Хрящехмыл (Часть I)
— Итак, вы хотите оплатить размещение на год вперед? — продажницав брючном костюме впритирку открыла проспект на нужной странице. — А родственник себя обслуживает? Если он неходячий, цена, конечно же, будет выше…
— Ходячий-ходячий, — заверила Маша, крысоватая, с торчащими зубами блондинка.
— Тогда подходит программа «Круглогодичная», на ней вы экономите до сорока процентов в сутки, всего сто сорок девять тысяч рублей.
— Маш, дорого выходит! — пожаловался Машин супруг, рано начавший лысеть одутловатый мужчина.
— Нормально! Не жадничай. Ты посчитай, Володь, выходит всего четыреста в сутки.
— Хорошо, — крякнул Владимир, — Берем. Не везти же его обратно.
— Именно! — обрадовалась продажница, — Как зовут пациента?
— Демьян Григорьевич Климов, тридцать первого года рождения, — оттарабанила Маша.
— Ого! Ваш дедушка прошел войну?
— Ему всего четырнадцать было. Да, партизанил помаленьку. Он сам с Беларуси, из-под Хатыни, вы понимаете…
Все трое скорбно примолкли, точно отдавая дань уважения погибшим.
— Так, а чем у нас болеет Демьян Григорьевич? Артрит, деменция, сердечно-сосудистые, катаракта, диабет? — пухлая ручка хищно нацелилась на многочисленные графы в бланке.
— Да знаете, ничем. Артрит, конечно, возраст, сами понимаете. Передвигается с трудом, но в коляску нипочем не хочет. Зубы до сих пор свои, представляете?
— Ничего себе, у меня-то вон, видите, о, — продажница оттянула пальцем губу, демонстрируя золотые коронки. — Скажите, почему вы решили привезти Демьяна Григорьевича в центр «Долголетие»?
— Как бы... — Маша замялась. — В общем, прадедушку мама привезла из глухой деревни. Сама жила в однушке, вот и разместила у нас. Потом мама… — раздался натужный, хорошо отрепетированный всхлип. — Мама умерла, а нам остался эдакий подарочек.
— Соболезную. Возникли проблемы с взаимопониманием?
— Ну… Дело в том, что дедушка — колдун, — в ответ на недоуменный взгляд собеседницы Маша усмехнулась — мол, сами все понимаете. — Или знахарь. К нему люди обращались — у кого скотина мрет, кто разродиться не может, кто замуж выйти — он помогал. Даже с райцентра ездили и из Минска… Шарлатанствовал помаленьку. А как его в город перевезли — совсем с цепи сорвался. Говорит, грязное здесь все, криксы из мусоропровода завывают, упыри кошек уличных жрут, совсем, мол, запустили…
— Угу, — кивала продажница, делая заметки в бланке. — И что, буянить начал?
— Не буянить, но… Володь, ну что ты молчишь, расскажи! — ткнула Маша мужа. Тот, будто очнувшись от глубокого сна, проморгался, откашлялся и заговорил:
— Да тут рассказывать нечего. Ну, таскает домой всякий хлам, талисманы из веток и шишек делает — вся квартира в этом гербарии. Орет постоянно, что мы то домового не уважили, то, понимаешь, мусор на ночь глядя вынесли — хобыря, мол, прикармливаем. А что она рыбу чистила и на всю квартиру шмон идет — это ему ничего…
— Это все?
— Если бы… — плаксиво протянула Маша. — Последней каплей… Представляете, ночью не спалось, я встала, а он стоит над колыбелькой Коленьки со свечой и шепчет что-то. И воск-то, воск — прямо в кроватку капает! Ясно дело, что здесь только дом престарелых…
Маша достала из сумочки бумажный платок и шумно высморкалась, точно пыталась доказать свое право на такое решение.
— Извините! — с неожиданным нажимом воспротивилась продажница. — У нас не дом престарелых. «Долголетие» — престижный реабилитационный центр на базе пансионата для лечения суставов. Я понимаю, что говорят о домах престарелых, вы наверняка думаете, что у нас здесь вонь, антисанитария...
— Нет-нет, ни в коем разе!
— Вы посмотрите сами — у нас обширная лесопарковая зона для прогулок, хвойный лес. Вдохните, вдохните! — под напором этой тумбочкоподобной женщины чета Симахиных послушно засопела. — Чувствуете? То-то ж. Современное оборудование, меблированные апартаменты, круглосуточное наблюдение, четырехразовое питание, сотрудники строго с профильным образованием, никаких дилетантов!
— Мы верим-верим, извините, просто… Стереотип такой, мол, отправлять родственника в дом престарелых — это…
— Правильное и мудрое решение, — продолжила за клиентов продажница. - Вы избавитесь от лишних хлопот, а ваш дедушка получит квалифицированную медицинскую помощь, уход и обслуживание. И трудности быта перестанут отравлять радость общения с пожилым родственником. А наш главврач... Александр Семенович, между прочим — видный специалист в геронтологии и ревматологии в частности! Какие препараты принимает ваш дедушка?
— Да… Собственно, никакие, — Маша растерянно переглянулась с мужем. — Он сам какими-то травками-корешками лечится, чаи заваривает.
— Ох уж эти знахари! — по-доброму усмехнулась продажница, — Ничего, схему лечения мы подберем.
***
Демьян Григорьевич не любил, когда его называли по имени-отчеству. Лучше просто «Демьян», на худой конец «Дед Демьян». Но после переезда в город все почему-то принялись поминать его батюшку. Тот за свою жизнь только тем и отличился, что спьяну поколотил мамашу Демьяна, а после повесился на осиновой балке в погребе. Его-то Демьян и увидел первым — неупокойник страшно хрипел, пучил глаза, шевелил синим вывалившимся языком и раскачивался на веревке, пытаясь схватить сына. И вот опять:
— Демьян Григорьевич, вы присаживайтесь, и мы мигом вас докатим! — неестественно ласково проворковала санитарка, тыкая его под колени сиденьем инвалидной коляски.
— Сам дойду, чай, ня калечный! — резко каркнул он и зашагал к главному корпусу. Белый и украшенный потрескавшейся лепниной, тот напомнил ему Дом Культуры в родном райцентре. Опирался старик на грубо обтесанную осиновую трость, покрытую черной вязью сложных узоров — шишковатая кисть дрожала от напряжения, шаги давались с трудом, но это всяко лучше, чем ехать в коляске, подобно убогому.
— А попрощаться? — виновато протянули родственнички, застывшие у занюханной «Вольво».
— Попрощалися! — буркнул старик под нос, не оборачиваясь, и ускорил шаг, насколько позволяли больные суставы.
На входе в здание его, картинно разведя руки в стороны, встречал тучный мужчина лет пятидесяти на вид, в белом халате и в очках с крошечными линзами, всем видом походивший на мультяшного крота.
— Здравствуйте, Демьян Григорьевич! — с театральной зычностью поприветствовал его «крот», протянул руку. — Добро пожаловать в ваши хоромы!
— Здоровее бывали, здоровее бачили, — скрипнул Демьян, пожимая мягкую, будто тесто, ладонь.
— Ух, ну и хватка! Сразу видно — руками работали!
— А вы животом, мабыць?
— Аха-ха-ха-ха! — фальшиво рассмеялся толстяк. — Отличное чувство юмора! А я буду Александр Семенович Варженевский, главврач и директор сего почтенного заведения! С самого дня основания, между прочим, здесь. Еще при Брежневе практику проходил.
— А я при Сталине таксама… практику.
— Ах-тях-тях! — Александр Семенович покатывался со смеху, точно еще никогда в жизни не встречал такого искрометного шутника. — Ой, уморили, Демьян Григорьевич…
— Кали ласка, просто Демьян.
— Как скажете… — толстые пальцы проникли под очки, стереть выступившие слезы. — Позвольте мне, Демьян Гр… Демьян-с, так вот, по-дворянски, позвольте провести для Вас экскурсию и показать, где тут у нас что. Вы своим ходом? Не прикажете ли подать транспорт? — «крот» кивнул на очередную коляску — та стояла рядом со входом.
— Я мабыць кости разомну.
— Это по адресу!
Аристократические замашки главврача удачно сочетались с антуражем центра «Долголетие» — здание чем-то походило на помещичью усадьбу, которую в советское время ободрали до штукатурки и набили немощными стариками. Пахло, на удивление, недурно — лавандовым мылом и антисептиками.
— Обратите внимание, совершенно безбарьерная среда — никаких дверей, порогов и лестниц! Если устали — вот, пожалуйста, коридоры оборудованы перилами. Все для удобства. Здесь у нас дежурит медсестра, Анна Павловна, прошу любить и жаловать!
На громогласную презентацию из-за двери выплыла похожая на белугу женщина, подобострастно выдавила «Здрас-с-сте» и вернулась восвояси.
— Тут выход во внутренний дворик, там беседка, фонтан, дорожки, даже поле для крикета.
— Для чаго?
— Не забивайте голову. Партнера по игре в нашем заведеньице отыскать бывает непросто. Ну да, прошу за мной, на третий этаж.
С приятным, услужливым «динь» распахнулись двери лифта. Демьян взглянул в кабину, окинул взглядом зеркало от пола до потолка, перечерченное посередине перилами и, как-то изменившись в лице, проворчал:
— Я, мабыць, пешком пройдуся. Чай, ноги ишшо не отсохли.
— Ну вы, Демьян Григорич, кремень! — восхищенно покачал головой главврач. — Давайте и я разомнусь с вами за компанию.
Каждая ступенька давалась с немалым трудом. Колени разве что не скрипели. Нависнув над лестницей, старик с трудом преодолевал пролет за пролетом, сопровождая подъем хриплым свистом из легких. Варженевский все порывался помочь, но Демьян брезгливо отпихивал его тестообразные ручонки.
Добравшись до третьего этажа, старик, изможденный, привалился к стенке. Тут же под колени его толкнуло сиденье коляски. Он было воспротивился, но рыхлая, даже слегка влажная, рука опустилась на плечо, удержала.
— Будет-будет. Устали, поди. Давайте я вас покатаю. Тросточку вашу позвольте…
— Не чапай! — громко приказал Демьян, и его голос заметался по длинному пустому коридору. Грубо обтесанную осину он прижал к груди, точно дитя.
— Как скажете, уважаемый, я ее только переложить хотел…
На третьем этаже находились жилые помещения. К сильному, уже навязчивому запаху лавандового мыла примешивались нотки многократно замытых человеческих нечистот. Большинство дверей были закрыты, некоторые, наоборот, распахнуты настежь, демонстрируя упакованные в полиэтилен белоснежные кровати.
— Тут у нас располагаются нумера, — не прекращал разглагольствовать главврач, толкая коляску и пыхтя как пароход.
В одном из дверных проемов Демьян заметил движение, приподнялся рассмотреть. Пахнуло свежим дерьмом. Санитар, менявший подгузник еще относительно молодому, в общем-то, деду, брезгливо морщился. Вдруг, будто почувствовав взгляд Демьяна, резко рванулся к проходу и захлопнул дверь.
— Любопытной Варваре… — усмехнулся Варженевский. — Ревматоидный паралич. Полное поражение суставов. Страшное горе для семьи, конечно… Ну, да пойдемте, я Вас все же провожу в номерулю!
Комнатка оказалась небольшой, чистой и уютной, как в санатории.
— Вот, Демьян Григорьевич… Ах, прошу прощения, Демьян! Ваше пристанище. Тут вот тревожная кнопка у кровати — на всякий не дай Бог, — тут пульт от телевизора. А вид какой из окна — сплошные деревья, на сколько глаз хватает! Туалет, душевая. Кафель специальный, не подскользнетесь. Вещи ваши уже доставили, — слово «вещи» было слишком большим и обширным для заношенной спортивной сумки и сваленных сверху узловатых деревянных фигурок. Варженевский окинул их взглядом, подошел, занес руку. — Разрешите?
И, не дождавшись ответа, взял верхнюю, почти черную. Суровый старик, лицо которого было обуглено, держал в руках копье и кубок, скалился злобно. Другая, из белого мертвогодерева изображала простоволосую бабу с серпом.
— По дереву вырезаю, — узловатая рука Демьяна тактично забрала идолов.
— Это удачно! У нас как раз есть кружок рукоделия, правда, Елизавета Сергеевна приезжает раз в месяц — маловато желающих…
— Дозвольте таперича… — старик выразительно кивнул на свои вещи.
— Разумеется, уже ухожу, отдыхайте, — главврач слегка поклонился и принялся отступать бочком к двери — на его тучную фигуру комната рассчитана не была. Демьян уже было принялся распаковывать сумку, как вдруг откуда-то из-за спины раздался тихий топот крошечных ножек — будто бежала крыса. Крыса в маленьких сапожках.
— Вы это слышали? — испуганно спросил Варженевский, застыв у двери.
— Слыхал, чай не глухой. Это вы ногтями по косяку стукали.
— Прекрасно. Извините за эту маленькую проверку, просто коллеги передали… Все, не смею более мешать. Отдыхайте.
***
Первым делом дед Демьян тщательно осмотрел комнату. Та оказалась стерильна до болезненности — никаких запахов, кроме лавандового мыла. Ни пыли, ни даже завалящего паучка.
— Недобро, без хозяина хата, — крякал дед Демьян, расставляя идолов у изголовья кровати.
На ужин подали оладьи, политые клейким сиропом, и чай. Чай привычно пованивал тряпками, а сироп оказался приторно-сладким, пришлось счистить ложкой. Таблетки «чтоб спалось крепче» Демьян спустил в унитаз. За окном темнело, вяло шумело хвойное море, по-городскому перекаркивались вороны у мусорных контейнеров.
Почистив зубы казенной, пластиковой щеткой, Демьян сполоснул лицо, подмышки и пах, сдернул покрывало с постели и улегся на белоснежную простыню. Сон не шел. Глодала обида на внучку и ее безвольного муженька, снедала тоска по родной деревне, густому подлеску, грибам, малине и долгим прогулкам по ночной чаще. Тревога нарастала, копошась под ребрами, давила на легкие, заставляла сердце заходиться в безумном стаккато. Тени под потолком сгущались, формировались в хищные крючья и кожистые крылья. В голове сменялись картинки одна гаже другой: полные мертвецов хатынские овраги, младенчик с пробитой головой, высокие белобрысые дьяволы в черной форме…
— Вона ты где!
Жупка прятался за плоским телевизором на стене. Скрюченный, серый, размером с младенчика, он просвечивал в лунном свете. В пустой дырке на месте лица глупо и растерянно перекатывалась горстка глаз. Демьян набрал воздуха в грудь и затараторил:
— Чернобога псы стерегут врата,
Мост меж Навью и Явью,
Придите, псы, за ночную хмарью,
За убёгшей тварью…
Договорить он не успел. Жупел тоненько запищал, исчезая с чмоканьем в стене. Малышу, конечно, было невдомек, что старик блефовал, и ни собачьей шерсти, ни сушеной калины у него не было. Жупка еще вернется, попробовать сны Демьяна на зуб, но ближайшие две недели можно было не беспокоиться.
Старика потряхивало — привыкнуть к столкновениям с теми, кто просачивается в наш мир из Нави, нельзя ни после десятка, ни после сотни таких встреч. Вынув из сумки маленькую таблетницу, Демьян зачерпнул темный комочек из сушеных пустырника и валерианы, закинул под язык и лег в постель. Уже засыпая, он слышал какой-то странный хруст, точно кто шею разминает, хотел было глянуть, но провалился в душный сон без сновидений.
***
Наутро страшно ныло левое колено. При попытке согнуть ногу боль прострелила весь позвоночник, взорвавшись фугасным снарядом под затылком. Закатав штанину казенной пижамы, Демьян удивленно вскинул седые кустистые брови — и где он успел так садануться? Лиловый синяк расплывался на всю коленную чашечку, нога распухла и ощущалась деревянной, будто чужой.
На утреннем осмотре Варженевский удивленно присвистнул.
— Э-э-э, батенька! Да у вас, батенька, гонартроз! — он почмокал пухлыми губами, точно смакуя страшное слово. — Да, гонартроз. Пропишем лечебную физкультуру и электростимуляцию. Заодно ибупрофен недурно бы для снятия болей. С него, конечно, в сон клонит, но и вы, считай, на каникулах, заодно отоспитесь. Наташенька, запишете?
Дебелая медсестра что-то лениво черканула в блокноте.
— А еще, Демьян Гри… А еще бы выдать вам ортопедические тапочки взамен этих… лаптей.
— А як жеж я на вулицу у тапочках-то?
— А зачем? Вы посмотрите, какая холодрыга — ветер, тучи, дождь скоро пойдет. Осень обещает быть сырой. Будут ныть суставы…
Действительно, небо налилось угрожающим темно-лиловым оттенком, под цвет синяка на колене. Деревья качало из стороны в сторону, точно через рощу пробиралось что-то громадное и неуклюжее.
— Я бы, конечно, посоветовал вам пересесть на коляску… — Демьян тут же замотал головой, — Ну, тогда тросточку вам подать?
— Нэ трэба! Сам возьму.
— Как скажете. Физиотерапию я поставлю в расписание, а вот с лечебной физкультурой придется обождать — специалист приезжает раз в месяц. У нас, к сожалению, большинство пациентов стационарные, спрос, как понимаете, невысокий…
— Я сам разомнуся, — махнул рукой Демьян, желая поскорее избавиться от навязчивого присутствия этого громкого и болтливого толстяка.
— Вот и славненько. Как спали на новом месте?
— Як младенец, — соврал Демьян. Перед глазами некстати встала картинка с детскими скелетиками, запорошенными жирным черным пеплом.
***
Не зная, чем себя занять, Демьян расхаживал по своей нарочито дружелюбной, выкрашенной в мягкие пастельные тона тюрьме, пытаясь разработать колено. Нога никак не сгибалась. Старик осторожно заносил ее над ламинатом и так же медленно опускал, перемещая едва на пару сантиметров. В очередной раз отняв подошву тапочка от пола, он хотел поднять ее выше — всего чуть-чуть, для проверки — но страх испытать вновь ощущение, как кости трутся друг об друга, остановил на полпути. Демьян горько усмехнулся — когда-то он, тринадцатилетний пацан, пробирался в захваченные немцами деревни, воровал кур и даже резал глотки, рискуя в любой момент повиснуть в петле с табличкой «Я - партизан» на груди, а теперь боится согнуть ногу в колене. На глазах выступили слезы, он сцепил зубы, дернул изо всех сил ногой вверх, точно отвешивая кому-то пинка. В колене будто взорвался пиропатрон, дыхание сперло. Едва не упав, он схватился за перила и долго не мог отдышаться. Где-то на грани слышимости раздалось хриплое задушенное хихиканье, и Демьян еле удержался, чтобы не пнуть прочь собственную трость.
Отдышавшись, он побрёл дальше по этажу.На пути ему встречались редкие старички — еле передвигающиеся, буквально лежащие на своих ходунках, они уныло переставляли одеревенелые конечности, направляясь по одному им известному маршруту. Не без удивления Демьян отметил точно такие же, как у него, припухлости и гематомы на локтях и коленях. В одном из коридоров в него едва не врезался дюжий санитар с обезьяньим лицом, он толкал перед собой инвалидную коляску с иссохшей, похожей на куклу старушкой. Ту слегка потряхивало в кресле, в остальном же она оставалась неподвижна. Санитар так куда-то спешил, что Демьян едва успел заметить уже знакомые вспухшие синяки на локтях пациентки.
Обед был далеко не королевский — сухой как песок творог, рыбная котлета с крахмалистым пюре, жидкий суп и несладкий компот. В отдельном стаканчике как и в прошлый раз, лежали таблетки.
— Там ибупрофен и успокоительное, чтоб спалось покрепче! — бросила разносчица.
— Дякую, — ответил Демьян, но женщина уже ушла. Поковыряв без аппетита творог, он вновь выкинул содержимое стаканчика в надколотый унитаз.
Попытки уснуть ничего не давали. За окном бушевала гроза, рокотала, стучала по карнизам крысиными коготками, раскачивала деревья до натужного треска. Ни примитивная молитва «Кот-баюн, приходи, сон скорее наведи», ни валериана с пустырником делу не помогали. Демьян слепо сверлил потолок, думая о своем. За стеной раздались тягучие стоны, кто-то прошагал тяжелой поступью по коридору — наверное, санитар. Стоны умолкли.
Не так себе Демьян представлял старость. Большой хутор, бегающие по двору внуки и правнуки, сыновья, невестки, и спокойная тихая смерть в собственной постели. Что теперь толку корить себя, мол, ховаться надо было со свечкой? Отец всегда говорил — «Что сотворишь — не воротишь», и сам стал иллюстрацией своим словам — вон он, в трости осиновой заперт.
До девяти лет Демьян не знал покоя. Пока остальные мальчишки беззаботно играли в реке, он и подходить к воде боялся: видел торчащую из неё шишковатую голову хозяина омутов — и действительно, в том месте потонуло немало сорванцов. Не понимал, как набирать воду из колодца, коли вспухшая склизкая тварь у него на глазах плевала ядовито-желтой слюной в ведро, стоило его опустить. Не хватало духу выбежать в поле в знойный полдень — сразу было видно, что баба в белом кружащаяся средь колосьев не петушков сахарных раздает.
Так бы и прослыл Демьян деревенским дурачком, что «видит всякое», если бы не бабка Ефросинья из соседней деревни. Жили они с матерью небогато — вдова так и не решилась сызнова сойтись с мужиком, а потому тянула лямку за двоих. Как-то раз захворала у них корова — кормилица единственная. Брюхо раздулось, мычит, мучается, глаза больные, затуманенные, жидким ходит. Побежал тогда Демьян по наказу матери к бабке Ефросинье — та была то ли фельдшер, то ли повитуха, а, может, просто баба знающая, но среди местных ее считали ведьмой.
Попросил Демьян хромую старуху о помощи, та схватила клюку, оперлась на посыльного и заковыляла. Демьяна в коровник с собой взяла — в подмогу. Подняла Ефросинья хвост скотине, наказала мальчишке держать, чтоб не брыкалась. Раздвинула коровье нутро, а оттуда на Демьяна чей-то глаз с куриное яйцо как зыркнет — так он в навоз и повалился. Спросила тогда бабка строго:
— Нешто бачил его?
Рассказал тогда Демьян все — и про чудище колодезное, и про хозяина омутов, и про батьку повешенного, что в подвале болтается да норовит незваного гостя с лестницы спустить. Выслушала бабка Ефросинья, а на следующий день заявила маменьке, мол, забирает парня на год, на обучение. Мамка, конечно, в слезы, но Ефросинье перечить никто не смел. Через год Демьян вернулся домой, взял первым делом топор и, наговаривая заветные слова, срубил балку в погребе. После обстругал ее рубанком, нанес символы тайные и сделал себе палку, по болотам ходить… А уже через год пришли немцы.
В комнату тоже кто-то пришел. Это старик почувствовал не по дуновению воздуха, не по шуму, не по теням — изменилось что-то в самой структуре пространства. Казалось, будто и буря за окном, и санитары за дверью — все растворилось, оставив его наедине с неведомым кошмаром.
Откинулась крышка вентиляции, чуть погодя звякнула, закрываясь. Что-то большое бесцеремонно вползло в палату — не крыса. Демьян обмер, одной рукой подтянул к себе трость. Глядишь, если не пошевелишься — может и не заметит. Кто знает, что за шатун тут бродит — место скорбное, грязное, смертями и болезнями переполненное, мало ли, что могло завестись.
А меж тем нечто ползло по потолку, бросая длинные угловатые тени, напоминающие паучьи лапы. Шуршало по штукатурке, волочилось; качнулась люстра, задетая ночным гостем. Демьян набрал воздуха в грудь, сжал челюсти, глаза сощурил — иногда если чего увидишь ненароком, прежним уж не станешь.
«Ну, если подползет, я его тростью-то ка-а-ак...»
Подползло. И понял старик — не будет он злить это коленчатое, узловатое создание, все будто собранное сплошь из тонких многосуставчатых конечностей. Не просвечивал потолок через торчащие ребра, не проходило длинное тело через люстру, подобно призраку — все оно здесь, и духом и плотью.
Тварь с хрустом крутила головой, точно выбирая точку для атаки. Нацелилась, выстрелила на всю длину своей костистой шеи с тонким гребнем позвонков. Каждое движение существа сопровождал хруст, какой бывает, когда разминаешь костяшки пальцев. Пальцы и правда были везде — они покрывали морду создания целиком, раскрываясь, точно пасть. Грязные, кривые ногти с траурной каймой, сбитые костяшки, струпья и язвы.
Скованный ужасом, Демьян следил, как, похрустывая, существо присасывается в поцелуе к его обнаженному локтю, и по руке разливается прохладное, почти приятное онемение. В какой-то момент создание даже показалось ему милым — желтые, рассыпанные как попало по «лицу» глазки, гладкий серый череп, малюсенькие, как у младенчика, пальцы на месте зубов… Да и сосал он локоть Демьяна точно младенец сиську. Почему-то вдруг захотелось откинуться на подушку, прикрыть глаза и прижать нечто к груди, поглаживать по гребнистой спинке...
— Ах ты, собака!
Старик прикусил язык, медный вкус крови отрезвил, прогнал тягучий морок. Трость тяжело опустилась на круглую серую голову, заставив тварь упасть с потолка на кровать. Демьян в панике засучил ногами, пытаясь сбросить неведомое чудище, но лишь сильнее запутывался в одеяле. Маленькие пальчики тыкались со всех сторон, проникали под кожу беспрепятственно, словно в масло, тыкались в кости, меж ребер и в позвоночник. Пузырчатое похрупывание накрывало со всех сторон, и было уже не различить, где трещат конечности навьего отродья, а где его, Демьяна, кости. Поняв, что если сейчас ничего не предпринять, тварь сожрет его целиком, старик принялся нараспев молиться:
— Морена-Марица, снежная птица,
Лютая вьюга, белая пурга,
Кошная мати, стани во хладе…
Демьян почувствовал, как тварь навалилась ему на горло, миниатюрные пальчики царапали зазубренными ногтями лицо, но нужно было говорить дальше:
— Снегами облачися, во нощи величайся,
Дозволь ныне тя величати,
Не расточати, а собирати,
Приди дорогами белыми,
Приди зелеными елями…
Обмотав длинную шею вокруг горла Демьяна, ночной гость затянул петлю, но последние слова успели вырваться натужным хрипом:
— Приди матушка,
Возьми платушку,
Сроку дай, сейчас не забирай…
Сверкнула молния за окном, белая вспышка озарила комнату. Едва угадывающаяся белая фигура, еле заметная, точно блик, возникла из идола, взмахнула серпом, как бы разрезая объятия Демьяна и хищного создания. Взглянула на старика пустыми черными глазницами да и растворилась в ночи. Уродец корчился на полу, перебирал в воздухе конечностями, точно ребенок в истерике. Извернулся, подпрыгнул, встал не то на руки, не то на ноги — не разберешь — уставился мелким виноградом глаз на Демьяна. Тот уже стоял на кровати, выставив перед собой трость на манер шпаги.
— Ну, сука, ишшо хошь?
«Ишшо» тварь не хотела. Хрустнула обиженно, подобно сороконожке взобралась по стене и нырнула обратно в вентиляцию. Звякнула решетка. Обессиленный, старик упал на кровать. Дыхание долго не могло успокоиться. Даже три цветка боярышника не успокаивали зашедшееся точно в припадке сердце. Мир располовинило — разделило на темную палату дома престарелых и первозданную, незыблемую черноту — из коей появимся, в которую вернемся. Забрала матушка-Мара свою плату. Подойдя к зеркалу в туалете, Демьян с тоской уставился на медленно тускнеющий глаз. Зрачок, оставшийся без контроля хозяина, все норовил утечь куда-то внутрь глазницы.
Остаток ночи старик проворочался без сна, пытаясь привыкнуть к потере и ломая голову: как так, в доме престарелых — не в грязном бомжатнике, не в лесу, не в болоте, не на дне озера — самый настоящий корпулентный навий? Не жупел, что нагоняет кошмарные сны, не вредный анчутка, что пакостит по мелочам, не злобная обдериха и даже не ночница! Нет, речь шла о самом настоящем телесном упыре! Вроде тех, что когда-то повадились ковыряться в хатынских оврагах, выискивая себе кусочек погнилее да послаще. Только этот предпочитал живых.
Автор - German Shenderov.
Источник.
Ключевые слова: Старик ведун дом престарелых врач тварь старость