивлению) я понял, что не умер. Но проснулся от того, что на меня уже лился ручей из верхних рядов игрушечной свалки и кузов детского самосвала был отличным утопительным средством. Я понял, что если не умру от переохлаждения, то просто захлебнусь в воде. Видимо, я провалился в окружную плиту с большим диаметром. Нащупав ее одну сторону, она показалась мне овальной. Смирившись с этим вроде бы непримиримым фактом, я начал пытаться нащупать руками какую-нибудь вещь. Казалось, что каким-либо чудесным образом она сможет помочь мне. Трогая и пытаясь выхватить что-то из мусора, который плотно сдавливал меня со всех сторон, я вдруг отчетливо услышал фразу "My life for you". Леденящая душу искра пробежала по всему телу. Когда испуг понемногу начал отступать, я стал прислушиваться. Только шум дождя - и ничего, никаких других похожих звуков. Возможно, это слуховые галлюцинации, ведь вполне возможно, что в этих катакомбах мне довелось провести не один день. Я снова попытался позвать на помощь, но, видимо, уже надорвал голос, а жар в теле свидетельствовал о том, что я заболел. И скорее всего ангиной. Если даже человек пройдет в пяти метрах от этого места, то все равно не услышит меня. Прошло еще довольно много времени. Звуки дождя прекратились. Было понятно, что осталось мне не долго. Только сейчас осознал, что все это время я терял кровь: нога была проткнута глубоко и серьезно, и уже совсем не чувствовал ее. Я ушел в довольно мрачные размышления, пытаясь иронизировать, что могильщика похоронили заживо в груде игрушек. Разве это не ирония судьбы? Я всегда тщательно и со старанием рыл для людей могилы, зная, что их постоянно за всю длинную или короткую жизнь обманывали продавцы мясных лавок, ремонтные службы, налоговые конторы, врачи и полицейские. И потому последняя услуга была моей: вырыть яму достаточно глубокую и широкую, чтобы хотя бы в последнем деле на этом свете все было честно и красиво. И я это делал всегда на совесть, но отчасти и потому, что не хотелось, чтобы души умерших потом посещали меня и торопили на тот свет. От этих размышлений меня отвлек детский голос, который будто доносился из другого мира. Потом менее отчетливо послышался и другой голос: мужской и хриплый, такой голос бывает или у полковников в отставке, или же у боцманов на корабле.- Джессика! Стой! Не иди туда!
Но детский смех становился все отчетливее. Я понимал, что ребенок ведет себя как обычно, не слушается. Голос был очень близким, и тут я понял, что это мой последний шанс, чтобы вырваться из этого склепа, и второго такого у меня не будет. Я стал кричать, но мои голосовые связки были воспалены и никакого звука или же мычания уже не производили. Тогда в панике начал бить по стенам кулаками, как вдруг еще раз услышал это слово "My life for you". Я потянулся телом настолько, насколько мог, и стал нащупывать этот предмет. Продолжал бить в ту сторону, откуда доносился звук: одно и то же слово раз за разом "My life for you". Последнее, что я услышал, это был детский крик:
- Дедушка, там кто-то есть!
... Я открыл глаза в белой палате. На мою ногу наложили гипс, а руки проткнули капельницами. На столе, рядом с вазой с засохшими цветами, сидела рыжеволосая кукла с большими голубыми глазами в розовом платье и в одном башмачке. От нее постоянно исходил какой-то знакомый звук. И только в сонной тишине больничной палаты я понял слова заевшей батарейки: "I love you!"
Источник
Автор- Эльдар Сейдалиев.
Новость отредактировал Таис - 22-04-2014, 07:59
Ключевые слова: Игрушки мусор свалка кладбище