Записки охотника. Двоих забрали еноты
Человек ко всему привыкает? Охотники привыкают месяцами не видеть дом, привыкают к смерти товарищей, привыкают к виду изувеченных тел, привыкают видеть обрубки вместо конечностей, привыкают видеть и нести смерть. Матери привыкают к тому, к чему, казалось бы, и привыкнуть невозможно: к смерти своих детей. Потеря первого ребёнка – горе, которое рушит мир раз и навсегда, а весть о гибели шестого сына становится лишь поводом провести вечер в печали.А жёны? Они просто не привыкают и не привязываются к своим мужьям или делают вид, что не привыкают. «В согласии и верности, пока рейд не разлучит нас», - гласит брачная клятва. Охотник, ушедший в рейд, теряет право на жену и потомство, теперь любой другой охотник, вернувшийся из рейда, на длительный привал или зимовку, может предложить ей принести брачные клятвы. Женщина имеет право отказаться неограниченное количество раз. Некоторые женщины десятилетиями не приносят новых клятв, надеясь, что их мужья когда-то вернутся, но на так поступают только очень глупые или сентиментальные женщины, а в мире, покинутом Вероном, таким живётся несладко. Женщины, которые в течение трёх зим не заключают новые брачные клятвы и не приносят потомство, вынуждены выполнять самую грязную и тяжелую работу в нашем селении. Такую участь выбирают единицы.
Человек ко всему привыкает. Привыкает или теряет рассудок. Третьего не дано.
Я сохранил рассудок. Моя рука не дрогнула в минской пустоши, когда наш отряд, расправившись с волками и наткнувшись на их выводок, был вынужден разделываться с волчатами клинками, так как тратить очень ограниченное количество патронов на эту мелочь было крайне не разумно. Они принимали смерть подобно своим взрослым сородичам, не скуля, лишь немногие издавали очень странные всхлипывающие звуки, когда мы перерезали им глотки или вспарывали животы.
Мой палец уверенно нажимал на автоматный курок, когда мужчины, женщины, старики и дети кинулись защищать барса, живущего вблизи их деревушки. В каком-то диком порыве ненависти и экстаза они бежали на нас с топорами, вилами и заточенными палками против автоматов и одного крупнокалиберного пулемёта. В мою память навсегда въелся старик, которому я вспорол грудь автоматной очередью, в его глазах читалась не боль, ни страх, а удовольствие, будто каждая пуля, выпускаемая мною, не рвала его внутренности, а дарила наслаждение.
Посетив саму деревушку, мы выяснили, что местные жители поклонялись барсу, подобно божеству и приносили в его логово совсем старых, немощных и просто неугодных. Когда барс был особенно голоден, он наведывался за пищей в деревушку, тогда местные начинали похищать людей из окрестных селений, чтобы задобрить своё разгневанное божество.
На тот момент барс и все, кто мог сражаться, уже были мертвы. В селении остались лишь дряхлые старухи и маленькие дети, обреченные на медленную и мучительную смерть от голода и мороза. Мы оказали им милосердие. Мой клинок вновь не дрогнул.
Я могу поведать ещё много историй, но зачем? Просто верьте мне. Мой клинок ещё не дрогнул, а разум оставался трезвым. До сегодняшнего дня.
Торговцы из Киев-Града попросили нас парой сотен золотых момент очистить окрестности от волков, разоривших пару окрестных деревень и регулярно забредающих на окраины метрополии в поисках пищи. Нет ничего более славного, чем доброе дело. Только доброе дело за золотые монеты, даже если путь лежит в сотнях километров от охотничьего селения.
Наш меленький отряд уже потрепало. Вчерашней ночью двоих охотников забрали еноты. После ухода Верона вымерли почти все свирепые хищники, которые раньше могли угрожать человеку, но множество милых зверьков превратились в свирепых тварей, которые не упустят возможности полакомиться человеческой плотью. Мне рассказывали историю о том, как отряд из пятидесяти охотников отправился выслеживать панду, терроризирующую окрестности торгового города, вернулись только двое и никто из них до конца жизни больше не промолвил ни слова.
Мы нашли её утром. Волки не стали есть её маленькое тело, лишь изувечили лицо и перегрызли глотку. Когда-то белый плащ стал алым от крови, а красные сгустки, слипшиеся на голове, издали напоминала шапку. В это было что-то не так совершенно не так. Я не впервые видел детские тела, но именно эта смерть произвела на меня наибольшее впечатление, было в ней что-то совершенно неправильное и возмутительное. Я почувствовал, как волны гнева и отчаяния накатывают на меня. Будто я вновь мальчишка, и сказатель впервые рассказывает нам историю о Буром Крысолове, но в конце он выходит не победителем, сияющим в лучах славы, а гибнет в тёмной клоаке, а сотни лап и зубов растаскивают его тело по дырам и норам. Всем мальчикам больно слышать впервые правдивый конец истории. Их маленькие кулаки сжимаются от гнева, а на глазах выступают слёзы – это их первый шаг подготовки к ремеслу охотника, от сказки к правде.
Твари явно не были голодны, а предполагать, что девочка 5-7 лет могла представлять для них хоть малейшую опасность, очень глупо. Оставался последний мотив для убийства – развлечение.
Тела, найденные нами ранее, успели пролежать на морозе от пары дней до недели, а судя по состоянию тела девочки, с момента её смерти не прошло и суток. Значит, волки совсем близко.
Старший созвал вокруг себя десятников, оглядев тело и местность, они решили не искать логово волков, так как они наверняка уже знали о нашем присутствии и застать их врасплох уже не выйдет, а вместо этого приказали разбить лагерь в ложбине неподалеку. Весь день мы провели, расставляя капканы и ловушки вокруг лагеря, таким образом, чтобы один участок местности прикрывали две-три ловушки, расположенные друг за другом. Неприкрытыми остались лишь участки, которые хорошо простреливались. Затем десятники расставили нас по позициям и приказали не использовать зажигательные патроны без команды. Старшие не стали тратить время на рассказ плана. За время рейдов каждый из нашего отряда наизусть выучил тактику борьбы с волками в условия численного преимущества противника. Осталось ждать ночного визита.
Холодно и темно. Куртка, бронежилет и термобельё не спасают от лютого морозного ветра, а прибор ночного видения позволяет разглядеть очертания местности лишь на сотню метров, в мире покинутом Вероном осталось слишком мало света, особенно ночами. Тепловизор в охоте куда полезнее, он позволяет видеть на пару километров, но столь дорогой прибор могут позволить себе только десятники и несколько опытных охотников. Я давно оставил попытки размять конечности, не создавая шума. Если я пролежу в своём укрытии ещё хоть пару часов – мне не избежать обморожения или пневмонии, а охотник остаётся частью отряда лишь до тех пор, пока может идти самостоятельно, иначе он уже не брат по оружию, а обуза. Из мрачных мыслей меня вывели одиночные выстрелы с верхушек близлежащих деревьев, где засели наши снайперы. Пока редкое потрескивание не превратилось в канонаду, я снял прибор ночного видения и попытался рассмотреть свои руки, лежащие на автомате. Бесполезно. Даже поднеся руку к носу, я не смог разглядеть её очертаний. Как же мало осталось света. Натягивая прибор на глаза, я молил богов, чтобы моя рука не дрогнула, а рассудок оставался ясным.
Выстрелы снайперов затихли в одночасье. Значит, волки совсем близко подобрались к нам. Звук захлопывающегося капкана и дикий вопль. Тварь бы и не пискнула, если бы охотник вспорол её брюхо, глядя в глаза, но мощный металлический механизм, в одно мгновение отсекающий конечности, вызовет панику даже у самых свирепых существ. Срабатывающие ловушки и треск автоматов на правом фланге. Несколько новых выстрелов с опушки деревьев, сменившихся пулемётной очередью с тыла нашей обороны. Где-то впереди волк провалился в яму, на дне которой его ждали десятки заострённых палок. Одиночные выстрелы охотников и летящие стрелы и копья им в ответ, сработало ещё пара ловушек, но волки не спешили атаковать нас всеми силами. Они кружили вокруг нас, проверяя прочность нашей обороны для финального броска.
Прекратился треск автоматов и свист стрел. Сейчас! Я быстро снял прибор ночного видения, прикрыл глаза руками и уткнулся в снег. Десятники выпустили несколько мощных световых ракет за секунду до броска тварей. Они стояли, беспомощно протирая глаза, ослепленные самым ярким светом в их жизни или глядя на взлетающие ракеты.
- Зажигательными, – прохрипел Старший.
То, что происходило дальше, напоминало, скорее, тир, чем бой. Когда ракеты упали на землю, наши автоматы уже выкосили больше половины стаи. Они кинулись на нас в едином порыве отчаяния и ненависти, позабыв про всякое подобие строя, но было уже поздно. Остаток работы за нас сделали ловушки, лязг которых сменялся лишь редкими одиночными выстрелами.
Славное же сегодня утро. И пускай большую его часть пришлось таскать тяжести. Тела врагов никогда не смогут стать непосильным грузом. Мы насчитали семь десятков волчих туш, а из ночного боя не вернулось все три охотника, ещё одному стрела пробила легкое, ему предстояло остаться в лесу и ждать, пока холод и потеря крови сделают своё дело или же воспользоваться своим клинком в последний раз.
Прочесывая окрестности в поисках тел, я натыкался на волчьи туши, одетые самым разнообразным образом, на некоторых были лишь старые шкуры, надетые поверх каких-то обносков, а некоторые были облачены в подобие кожаных доспехов, пара волков и вовсе были абсолютно голыми. Разомкнув их челюсти, я обнаружил, что их зубы были неаккуратно сточенными, но этого было достаточно, чтобы перегрызть беззащитное горло.
Как всегда, вокруг лишь людские тела, если этих существа еще сохранили что-то от людей. Настоящие волки вымерли ещё в первое десятилетие после ухода Верона. На их место пришли те, кто отринул в себе всё людское ради выживания. Вкусившие человеческой плоти больше никогда не смогут есть что-то другое. Они не заслуживают жалости и сострадания. Отныне и вовеки веков они не наша родня, их имя волки, тела – туши, а могила – яма.
Совсем недалеко раздался хриплый свист, отдаленно напоминающий кашель. Я обнажил клинок и осторожно направился к источнику звука.
Высокий, почти два метра роста. Длинные седые волосы и такая же седая борода почти полностью скрывают лицо. На голове можно разглядеть накидку из настоящей волчьей шкуры. По всей видимости, Вожак. Кожаные доспехи и грозный вид не спас его от пуль, пронзивших живот и грудь. Сейчас он лежит передо мной абсолютно беспомощный, но в глазах нет ни тени страха, смотрит прямо в глаза, как на добычу. Я, не медля, обнажил свой клинок, опустил на снег рядом с ним и занес для последнего удара. О боги. Этот взгляд. Существо с ним не может быть сражено ни пулей, ни клинком, ни огнём. Оно должно быть бессмертным. Убить что-то смотрящее так, наверное, страшнее, чем разрушить храм старых богов. Смогу ли я?
Боковым зрением я заметил, как рука волка медленно, почти незаметно тянется к копью лежащему рядом. Значит, у меня осталось ещё немного времени, чтобы проверить свою догадку. Я осторожно коснулся его лица и приподнял верхнюю губу. Сточенные клыки.
Я вспомнил растерзанное тело меленькой девочки и понял, что мой клинок не дрогнет. Никогда.
Звери не наша родня.
Ключевые слова: Охота волки смерть авторская история