Посторонние там не ходят
Ночь была тёмной. Даже чёрной. Будто бы разом погасили свет и окунули в битумную яму. Тягучая реальность, в которой чувствуешь себя, словно застрявшая в патоке муха. И голоса. Бубнящие, как через слой ваты, голоса случайных прохожих. Впрочем, случайных ли?– И ведь не стыдно было деда обидеть? Взять, и украсть у него тапки! – негодованию старика не было предела: - Ведь на минутку прилёг, только глаза закрыл – тапочек, как ни бывало.
Ольга Викторовна неслышно выдохнула, и подумала: «Какой-то бред – кому нужны тапки, даже если они не заношенные до дыр»?
Голос начал удаляться:
– Хорошие тапочки были: удобные, тёплые. Десять лет носил, а они всё, как новые.
«Сумасшедший, наверное», – подумала Ольга Викторовна и шевельнула плечом, разминая затёкший сустав. Сквозь дрёму это сделать было затруднительно – тело словно одеревенело и не слушалось своей хозяйки. Откуда-то из-за спины послышался тонкий девичий плач.
«Это не ночь, а…» - успела подумать Ольга Викторовна, проваливаясь в сон ещё глубже. Стремительный полёт сквозь чёрную мглу, рывок и остановка, когда сердце выскакивает из груди, заходясь в панике первобытного ужаса. Судорожная попытка вдохнуть переходит в необходимость отдышаться и успокоить хаотичный ритм сердца.
– Ну, почему-у, Господи-и, почему так произошло именно со мно-ой? За что-о?! – навзрыд, захлёбываясь своим горем, где-то рядом рыдает молодая девушка.
«Господи, да она ещё совсем девчонка», - выдыхает Ольга Викторовна, откидываясь навзничь. Сердце глухо колотится внутри клетки из рёбер, лоб покрывает испарина. «Что с тобой произошло? Было бы из-за чего так убиваться, сердешная», - в голове рождается мысль, в ответ на словесные терзания.
– Мы же… – девушка зашлась в приступе кашля: – Мы же только начинали жить. Только-только начинали планы строить. Надежды на будущее… разве так можно?!
Речь молодой леди стала более бессвязной. Сквозь темноту доносились лишь невнятные рыдания, да упрёки к кому-то Высшему. Слов было не разобрать, да и звуки стали отдаляться. «Успокоилась, видимо», - вздохнула Ольга Викторовна и попыталась немного сжать руки: от лежания в одной позе начинало покалывать пальцы. Проснуться бы окончательно, да лечь поудобнее, но такая уютная темнота. Бывает же так: лежишь, и всё тебя устраивает. Но, вот, понимаешь, что и руки затекли, и мышцы заныли, и перевернуться бы на другой бок, но – так удобно лежишь, что и не хочется…
Где-то на краю слышимости возникли шаркающие шаги. «Спать, спать, спать. А то опять буду слушать про ворованные тапочки», – мелькнула в голове мысль.
– А ведь не нашлись тапки-то! – скрипуче-обиженно пожаловался голос: – Куда уж только не заглядывал: и в шкаф, и под тумбочку. Даже с табурета на антресоль заглянул – нет, как и не было. Ну, натурально, украли. Васька, сволочь, украл. Он, шельмец, больше некому. Хорошие были – с кожаной подошвой.
Дед покряхтел, переминаясь с ноги на ногу. Протяжно высморкался, и витиевато обругал Ваську, правительство и полосатых чертей всем омутом разом.
– Покурить бы, – разговорчивый старик, было слышно, похлопал себя по карманам: – Да с этими тапками и папиросы забыл на трюме-то. Хорошие папиросы-то были, крепкие.
И дед закашлял, заперхал мучительным разрывающим воздух кашлем.
– Это ж надо, – отдышавшись, продолжил он жаловаться: – Ни с того, ни с сего взять и украсть мои тапки. Они что там себе думают, что дед Никифор на них управы не найдёт? Да я, если надо, к участковому пойду! Я Димку сызмальства знаю – уж он-то наверняка поможет дедушке.
Постепенно речь становилась всё тише, пока совершенно не растворилась в пространстве. То ли дед Никифор устал и ушёл к себе за папиросами, то ли сон окончательно сморил Ольгу Викторовну. Где-то хлюпала вода и придушенно попискивал то ли котёнок, то ли обиженный щенок. Темнота дарила уют и покой – совершенно не желая выпускать из своих цепких объятий. Хлюпанье стало дробным, рваным. А неизвестная живность, видимо, училась разговорной речи, потому что попискивание складывалось во всхлипывания, сквозь которые прорывались уже осознанные фразы:
– Он ведь для меня совсем родной был. Даже ближе стал отца с матерью. Разве можно так было? Как же я теперь буду одна-то?!
«Господи, опять эта несчастная. Сегодня не дадут выспаться-то», - подумала Ольга Викторовна и протяжно зевнула.
– И на что он меня променял? На кого?! А ведь мы могли жить долго, могли детишек с ним родить... прелестных двух дочек… – девушка вновь зашлась в беззвучном плаче. На миг Ольге Викторовне показалось, что невидимая девушка сидит под окном, уткнув лицо в сгиб руки, роняя крупные слёзы и заходясь в немом крике. И так её стало жалко – что бы у неё не случилось, оно не стоило такого отчаяния. Захотелось как-то поддержать, приободрить невидимую в темноте гостью.
Сонный паралич совершенно не давал пошевелиться, казалось, чернота стала такой густой, словно приобрела реальный вес и тягучесть. Ольга Викторовна собрала все силы и рванулась вперёд. Вспыхнула ослепительная бело-синяя искра, пронзившая грудь и отозвавшаяся болью под левой лопаткой.
– И-И-И-и-ы-ы-ы-ы!!! – судорожно втянула в себя воздух Ольга Викторовна, рывком усаживаясь на кровати. Натянулись провода датчиков и трубки капельницы. Пронзительным писком отозвался кардиомонитор.
– Тише! Тише, успокойтесь. Вам сейчас нельзя вставать! – девушка-реаниматолог пыталась уложить пациента обратно на кровать. Тревожно замерцала аварийная лампа. Дежурный врач бегло проверил показания приборов, и ввёл порцию раствора в капельницу.
– Где я? Что со мной? – пыталась понять Ольга Викторовна, осматривая интерьер больничной палаты: – Что случилось?
– Ольга Викторовна, сейчас самое ужасное уже позади. У вас был сердечный приступ. Удивительно, что вы вернулись. Но теперь всё будет хорошо. Вам надо больше отдыхать, а с остальным медицина справится.
Доктор пошуршал лентой кардиограммы:
– Да-да, именно отдыхать. Хотите поспать? Вы в реанимационной палате – здесь очень тихо, очень спокойно. Спите себе. Хорошие сны очень положительно влияют на выздоровление, да-с.
– Беспокойное у вас тут местечко, доктор, соседи очень буйные. Всю ночь то сумасшедший дед свои тапочки искал, то безутешные влюблённые рыдают… беспокойно тут у вас, очень беспокойно… – голос лежащей женщины становился всё тише, а дыхание более равномерным: – Васеньку, доктор, Васеньку моего привезите. Скучаю… доктор…
«Во, бабка, во даёт», – хохотнул медик-практикант – студент медучилища: «Соседи буйные… да у нас тут – реанимация! Никаких соседей, никаких посторонних».
– Васенька?.. – переспросил доктор у дежурной медсестры: – Кто это? Сын? Или внук?
– Кот, – ответил та: – Сын с внуками под лёд провалился – никого не спасли. Муж, как узнал, запил по-чёрному. Только на два месяца и пережил их. Васька – это кот. Соседка рассказывала. Лет десять жил. Умер на днях. Видать, и хозяйку приступ разбил после этого. Спасибо соседке – «скорую» вызвала.
– Да-а, уж… история, – доктор покосился на притихшего студента.
– Ступайте, милочка, домой. И дежурство закончилось, да и завтра совет у главврача – вам отдохнуть надо бы.
***
– Больше Ольга Викторовна не просыпалась. Ушла тихо, во сне, – Сашка отодвинула от себя кружку с остывшим кофе, задумчиво повертела в пальцах сигарету и, не закурив, положила её в пепельницу: – В ту ночь в нашей больнице умерли три человека: сумасшедший старик, который считал, что у него украли тапочки; молодая девушка, наглотавшаяся таблеток, потому что её бросил парень; и Ольга Викторовна – пережившая всю свою семью, но не выдержавшая смерти любимого котика. Реанимация, правда, на седьмом этаже и посторонние там не ходят…
Ключевые слова: Реанимация история о жизни Смерть Неизведанное параллельная реальность СОН или Реальность авторская история популярное