Дозвалась
Со слов моего деда, эти события произошли в середине 1970-х годов в его родной деревне, что находится на юге Сибири. Деревня и поныне населена и исчезать с лица земли не собирается. Мой дед, зовут его Андрей, в ту пору работал мотористом в колхозе. Работы хватало за глаза, особенно в пору посева и сбора урожая, деньги платили очень хорошие, хоть и приходилось в буквальном смысле жить в полях.Поздней сухой весной бригада, где трудился мой дед, заканчивала работы на отдаленном поле. Работали без выходных уже почти две недели, но никто и не подавал виду, что устал, никто не позволял себе схалтурить или уйти с поля раньше коллектива. Быт был организован здесь же: легкий деревянный навес, под ним большой общий стол с лавками, пара умывальников. Недалеко стояли бытовки на колесах, где все и ночевали. Поле соседствовало с густым лесом, который постепенно переходил в непроходимую тайгу. Так вот, однажды, когда они всей бригадой после долгого трудового дня сели за стол ужинать, к ним из леса вышла женщина. Дед описывал ее как высокую и худую, с необычными чертами лица: «Вроде лицо и красивое, нос, глаза на месте, ямочки на щеках, улыбается, но смотришь на нее и понимаешь, что будто не человек это». Одета она была в серую длиннополую одежду из какого-то грубого домотканого сукна. «Такой одежи я уж лет 30 не видывал, это ж еще при царе, наверно, так одевались, тяжело жилось, видать, тогда», — говорил дед.
Вся бригада словно оцепенела, все разом отложили ложки и уставились на незнакомку. Та постояла немного в тени сосен и подошла прямо к столу. Кто-то из ребят молча подвинулся и предложил незнакомке присесть, другие гостеприимно налили полную миску борща и поставили к освободившемуся месту. Но незнакомка даже не посмотрела на предложенное угощение, она громко вскрикнула и направилась к одному из тракторов. Тут оцепенение, видимо, прошло, так как бригадир, беспокоясь за сохранность казенного имущества, сказал ей: «Куда это ты, милая моя, лыжи-то навострила? Смотри мне, не озоруй, а то знаем мы ваших. Ходят, мол, дай, дядя, за рулем посидеть, а сами по карманам в спецовке шарят».
Далее буду описывать события словами деда Андрея.
Мы тогда еще посмотрели на старшого, мол, ну что с тебя, убудет что ли, пусть ходит, не унесет же она этот трактор в подоле. Но Иван Савельич разошелся: «Уходи, — говорит, — отсюда! Ты с какой деревни? Вот на тебя напишу жалобу, что мешаешь людям работать!» А она даже не глянула на него, подошла к трактору и давай нюхать его. Ну вот прямо картина, стоит деваха, нос свой к двигателю прислонила и нюхает. Ну, мы прямо заржали тогда все разом, словно отпустило нас что-то. Кто-то закричал ей: «Глупая, ты ж солярки-то сейчас нанюхаешься, потом блевать будешь. Уйди, дура безмозглая!» Ну, в общем, давай ее по-всякому, и про еду забыли, и про все на свете.
А девка-то постояла так, словно и не слышала она нас, потом подняла голову и в поле сиганула бежать, да так быстро, что даже ног не видно было. Мы все повскакивали с лавок и бегом к трактору, а ее и след простыл, даже травы примятой не видно. Только Арсеня наш, с Ивановской который, разглядел у пруда уже ее. Как и не бежала будто, стоит себе и на нас зыркает. Ну, мы поорали ей да за ужин обратно сели. Как сели, так и ахнули: борщ весь скис, аж зеленой плесенью покрылся. Хлеб в черных пятнах, аж брать страшно. Кто-то в голос на повариху давай орать, той аж дурно стало, унесли несчастную в бытовку. Стоим вот всей ватагой вокруг стола и чешем репы, что за чертовщина такая. Тут кто-то из наших и спрашивает: «А Иван Савельич-то где?» Оглянулись — и правда, нет бригадира.
Давай звать его, сбегали к поварихе до бытовки, нету там его. Вот только недавно с нами был, орал на эту дуреху и словно сквозь землю провалился. Трое парней кинулись по ближайшим кустам, может, живот прихватило от борща у старшего, но и там тоже нету. Орали, орали, всё без толку. Ну, прикинули уж, что сам найдется, не маленький чай. Борщ, само собой, на землю вылили, хлеб в костер поскидывали. А жрать-то охота, весь день, считай, на работе. Из продуктов только картошка осталась. У поварихи натурально отшибло весь разум, только лежит да охает. Залили в нее 100 грамм водки и оставили отлеживаться.
Ну посовещались мужики, да и решили до деревни съездить за харчами, километров 12 в одну сторону, на тракторе часа за полтора-два управиться можно, да заодно фельдшера для поварихи привезти. Вроде решить-то решили, но чего с бригадиром-то делать — непонятно, пропал ведь человек. Ну тут я, вроде как самый старший после Савельича, и решаю: «В общем, езжай, Арсеня, на моем тракторе, а мы тут останемся, да бригадира дожидаться будем». Отцепили плуг, завели трактор, сел, значит, Арсеня в кабину и тут же выскочил оттуда весь белый. «Ноги, — говорит, — ноги из-под трактора торчат, с другой стороны. Там как раз тень от деревьев, только с кабины и разглядишь».
Подбегаем: точно, лежит кто-то под трактором. Кинулись ближе — бригадир наш там. Мы его за ноги — давай дергать, мол, Савельич, вылазь оттуда, потом взяли втроем да вытащили его волоком. Бледный весь, лицо всё маслом машинным закапано, но вроде живой, дышит. Мы водой его — давай плескать, по щекам бьем, не приходит в себя. В бытовку к поварихе отнесли, а Арсеня тут же по газам в деревню за фельдшером и участковым.
Про бабу эту чудную и забыли уже все, потом спрашивал своих — никто не помнит, стояла она так же в поле или нет. Прошло, наверно, с полчаса, выходит из бытовки бригадир, очухался, значит. Лицо всё отекшее, словно с попойки. Мы, значит, сидим все за столом, смотрим на него, молча курим. Савельич подходит к нам и говорит: «Уезжать надо отседа, мужики. Место тут плохое, беда будет». Мы ему: «Иван Савельич, шли бы вы обратно, отлежались бы в тенечке, сейчас вот Арсеня фельдшерицу привезет, посмотрит вас». Про милиционера как-то промолчали все, мало ли чего. Так он хвать сразу первого попавшегося за грудки, Сенька это был, Валерки твоего другана дед, да закричит ему в лицо: «А ну, мать твою растак! Собирай железяки да бегом отседа в колхоз. Всё!» У меня аж душа в пятки ушла, никогда таким не видел старшого.
Ну, мы поглядели друг на друга, папироски потушили, да давай вещи собирать. Кто-то полез навес разбирать, так Савельич закричал: «Брось его! Давайте соляру забирайте всю и технику».
Я к нему подхожу и спрашиваю так негромко: мол, чего случилось-то? Он посмотрел на меня и снова: «Беда будет, уходить надо».
Какая беда, где, когда — ничего от него не добился, молчит да по сторонам зыркает. Потом и вовсе побежал к полю, как раз к тому месту, откуда эта баба убежала. Постоял, значит, поглядел вдаль, в сторону пруда, потом к нам вернулся. Мы уже к тому времени были готовы выдвигаться. И тут-то все увидели тучу! Шла она сперва медленно со стороны леса. А потом ветер налетел такой хлесткий, ну точно быть урагану. Подумали: уж не про эту ли беду говорит наш бригадир? Ну да, радости мало, навес сорвет, да одежду забытую пораскидает по всем гектарам, но ведь не в первый же это. Тех, кто в страду работал не первый год, этим не испугаешь.
А тут еще трактор, который баба та нюхала, не заводится. Уж все завелись, на дорогу потихоньку выползать начали, а он ни в какую. Дергают, дергают его, значит, он только чихает и всё. Уж не помню, чья была машина-то. Савельич, значит, подбежал и кричит снова: «Бросай его, ехать надо!» Схватил того мужика за шиворот и потащил к дороге. Ну уж никто и тут спорить не стал, да и надоел этот балаган всем, домой так домой! А трактор потом заберут, никуда не денется.
Ветер уже сильный был, уж подлесок к земле начинал пригибаться, и туча эта всё ближе и ближе — вот-вот хлынет. Это мы уже порядком отъехали, километра три-четыре, как вдруг запахло дымом. Вот так резко и сильно, а потом смотрим — глазам не верим, снег повалил. Я назад-то оглянулся, а там всё красно! Тайга горит за нами, а то не снег, а пепел валит! Ой, что тут началось, все по газам дали, справа-то поле целинное, сушняка, а слева-то лес стоит, вот как догонит нас пожар, тут и останемся. Смотрю, повариха в прицепленной бытовке крестится и на поле показывает, а там тоже огонь скачет — отрезает, значит, нам дорогу.
Ну, выехали, значит, мы уже к реке, там огню не достать уж нас. Трактора поближе к воде подогнали, моторы не глушим, а сами из кабин повыскакивали, смотрим на это зарево и бригадира давай выпытывать — откуда узнал про пожар? Ведь ни дыминки не было.
Ну, он уже успокоился, беда миновала, стало быть, и рассказать можно.
«Погубить, — говорит, — она нас хотела ведь, девка-то эта. Уж и не знаю, кто это такая, ведьма иль дух какой злой, но не получилось у нее ничего».
Мы все рты пооткрывали, слушаем его, значит, дальше.
«Пошел я к ней, значит, разобраться, кто она такая и чего ей надо. Убежала-то она от нас далеко и прытко, даже и не видел никто, как так вышло. Пошел я через поле, она все машет и машет мне рукой, зовет, видимо. Я ей кричу, мол, иди сама сюда, не злимся мы на тебя. Она не обращает внимания и всё тут, машет и машет, потом давай в меня пальцем тыкать и что-то прикрикивать, видимо, чтоб торопился, шел к ней. Прибавил я шагу, сам иду и чувствую, на сердце тяжело становится, будто кто-то изнутри меня начинает потихоньку сдавливать. Тут мне и страшно стало, и уж решил плюнуть на нее да назад повернуть, но не могу, словно тащит она меня к себе. Ни головы повернуть назад, ни рукой помахать уже не могу. Только ноги сами передвигаются. А баба эта, смотрю, заулыбалась так страшно, рукой своей все сильнее замахала и клокочет что-то про себя. Лицо жуткое, словно из бумаги мятой большой комок вместо головы. Рот огромный и круглый стал, вроде как у рыбы какой, глаза серые, мутные, словно из слюды, вот так уж близко к ней подошел я. От страха давай вспоминать молитвы да заговоры, да не помню ни одной, хоть и крещеный. В голове только «Господи, спаси, убереги от нечистого», да матушку свою покойницу вспомнил, она у меня набожная была, начал в памяти перебирать, как мы в церковь ходили, какие слова там говорили. Уж как давай я все эти слова церковные про себя повторять, потом уж и молитву «Отче наш» вспоминать начал, забубнил ее шепотом. Чувствую, как тяжесть уходить-то начала, ноги подкосились, упал я аккурат на колени и давай тут же креститься. Уж как я только не крестился, и слева направо, и наоборот, и руками обеими по очереди. И помогли молитвы со знаменьем, завыло чудище и в пруд кинулось, там и пропало, даже рябь по воде не пошла. А я все стою на коленях, в себя, значит, прихожу, и тут слышу, гудит сзади, как будто огонь в печи, и дымом пахнет. Встал я на ноги, обернулся назад, а там горит наш балаган вместе с техникой, поле горит, тайга полыхает! И меня тут же огнем накрыло. Ничего не помню потом. Как уж под трактором очутился, ума не приложу. Как в себя пришел и понял, что живой, то долго думать не стал, не зря мне видение это явилось. Стало быть, не зря!»
Уж мы тут и креститься, и молиться давай, бригадира по плечам хлопаем, спаситель наш. Не знаю, сколько времени мы там на берегу стояли, уже и с других полей подъехали бригады, увидев зарево-то наше. И Арсеня с подмогой из колхоза прикатил. А пожар долго еще бушевал, весь лес выгорел, поля и наш балаган начисто сгорели, только груда железа от брошенного трактора осталась, до сих пор там стоит, никто даже на металл не утащил — боятся.
Уже позже знающие люди предположили, что баба эта была дух злой, вроде как полуденница называется. Раньше предкам нашим всячески вредила эта нечисть, поэтому и пахали, и сеяли по древним правилам, в самый зной не трогали поля — знали, что это самое время для духов полуденных. Уживались раньше предки наши с духами и жителями лесными, а с приходом новой власти подзабыли, небось, вот и пыталось «это» нас прогнать иль сгубить. Видать, уж сильно мы ей докучали.
Но самое страшное, что не спасли молитва да крест Ивана Савельича от злой полуденницы. Поле это хоть и сгорело начисто, и засеивать его не стали, но на следующий год колхоз его все-таки прибрал к хозяйству. Я уже в этот год работал помощником главного механика на базе МТС, а Иван Савельич все так же бригадирствовал. Так вот, мужики говорят, проснулись утром, а его нет, полдня искали — нашли в пруду том, утонул, бедолага. Будто ночью полез купаться и утоп, а пруд-то — куры ноги полощут в нем. Дозвалась, видать, полуденница!
Автор - glazastraxa.
Источник.
Ключевые слова: Посевная трактор бригада девка полуденица пожар