Тот, кто ест твой мозг
Руки от страха ходили ходуном, в висках оглушительно стучала кровь. Андреев вонзил скальпель прямо в центр живота зомби. Сухая и желтоватая, как пергамент, чуть натянутая кожа мертвеца лопнула с бумажным шелестом, скальпель дрогнул и пошёл в сторону. Андреев ткнул ещё раз, и снова мимо.— Всё, Андреев, приходите завтра. На пересдачу. Сегодня неуд, дружочек. Только неуд.
— Ну, Сергей Фёдорович, вчера последний срок закончился. Мне больше отсрочки не дадут. Отчислят. Мне сегодня надо, — начал было Андреев, но профессор медленно спустился с мраморного стола, закрепил зажимами неровный шов на животе, так, чтобы внутренности не выскочили наружу, а оставались там, где поместила их природа, и там, где они и находились до бесцеремонного вмешательства двоечника Андреева. Сухой и поджарый профессор не слишком изменился после смерти. Может, движения стали чуть резче, под стать характеру, да заострились черты лица.
— Что «Сергей Федорович»? — экзаменатор отряхнул костюм и вдел ноги в чёрные туфли. — Вы уж извините, Андреев, но мне некогда. Материала вы не знаете, поэтому учите, а завтра придёте и попробуем ещё разок. А сейчас, уважаемый, мне пора. Экзамен окончен, а у меня поминки.
— Поминки? — переспросил Андреев. — Чьи?
— Мои, — отозвался Сергей Федорович, поправляя галстук. — Но если вас допустить к хирургическому столу, Андреев, то я смогу на поминки, как в кино ходить. Может, вам в сельхоз перевестись, на ветеринарное, пока Гринпис отвернулся. Коров тоже жалко, но людей как-то жальче. А у вас, дружочек, все предпосылки врача-убийцы.
— Так мы вас вроде в прошлом месяце поминали? — забормотал Андреев.
— Как же, как же. Надежда Николаевна сказала, пол-общежития можно было в вытрезвитель сдать. Помянули, так помянули. Сороковой день у меня сегодня, — бросил Сергей Фёдорович через плечо, направляясь к двери. — Полный дом народу. Жена готовила два дня. Так что не буду вас задерживать. И жду от вас того же.
— Сергей Фёдорыч, ну поставьте, хоть условно. Я потом всё доучу и отработаю, — предпринял последнюю попытку Андреев, с видом заговорщика развязав лямки рюкзака. Подмигнула, сбликовав от света лампы, крышка бутылки. — Я ещё принесу завтра, если надо. Только сегодня поставьте.
— Вы всё-таки клинический идиот, Андреев. Вы пытаетесь дать взятку коньяком мне, единственному неживому экзаменатору в академии, да что там — пока ещё в стране. Андреев, миленький, я не пью. Я вам больше скажу — я уже больше месяца не ем. И дышу только тогда, когда мне приходится разговаривать. Например, с такими умственно ущербными людьми, как вы, милейший. Спрячьте ваш коньяк и приходите завтра. И попытайтесь за ночь хоть что-то выучить. Например, как держать скальпель.
Понурый и пристыженный, Андреев поплёлся к выходу. Сергей Федорович запер кабинет и отправился в преподавательскую. Кафедра анатомии и некромантии была тёмной и пустой. В переходе горела дежурная ночная лампа. Ночная лампа дневного света и живой труп преподавателя — хорошее сочетание. Сергей Федорович и при жизни засиживался позже всех.
Выдвинул ящик стола, достал оттуда несколько коробочек, вынул из держателя на столе пару пробирок, осторожно смешал эликсир и выпил залпом, по привычке поморщившись. С самой смерти он не чувствовал вкуса, но разум не обманешь — тот знал прекрасно, какой мерзостный привкус должен быть у подобного коктейля. Однако жидкость легко скользнула в горло, и стянутый зажимами шов на животе начал быстро рубцеваться, пока не остался едва заметный след от кривого разреза. Сергей Фёдорович подошёл к зеркалу, потрогал впалые щёки, неодобрительно поцокал языком, отметив излишне зеленоватый цвет лица. Подумал, что неплохо бы принять ванну с формалином после ухода гостей. Всё-таки жизнь после смерти требует определённых жертв, в том числе и косметических. Понятно, что преподавать можно, пока голова работает, даже если она уже и к плечам-то не крепится. Сергей Фёдорович представил, как какой-нибудь лопоухий Андреев несёт в кювете его голову на лекцию, ставит на кафедру, поправляет микрофон.
Некромант усмехнулся, ещё раз оттянув кожу над бровью. Эластичность ниже нормы. И цвет. С таким лицом перед гостями как-то неудобно. Всё-таки смерть, как болезнь — нехорошо, когда она выставлена напоказ. А с такой зелёной мордой слишком очевидно, что виновник торжества необратимо мёртв.
Друзья, казалось, привыкли к тому, что Сергей Фёдорович продолжил существование в качестве зомби значительно быстрее, чем он сам к этому притерпелся. Никто, казалось, даже и мысли не допускал, что он — доктор медицинских наук, профессор, анатом с сорокалетним стажем и некромант с двадцатилетним — может просто умереть, один раз, как все остальные, не имеющие его знаний и опыта. Сергей Фёдорович не разочаровал ни коллег, ни знакомых. Тело своё он содержал в должном порядке, поэтому зомбификация прошла легко и успешно.
Он умер за кафедрой на лекции. Но к такому повороту событий был готов уже давно. Среагировав на пропуск восьми диастол, сработала вшитая под кожу ещё в прошлом году система, одновременно вводившая в брюшную часть аорты и нижнюю полую вену комплекс, поддерживающий деятельность ЦНС и мягко зомбифицирующий организм без потери «человеческого облика». Комплекс он разработал сам и тщательно протестировал на всём, что позволялось использовать для экспериментов. Лабораторные животные реагировали хорошо, маленькие зомби продолжали жить и демонстрировать вполне нормальные для своих видов реакции. Поэтому профессор был спокоен. Ещё ползшая по сосудам кровь медленно разносила по органам одну из ценнейших разработок Сергея Федоровича. А через две минуты сработал таймер и переключил систему на второй контур — в сосуды хлынул консервирующий раствор. Соответствующий объёму вводимого раствора объем крови откачивался микропомпой в резервуар, крепившийся на внутренней стороне бедра пластырем, таким же обычным пластырем были закреплены на пояснице ёмкости с комплексом и консервирующим раствором и связывающие их трубки. Эту довольно сложную систему Сергей Федорович носил с собой постоянно. Каждое утро после чистки зубов он перепроверял работу таймеров и заново крепил к телу всю конструкцию. Смерть в шестьдесят девять лет может застигнуть где угодно. Со смертью он был знаком и дружен давно — работа обязывала. Страшило то, что комплекса не окажется под рукой, когда прекратится жизнь, и будет сорвана финальная стадия эксперимента: первое и, возможно, единственное испытание на человеке.
Немного нервировало, что что-то может пойти не так, и зомбификация будет произведена с потерей мозговой активности. Сергею Фёдоровичу не хотелось превратиться в тупого зомби, хрипящего, капающего слюной и бросающегося на окружающих. Поэтому через какое-то время он добавил в систему третий контур — с раствором, который должен был при неудачном течении эксперимента навсегда упокоить экспериментатора, не позволив ему перед этим загрызть пару студентов или коллег.
Всё было выверено до сотой доли секунды. Так что, когда перепуганные студенты с первых рядов справились с шоком и подбежали к внезапно упавшему профессору, он открыл глаза и медленно сел. В кровеносную систему уже хлынул консервирующий раствор, резервуар на бедре неспешно заполнялся откачиваемой кровью. Профессор вытащил из-за пояса рубашку и отключил третий контур. Эксперимент шёл успешно.
— Что с вами, Сергей Фёдорович? Вам плохо? Может, «Скорую» вызвать?
— Ничего страшного, друзья мои, — отозвался профессор, поднимаясь с пола. — Я умер. И поздравляю вас с тем, что вы стали свидетелями очень интересного и важного для некромантии эксперимента, точнее — самой первой и самой сложной его части. Поэтому прошу меня извинить, лекцию мы сегодня завершим несколько раньше. Мне необходимо сделать замеры и закрепить результат.
Это была первая лекция, которую Сергей Фёдорович не довёл до конца. Утешало, что жизнь к этому моменту успела закончиться, и он мог продолжать с гордостью говорить, что ни с одной лекции в жизни не отпускал студентов раньше времени.
Уже на следующий день Сергей Фёдорович позвонил ректору сообщить, что согласен работать посмертно. Хотя из заведующих ушёл. Освободил место живым.
Но на работе задерживался по-прежнему. И не потому, что это было уделом начальника, а потому, что в этом институте прошла вся его жизнь. И сам институт как-то незаметно стал этой жизнью, вытеснил её, заместил, поглотил, как огромный макрофаг, устремился тысячами лизосом и мгновенно переварил Сергея Федоровича, разобрал на аминокислоты и из этих аминокислот легко и скоро выстроил нового заведующего кафедрой анатомии и некромантии, профессора, академика, создателя российской школы некромантии, светило науки. Разобрал человека и соорудил преподавателя. Педагога. Сорок шесть выпусков вот таких вот Андреевых. Работают по всему миру. И кое-кто обещает стать неплохим некромантом. Хотя большинство так и не поднимется выше среднего уровня. А некромантия всё-таки наука достаточно новая. Не то что дедовское поднятие мертвецов, что описано в сказках. Некромантия современная, основанная на тщательном изучении человеческого тела и искренне-научном наплевательском отношении к душе. А иначе наука и не делается.
Отогнав грустные мысли, Сергей Фёдорович отошёл от зеркала, набрал номер соседей — может, кто ещё на работе, помогут с вливанием. Но и по второму, и по третьему номеру не отвечал никто. Катюше, единственному танатокосметологу, согласному работать с зомби, звонить было бесполезно. Катюша предупредила, что сегодня строит личную жизнь, оставила телефон подруги и обещала, что у той найдётся и аэрокосметика, и необходимые навыки, чтобы сделать Сергею Федоровичу «хорошую мину». Но тот не спешил доверять этой «подружке». Разрисует, как Мэрлина Мэнсона. А на сорок дней близкие друзья придут, коллеги, учёные, многие с мировым именем.
Сергей выглянул из преподавательской, прислушался к вечерней тишине.
Дальше по коридору, там, где начинались кабинеты гуманитариев, падал из-под двери широкий луч. Сергей Фёдорович снова улыбнулся самому себе. Вынул из ящика стола большой шприц, бутылочку с подкрашенным физраствором, положил в пакет маленькую переносную помпу, запер кабинет и отправился к соседям.
— Здравствуйте, Наденька-Надежда Юрьевна! Заработались что-то нынче, — проговорил он, заглядывая в кабинет. Надежда отозвалась не сразу. Она ещё минуту или полторы продолжала в глубокой задумчивости водить над строчками тетради красной ручкой, время от времени касаясь бумаги. Поставила оценку, закрыла тетрадку. И только потом повернула голову в сторону двери. Её взгляд какое-то мгновение выражал лишь усталую покорность судьбе, но смиренное сменилось узнаванием с примесью лёгкого испуга.
— Сергей Фёдорович, — проговорила Надежда, вставая ему навстречу. — Что-то случилось?
— Да не пугайтесь вы, Надежда Юрьевна, — успокоил профессор, даже не стараясь скрыть, что заметил, как она вздрогнула, — ещё немного времени прошло. Не одна вы никак не привыкнете, что я теперь «мёртвая душа».
— Что вы, — заторопилась заверить Надя, — Мёртвые души — это другое. Я просто ещё не работала с…
— В бухгалтерии меня называют «посмертный преподавательский состав», — пошутил некромант. — Похоже на поезд в Аид, полный преподавателей. Только пока в этом поезде я один. Хотя, знаете, из Курска и Нижнего приглашение пришло. Хотят нашу школу некромантии у себя развивать. Просят молодых специалистов. Только из кого выбрать? Отправлю им какого-нибудь Андреева, а он скальпель держит, как дохлую мышь.
— Я работала в Нижнем после университета, — попыталась поддержать разговор Надежда, от едва заметного движения её руки зажёгся красный глаз электрического чайника. — Хороший вуз. И анатомы талантливые работают. А Семён Вадимович некромантией просто одержим. Говорят, и учёный он тщательный, въедливый.
— Это точно, — подхватил Сергей Фёдорович, не зная, как перейти к своей просьбе. — Семён — человек дотошный. Пороха ему не выдумать, но открытое другими доверить можно смело: доведёт до ума, протестирует и апробирует как нужно. По уму, надо бы самому ехать, показать, почитать у них мои курсы. Но не бросать же академию. Да и кто знает, как отнесутся там, в Нижнем, к «посмертному преподаванию».
Чайник щёлкнул, выключаясь. Надежда жестом предложила Сергею Федоровичу присесть и выпить чашечку. Но профессор с усмешкой отказался, мол, нечего тратить кипяток. Надя снова смутилась, но на то, чтобы покраснеть, не хватило сил. Она опустилась на стул и сжала в пальцах чашку, так и не сделав глотка. Взгляд потерял выражение, тени под глазами стали глубже и темнее.
— Устала, а, Надежда Юрьевна? Трудная неделя? — спросил некромант, поднимаясь. — Я тогда не буду мешать. Собирайтесь домой. Седьмой час уже, а вы, небось, с восьми?
— Что вы, что вы, — с трудом выныривая из собственных мыслей, заверила Надежда. — Я не собираюсь ещё. У меня тетрадей две стопы. А так да, с восьми. Четыре пары сегодня, и должники одолевают, вот и выключаюсь немного. Так что вы уж извините меня, Сергей Фёдорович.
Надя виновато улыбнулась, и стало видно, что ей не больше тридцати пяти, и она если не красавица, то вполне симпатичная молодая женщина. На гуманитарной кафедре она работала недавно, года два. Пришла сразу старшим преподавателем, как кандидат исторических наук. И работала старательно. Сергей Федорович был человеком наблюдательным, и ему не нужно было чужих характеристик, чтобы составить мнение о человеке. Приходила Надежда вовремя, уходила поздно. Часто, запирая кабинет, часа через три после того, как ассистенты и преподаватели из молодняка похватали пальто и портфели и разбежались по домам, он видел в приоткрытую дверь гуманитариев сидящую за столом Надежду, склонившуюся над конспектом или тетрадями. Иногда, проходя мимо, он заглядывал, чтобы попрощаться, и заговаривал с ней. Не сказать, чтобы при его жизни они были друзьями, но некоторое взаимопонимание, которое наблюдалось между ними, вполне позволяло обратиться с просьбой.
— Это вы извините меня, Надежда Юрьевна, — попытался усмехнуться профессор, но лицевые мышцы поддавались плохо. Всё-таки стоило в обеденный перерыв положить на лицо платок, пропитанный эликсиром. Но на кафедре было слишком много народа, да и студенты спрашивали каждые пять минут, а лежать с компрессом на лице нужно минут двадцать минимум, иначе не стоит и лекарства переводить. Вот он и решил не переводить. За что расплачивался теперь землисто-зелёным цветом лица и сниженной подвижностью мимических мышц. Улыбка не получилась. Вместо ещё одной попытки изобразить на лице эмоции Сергей Фёдорович выложил из кармана шприц и флакон.
— Видите ли, Надежда Юрьевна, сороковой день сегодня у меня, друзья, коллеги собрались, а я — сами видите, не совсем в форме. Если вот этот растворчик в яремную вену закачать в положении лёжа и нагнетать минут десять в обратном, к голове, то хоть какой-то румянец. А то прозелень одна. Неудобно перед гостями. Сосуды пока ещё не так плохи, и подобный фокус вполне может сработать. А сам, как видите, не сумею.
Надя посмотрела на шприц, флакон и помпу.
— Так я же не медик, Сергей Фёдорович, — проговорила она, справившись с тщательно скрываемым отвращением.
— Так медик мне уже почитай как сорок дней без надобности. Кровь я давно слил, чтоб не портилась. Заменил физраствором. Но и он застаивается. Просто прогоним немного и подкрасим. Я всё покажу. И буду очень благодарен. Но если устали или по какой-то другой причине не можете помочь — пойму. Что я, не человек, что ли.
Он прекрасно знал, что, несмотря на откровенное отвращение и страх, Надежда не откажет, просто потому, что посчитает стыдным и недостойным отказать нуждающемуся в помощи. Сергей Фёдорович не считал свои слова моральным шантажом, скорее — одним из способов получить необходимое.
Надежда с усилием поднялась со стула, отставила остывшую чашку и молча смотрела, как профессор принёс из коридора кушетку, снял пиджак и лёг, повернув голову так, чтобы яремная вена была доступнее. В ней уже стоял закрепленный пластырем катетер, через который Сергей Федорович ещё три недели назад слил кровь и теперь изредка закачивал физраствор, смешанный с одним из эликсиров собственного изобретения. Правда, до этого он вспоминал о смене раствора вовремя и находил помощников среди коллег-анатомов. А вот Надежде пришлось напомнить, чтобы надела перчатки. Оказалось, что перчаток у гуманитариев на кафедре не водится в принципе, поэтому Сергей Фёдорович отдал ей свои.
Надя справилась хорошо. Руки почти не дрожали, когда она сняла со шприца иглу и вставила шприц в катетер. Ввела жидкость, подключила помпу.
— Вам это странно? — не удержался от вопроса профессор. — То, что я мертвец?
— Признаться, мне странно, что я вовсе не волнуюсь сейчас, — ответила Надежда, разглядывая собственные руки в перчатках. — Может, это от усталости. Я, когда устаю, совсем перестаю удивляться. Если бы не четыре пары сегодня, да и вообще — загруженная неделя, я бы, наверное, страшно перепугалась. Может, испугаюсь ещё. Завтра. Когда дойдёт. А вам разве сейчас можно говорить?
— Можно, — заверил некромант, — я очень вам благодарен. Надюш, бросайте вы ваши тетради. Ведь даже спасибо никто не скажет. У вас ведь, наверное, и зарплата смешная? Врачебной надбавки-то нет.
Надежда кивнула и попробовала улыбнуться, но усталые глаза выдали её с головой.
— А давайте сейчас надевайте пальто и поедем ко мне. Меня помянём, с умными людьми пообщаемся, развеетесь. Ирина Аркадьевна будет рада. Хоть кто-то оценит её кулинарию. Давайте-давайте, едем. А то просидите здесь до ночи…
Сергей Фёдорович сам отсоединил помпу, чувствуя, что раствор уже заполнил сосуды на щеках. Но попросил Надю всё же помочь с катетером.
— Больше не стоит, — пояснил он, отвечая на взгляд Надежды, — а то буду розовый, как из бани. Давайте одевайтесь, Надя. Я тоже пальто наброшу, уберу это все и зайду за вами. Хорошо?
Надя неохотно кивнула.
— Ещё тетрадку гляну, пока вы собираетесь.
Сергей Фёдорович промыл и убрал инструменты, выключил лампы и проверил, все ли двери заперты. Видимо, о своих сосудах он был всё-таки слишком хорошего мнения, да и полежать после помпы стоило подольше. Видимо, один из сосудов лопнул, потому что из носа потекла тонкая струйка. Сергей Фёдорович прижал к лицу платок и поспешил в уборную. Дверь гуманитариев была по-прежнему открыта. Надежда сидела за столом, уже одетая, в серой пушистой шапке, положив сумочку на колени. Перед ней лежала открытая тетрадь. Взгляд Нади был, казалось, устремлён на страницу, но по его равнодушно-отсутствующему выражению легко было понять, что пользы от этого сейчас никакой. Надя уронила руки на стол и уставилась в стену. Бледное лицо с тёмными впадинами глазниц казалось неживым.
Сергей Фёдорович торопливо прошёл мимо. Может, поэтому почти ничего и не изменилось, когда он стал преподавателем-мертвецом. Потому что все они, педагоги, становятся зомби задолго до смерти. От усталости, напряжения, необходимости пытаться быть объективными и всезнающими.
Профессор прижал платок к лицу, стараясь не допустить, чтобы физраствор капнул на рубашку. Когда подтекание прекратилось, вытер нос и подбородок, тщательно, как препарат, исследовал отражение в зеркале. Результат процедур был неплох.
Сергей Фёдорович вышел из уборной и направился обратно: одеться и зайти за Надеждой. Нельзя допустить, чтобы девочка так изводила себя. Она должна жить полной жизнью, а не сидеть до глубокого вечера над тетрадками и конспектами.
— Сергей Фёдорович, — голос вывел профессора из задумчивости, — а я вас тут давно жду.
— Идите, Андреев, идите, — отмахнулся профессор, заметив выступившего из темноты студента. — Завтра.
— Значит, не поставите? — со странной бравадой проговорил тот.
— Не поставлю, и не испытывайте моё терпение, — Сергей Фёдорович хотел пройти мимо наглого подростка, но тот заступил ему дорогу.
— Мразь, шкура дохлая, мозгоед старый, — прошипел Андреев, надвигаясь на него. — Когда сдох, думали — всё, отмучились. Нормальному преподу сдавать будем. Так нет, воскрес, гнида. Ну, ничего. Если постараться, больше не воскреснешь.
В руке студента блеснуло лезвие. Сергей Фёдорович не испугался:
— И вы просто так ударите ножом человека?
— Ты мёртвый, не посадят, — глухо отозвался Андреев. — Жалеешь, что не поставил?
— А давно ли мы перешли с вами на «ты»?
Сергей Фёдорович сделал шаг назад, но Андреев со сдавленным рычанием бросился на него, не оставляя шанса избежать удара. Профессор не успел даже поднять руку, чтобы заслониться. Что-то пушистое, серо-меховое метнулось перед ним, заслоняя.
Андреев удивленно ахнул, отступая. Скальпель со звоном упал на кафель. Андреев развернулся и побежал.
— Что же вы наделали, Надя? — с досадой пробормотал профессор, торопливо расстёгивая пальто Надежды Юрьевны, чтобы осмотреть глубокую рану на плече. — Я же мёртвый, что он мог мне сделать?
— Да я как-то не подумала, — призналась Надя, морщась от боли. — Вижу, он на вас с ножом. Вот и прыгнула. Сама сообразить не успела.
— Хороший вы человек, Надежда Юрьевна, — с раздражением пробормотал некромант. — А если бы он вас убил?
— Вы бы могли сделать из меня зомби, — усмехнулась Надя, — чтобы не одиноко было.
— Можно подумать, вы хотели бы им быть? — смягчился профессор. Рана была не такой уж тяжёлой. Он прижал несколько салфеток к плечу Нади, стараясь остановить кровь.
— Ну уж нет, бррр, увольте, — отозвалась Надя, слабо улыбаясь. — Как оно там?
Сергей Фёдорович помог Надежде подняться.
— Не смертельно. Но в больницу ехать придётся, швы наложить. У меня, конечно, есть пара эликсиров, но они… — профессор замялся, — только для неживых. Так что придётся к хирургу.
— Ой, так вас же гости дома ждут, — спохватилась Надежда, — я такси вызову.
— Нет, Надя, и такси, и милицию я вызову. Хорошо, что этот зверёныш скальпель держать так толком и не выучился. Вам сейчас двигаться надо поменьше. Подождут мои гости. На поминках без покойника всегда веселее.
Автор неизвестен.
Источник.
Новость отредактировал LjoljaBastet - 14-06-2016, 06:22
Ключевые слова: Зомби профессор покойник некромант