Хрящехмыл (Часть II, Final)

На утреннем осмотре главврач не присутствовал. Медсестра изучила локоть, поцокала языком, разглядывая синяк:

— Что же вы так, аккуратней надо…

Принесла мазь с бадягой, щедро нанесла на негнущуюся руку. Застывший серый глаз заметила не сразу. Увидев, долго вздыхала и всплескивала руками:

— Ну как же так-то, Демьян Григорьевич? Что я теперь Александру Семеновичу скажу? Выпишем окулиста из города, приедет, осмотрит…

Демьян едва замечал хлопочущую медсестру, думая о своем и невпопад кивая. Окулист ему, конечно, уже не поможет — если уж Мара что забирает, так насовсем. Раньше откупался курами да кроликами, но коли уж оказался одной ногой на Калиновом мосту — не поторгуешься, чай, не на рынке.

Новая прогулка по центру «Долголетие» превратилась для Демьяна Григорьевича в настоящее расследование. Постукивая тростью и старательно переставляя неподвижную ногу, он внимательно вглядывался единственным зрячим глазом в лица своих товарищей «по несчастью» и находил клейма упыря на локтях, коленях и щиколотках.

Знахарством и костоправством Демьян когда-то тоже не брезговал и теперь опытным взглядом подмечал — у одной старушки позвоночник «склеился», и кожа на спине свисала складками, у другого — немощного деда в коляске — и вовсе обвисал и нос, и уши, лишившиеся хрящевой ткани. Все указывало на то, что упырь «доит» целый центр совершенно невозбранно, присасываясь к старикам, что благодарно принимали снотворное и успокоительное от вечерней санитарки. Ясно дело, откуда он тут такой. Суставы, артриты, артрозы и ревматизмы лечили, а болезнь — куда ей деться? Закон сохранения энергии, он и для Нави закон. Копилось-копилось, да и выплеснулось, как до краю набралось.

Можно было, конечно, оставить все как есть. Найти телефон, позвонить родне, попросить перевести в другое заведение. Вспомнились пулеметные очереди, что косили людей над оврагом, скрип веревки, отягощенной тяжелым зловонным грузом, грубые лающие слова на чужом языке…

«Дудки! От немца ня бёг, а тут стрекача задать удумал? Нет ужо! Ишшо повоюем!»

Вернувшись в комнату, Демьян принялся рыться в сумке, выбрасывая вещи на пол — так и не удосужился разложить по шкафам. Летели в сторону носки, трусы, какие-то треники, майки… Есть! С сожалением старик оглядел едва ношеный свитер с ёлочками — дочка покойная подарила, сама связала. Вздохнув, он потянул за ползущую петлю, распуская рукав...

Когда Демьян закончил, на полу покоилась горка темно-зеленой пряжи. Тусклое солнце за окном, стыдливо прикрываясь тучами, приближалось к горизонту. Нужно было торопиться. Быстро смотав пряжу в клубок, старик достал из сумки лезвие «Спутник» и надрезал запястье. Закапала темная кровь, впитываясь в клубок. Сухие губы нараспев шептали:

— Вейся, нить,

Да лейся песня,

Покажи, Чур,

Где тропка чудесна,

Где навья дорожка,

Где не шмыгнет

Ни мошка, ни кошка…

Набухнув, напитавшись кровью, клубок подпрыгнул на ладони, упал на пол, оставляя багровый след, покатился под стол. Там крутанулся и направился вверх по стене. Ткнулся в решетку вентиляции, раз-другой, разочарованно шлепнулся на стол.

— Э-э-э, не, брат. Давай-ка иную дорожку шукай, в эту дырку я не улезу.

Клубок недовольно крутанулся, и заскользил по коридору, издали напоминая раненую крысу, что волочит за собой внутренности.

Быстро отыскав в сумке крошечный уголёк, Демьян зажал его в кулаке и поспешил за путеводной нитью. Клубок резво скакал по лестнице, старик как мог шагал следом, пересчитывая ступени тростью. Нога то и дело взрывалась болью, вышибая воздух из легких. Левая рука вела себя не лучше, то и дело замыкая, да так, что Демьян чувствовал, как лучевая кость трется о плечевую. Изношенное сердце заходилось в припадке, легкие выплевывали влажные хрипы.

Миновав первый этаж, клубок покатился куда-то ниже, в подвал. Демьян последовал было за ним, но чья-то рука мягко опустилась на плечо, останавливая старика.

— Демьян Григор… Простите, все никак не привыкну. Вы мне в отцы годитесь, а я фамильярничаю, — Варженевский глупо хихикнул. — А чего вы на ночь глядя по лестницам скачете?

Старик, скрипнув зубами, развернулся к прилипчивому главврачу. Тот охнул, прижав ладонь к губам.

— Охохонюшки, я-то думал, Анна Павловна преувеличивает… Нешто катаракта? Или… Подождите, может, роговица повреждена? А, впрочем, что это я? Окулист приедет — разберется. Вы скажите, милейший, может, вам пока таблеточки от давления или укольчик, чтоб спалось лучше? Все что угодно...

— Знаете… — Демьян с сожалением взглянул на перила — клубка и след простыл. — Мне б костыль. Усе ж, трость, это, ведомо, не тое… Железный, коли можно.

— Не знаю, как насчет железного, а вот алюминиевых у нас в достатке. Тросточку я тогда заберу?

— Не чапай. Память это, — тут Демьян был не совсем честен. Помнить такое не очень хотелось.

— Как скажете, тут вот у нас, в кладовой…

Повезло — костыль оказался легкий, трубчатый. В самый раз. А что алюминиевый — то не беда. Твари с той стороны Смородины никакой металл не любят, кроме разве что золота.

— Так вам сподручнее будет. Может, вас проводить в нумер-то? Алеша! — дюжий санитар тут же материализовался словно из ниоткуда. — Проводишь пациента?

— Дякую, я ужо как-нибудь сам… Лучше вон, подышать выйду, костыль опробую заодно.

— Не простудитесь! — заботливо напутствовал Варженевский.

Демьян вышел на широкое крыльцо, вдохнул влажный лесной воздух. Точно так же пахло в бесконечных родных болотах, где он петлял, путая следы, заманивал немцев в топи, а там натравливал на фашистов оголодавших и озлобленных лесных божеств, что остались без подношений, когда полыхали деревни. «Ведь не боялся же тогда! И сейчас трястись неча!» — настраивал себя Демьян. Куда там! Это покуда он молодой да горячий был, мог и гыргалицу скрутить, и с мавкой до утра в озере плавать, и упырю сердце вынуть, а теперь… Нога не гнется, рука как деревянная, глаз не видит…

Тяжело вздохнув, старик окинул взглядом кромку рощи, над которой еще полыхало зарево погибающего заката. Едва не наступил на табличку «По газонам не ходить», нагнулся, кряхтя, сорвал цветочек клевера, спрятал в нагрудный карман.

Ни главврача, ни санитара в коридоре уже не было. Воровато оглянувшись, Демьян спустился в подвал — бурая линия крови, отпечатавшаяся на ступеньках, вела именно туда. Едва не заплутав в тускло освещенных коридорах, старик коротко свистнул и прошептал:

— Чур-чур, узел свяжи,

Дорогу покажи…

Стоило ему это произнести, как что-то мягкое ткнулось в щиколотку — клубок. Схватив с пола ниточку, он последовал за покатившимся вперед проводником. Тот вскоре остановился у неприметной двери и осел безжизненно, выполнив задачу.

Без ручки, покрытая жестяным листом, дверь была заперта. У косяка зиял свищ замочной скважины. Первым делом Демьян достал из кармана уголек и начертил на двери крест. Подумав немного, добавил линий тут и там. Получилось то, что носили на шевронах и фуражках чудовища в человечьем обличье, что поджигали заживо селян, запирая их в сараях. Добавив по загибу на каждую линию креста, чтобы получились серпы, Демьян удовлетворенно кивнул. Скрутив подошву с костыля, попробовал металл пальцами — остро.

— Ну, с Богом, — выдохнул он бесшумно. Взял цветок клевера, растер в ладони, прижал к двери:

— Не жива и не мертва,

Помогай разрыв-трава,

Разойдись-ка ты на два

Как велят мои слова…

Мир дрогнул, сжался пружиной, а после — распрямился, выплюнув Демьяна в темный, душный подвал, полный шипением и жестяными трубами. Единственным источником света оказалась россыпь желтых глаз в углу. Раздался недовольный то ли писк-то ли хрип, хруст хрящей и суставов, после чего глаза вдруг перескочили на потолок — тварь готовилась атаковать сверху.

Демьян отбросил осиновую трость, поднес уголек к губам и дунул. Тот покраснел, раскалился, выпустил рой белых искр, точно новогодняя шутиха. Взвизгнув, создание замахало руками, сбивая жалящих светлячков с болезненно-серой кожи, не удержалось и шлепнулось на бетонный пол, извиваясь, как придавленная сороконожка.

Старик не стал ждать, пока упырь придет в себя. Размахнулся костылем на манер копья, шагнул вперед, едва не закричав от боли, прострелившей колено, и вогнал острый конец прямо под торчащие ребра твари. Та жалобно заверещала на каком-то своем навьем наречии, беспорядочно зашевелились многочисленные пальцы на лице.

— Так-то, паскуда. Не таких утихомиривал! — довольно хмыкнул Демьян. Уголек в пальцах еще слабо тлел, освещая подвал. Бросившись на пол, старик обвел пригвожденную к полу тварь угольным кругом, стараясь не попасть под хлещущие конечности и удары когтистого хвоста. Недолго думая, добавил еще две «свастики» на вентиляционные трубы под низким потолком — чтоб наверняка.

— Ну что, говнючонок, пора до дому? — злорадно спросил колдун. Засучил рукава, уселся на пол, положил перед собой уголек — ритуал предстоял долгий. Тварей пекельных убить нельзя — не жили они никогда. Зато домой возвернуть — за милую душу. Чернобог-батюшка не любит, когда слуги егойные в Явь сбегают, да живые души заместо мертвых пытают.

Достав из-за пояса кривого обугленного идола, Демьян поклонился ему в пол, выпрямился и принялся монотонно зачитывать:

— Широка река, крепок мост,

Страшен змий, да псы скоры…

Заслышав эти речи, тварь забилась еще пуще; выбрасывала перед собой длинные тонкие языки, хрустела костистой шеей, царапала бетон, но Демьян был непоколебим. Уголь потух совсем, тьма сгущалась, становилась материальной, ощутимой, точно мокрая собачья шерсть, подступала со всех сторон. Создание неистовствовало в кругу, чуя приближение своего повелителя.

— Зорки очи твои,

Остро копье твое,

А беглеца не удержали…

Демьян чувствовал, как дрожит реальность, открывая дорожку в Навь, слышал, как по Калиновому мосту стучат чьи-то гигантские железные сапоги.

— Приди, батюшка,

Усмири раба своего,

Забери его в чертоги черные,

Да пустоши зловонные,

Приди, бат…

Звякнул замок. Дверь за спиной резко распахнулась, ударив старика в спину. Единственный глаз ослепил нестерпимо яркий луч, беспорядочно заплясавший по подвалу. Вдруг направившись куда-то вверх, он с грохотом обрушился на голову Демьяну, и все вновь погрузилось во тьму.

***

Солоноватая дрянь высохла в горле, заставив старика закашляться. Глаза долго не могли привыкнуть к лучу белого света, льющемуся из тяжелого фонарика в руке виновато разводящего руками Варженевского.

— Вы уж извините, Демьян Григорьевич, что я вас так… по голове. Ну колдун-колдун, признаю, — закивал главврач. — А бизнес-партнера-то моего зачем? Хрящехмыл со мной, знаете ли, с самого открытия.

Демьян попытался дернуться, вскочить на ноги, но едва мог пошевелиться — всего его опутывала холодная окоченевшая плоть, точно старика душил мертвый питон. Не сразу он заметил ритмичные сосущие звуки, раздающиеся откуда-то из-за спины. Словно в подтверждение его догадки миниатюрные пальчики пощекотали шейный позвонок.

— А вы что думали, Демьян Григорьевич? Вы уж извините, я все же по имени-отчеству, мне так привычнее. Нет, убивать вас никто не собирается, мы же не звери… Да и кто за вас платить тогда будет? Между прочим, парализованный пациент приносит тысячу рублей в сутки. По программе «Тихая гавань», конечно же, меньше — до тридцати процентов экономия! Впрочем, это уже будет интереснее вашим родственникам, а не вам, — махнул рукой главврач. — Эх… Я вот как знал, что с вами будут проблемы! Надо было еще в первую ночь его подослать...

Демьян замычал отчаянно — челюсть и пальцы едва шевелились. Впившийся в спину уродец парализовал его, старик почти мог ощущать, как суставы и хрящи растворяются прямо под кожей, направляясь в желудок ненасытной твари.

— Понарисовали здесь всякого, — сморщился Варженевский. — А еще партизан… Все, допартизанились, Демьян Григорьевич! Будете теперь лежать, кашки жидкие кушать, телевизор смотреть, подгузники пачкать… А трость…

Александр Семенович поднял с пола украшенную символами клюку, взял в обе руки, приметился…

— Трость вам, пожалуй, больше не понадобится.

Демьян хотел было крикнуть «Не чапай!», но промолчал. Да и не смог бы — челюсть не шевелилась.

Варженевский со всей дури саданул тростью по колену. Хрясь! Клюка осталась невредима, а толстяк запрыгал на месте, держась за отбитую ногу.

— Крепкая! — простонал он, растирая колено. — Лучше мы...

Прислонив клюку к стене, он наклонил ее на сорок пять градусов, а сам прыгнул сверху. Раздался треск. Трость, служившая Демьяну много лет, надломилась надвое.

— Вот так! — торжествующе поднял обе половинку в воздух Варженевский, после чего отшвырнул их в сторону Демьяна, чьи конечности выкручивались и искажались под неуемным аппетитом навьей твари.

А следом случилось странное. За спиной Варженевского замаячили чьи-то ноги, висящие в воздухе. Точно почувствовав что-то, главврач оглянулся и оказался лицом к лицу с прогнившим висельником. Набухшие, черные, тронутые разложением щеки, вывалившийся язык, закатившиеся глаза. Варженевский завыл бессмысленно, жалобно, по-детски, но холодные руки прервали звук, сомкнулись на толстой шее, приподняли главврача в воздух. Засучили короткие ножки, слетели очки, раздался хрип, а следом — влажный хруст сломанного кадыка. Безжизненным мешком Варженевский свалился на бетон, выпучив глаза и высунув язык, точно передразнивая мертвеца.

А колдун с тоскливой удовлетворенностью наблюдал за плывущим к нему по воздуху отцу. Пожалуй, впервые в жизни Демьяну не хотелось убегать от своего родителя. Лучше быть задушенным призраком мертвого отца, чем лежать парализованным в подвале и ждать смерти от жажды.

Хрящехмыл не замечал присутствия заложного мертвеца, продолжая самозабвенно высасывать спинномозговую жидкость. Когда холодные руки сомкнулись на шее Демьяна, он спокойно закрыл единственный зрячий глаз, принимая смерть. Последней его мыслью была бесплодная надежда, что пока никто не сотрет печать Мары с труб и двери, нечисть так и останется запертой здесь, в подвале, неспособная больше никому причинить вред.

***

Уборщица со вздохом переставила жестяное ведро, наполненное серой мыльной водой. Пожилая женщина, она почти брезговала касаться жуткого, паукообразного символа, который хорошо помнила по военным фильмам:

— Это кто же такую дрянь-то, а? — спросила она у пустых коридоров цокольного этажа, щедро макнула тряпку в ведро и шлепнула ей по черной свастике на вечно запертой железной двери.