Подменыш

Много историй знала Катина бабушка, называла она их быличками, и всегда эти рассказы начинались со слов «когда-то давно в нашей деревне...». Катя очень любила слушать былички, хоть иные бывали и страшные, однако же всегда, после того как баба Уля заканчивала рассказ, оставалось в душе необъяснимое чувство смеси ужаса и восторга, осознания того, как же мало ещё знаем мы о нашем мире и о тех, кто невидимо живёт рядом с нами.

Вот и сегодня завела баба Уля разговор, присев с рукоделием в уголке дивана. Катя устроилась у тёплого бока большой печи, в которой весело потрескивали дрова, и наблюдала, как за окном кружатся снежинки в синих зимних сумерках.

- Когда дитя родится, все радуются, и это понятно - новый человек пришёл в мир. Только вот нельзя слишком-то радоваться, а то могут они услышать. А ведь пока младенца не окрестили, они могут утащить его, да так, что и мать не всегда догадается.

- Кто — они, бабуль? - спросила Катя, понимая, что настало время очередной диковинной истории.

- Нечистая сила, - ответила баба Уля. - Ведьмы, кикиморы, богинки. Много их разных, а суть одна. Забирают они из колыбели настоящего младенца, а взамен подсовывают своего детёныша, а могут и просто полено положить, аль куклу соломенную, тиной болотной набитую.

- Как же тогда мать не может догадаться, что это не её ребёночек?

- А в том-то и дело, что на мать они морок наводят и не видит она, что не её ребёнок это, даже если ей об том толковать все вокруг станут, будет на своём стоять.

- Разве такое может быть? - удивилась Катя.

- Ещё как может. С Глашкой из нашей деревни такое случилось. Рассказывала мне это мать моя. Была она тогда ещё девкой, но эту историю на всю жизнь запомнила. Была у них соседка по имени Глаша, только недавно замуж вышла и родился у них сынок. Муж её в город нанялся работать, уж не помню кем, ну а Глаша по хозяйству, конечно, управлялась.

Уставала сильно. А сынок родился очень крикливый, плакал постоянно, вымоталась Глашка, что и говорить — день на хозяйстве, да ночь не спи. И вот однажды умаялась она очень, а сынок всё кричит да кричит, она и крикни в сердцах:

- Да чтоб тебя черти унесли!

Крикнула и сама тут же осеклась, испугалась, рот перекрестила, молитву сотворила. А слово не воробей, вылетело - не поймаешь. Лукавый-то - он не дремлет, всегда рядом снуёт, слушает. Вот и тут, услыхал, что его помянули, да и явился. И в ту же ночь ребёнка-то Глашке и подменил.

Он ведь некрещёный ещё был. Раньше старались поскорее дитя окрестить, до сорока дней после рождения, а пока не окрестили, так в избе света на ночь не гасили, всегда лампу-керосинку оставляли, чтобы нежить не подобралась.

В общем, успокоился немного ребенок, притих после тех слов, ну и Глашка тоже уснула у зыбки. А чертям только того и надо. Подсунули они вместо сыночка подменыша. Проснулась утром Глашка, уж заря в окне, испугалась, что дитя заспала, подскочила — нет, вот он в зыбке, подивилась, как же так, всю ночь спал напролёт. Обрадовалась и сама полна сил, наконец-то выспалась. Принялась по дому хлопотать. Тут и муж на выходные с городу приехал.

И видит он такую картину — жена его, Глашка, по избе ходит, в пелёнках дитя таскает, да только не их это сынок. Их-то хоть и крикливый был, да гоженький — кругленький, мягонький, глазки голубеньки, волосёнки светлые, молочком от его пахнет. А этот — большеголовой, лоб навис как карниз, а тело маленькое, ручки-ножки тонкие, кривые, глаза чёрные, злые, взглянешь на лицо — будто и не ребёнок это вовсе, а старик древний, страшный, и пахнет от него гнилью болотной.

Стал муж Глашку допытывать, что случилось в его отсутствие. Она ему:

- Да ничего не случилось. Ты погляди лучше, какой у нас Ванюшка-то стал хороший, спокойненький, спит всю ночь, а днём лежит тихонько.

- Да ведь не наш это Ванюшка! Али ты не видишь?! - вскричал муж.

А Глашка на него зло взглянула, подменыша к себе прижала, исподлобья глядит, отвечает сквозь зубы. Схватился муж за голову, что делать? А жена ходит, на подменыша любуется, тетёшкается с ним. Морок на её нашёл, вишь ты. С горя ушёл муж во двор, сел и за голову схватился. Тут мимо бабы шли деревенские, по воду они ходили на колодец. Увидели они мужика Глашкиного, аж испугались, спрашивают, беда, мол, что ли, какая случилась? Лица на тебе нет! Ну и рассказал он им всё. Те поначалу засомневались. А он им и говорит:

- А вы сами поглядите.

Вошли бабы в избу, вроде как поздороваться. Промеж тем в зыбку-то и заглянули. А там уродец лежит, ахнули они, да бежать. Ну и говорят мужику:

- Идём скорее к бабке Агафье, она в этом понимает, может и поможет тебе.

Пошли они к бабке Агафье, всё ей поведали. Та пришла, видит — так и есть, подменыш в зыбке вместо ребёнка. А на Глашке морок, сама она не своя, как безумная. И велела бабка мужу в угол сесть да молитвы читать особые, научила его как надо. А сама травы какие-то в горшке запарила, Глашку отваром напоила. Та вроде как сонная стала, уложила её бабка Агафья на лавку, а сама за подменыша взялась.

- Смотри, - предупреждает она Глашкиного мужа, - блазниться будет, не оглядывайся по сторонам, черти тебя отвлекать станут, морок насылать. А ты молись, тяжело будет дитя вернуть, но я постараюсь.

Начал муж молитвы читать, а бабка вокруг зыбки ходит, слова бормочет непонятные, святой водой избу и колыбель кропит, свечи зажгла особые. Наполнилась изба дымом и туманом. И тут затряслись стены, заходило всё вокруг, затрещало, захохотало рядом, завыло, зашептало. Но муж Глашкин терпит, молитвы читает.

Сколько так продолжалось неведомо, мужику показалось, что время остановилось, уже силы не осталось у него терпеть, страх напал, жуть, лампа керосиновая потухла, лишь пламя свечей пляшет по стенам, а кругом творится такое, что и в кошмаре не привидится.

Чувствует мужик, что силы его покидают, тошно ему, последнее, что увидел, как подменыш из зыбки поднялся и по полу побежал, потом по стене на четвереньках полез, на потолок забрался, подобрался к мужику, свесился над ним и в лицо ему дыхнул смрадом.

Очнулся мужик — двери в избу настежь распахнуты, Глашка на лавке сидит, плачет. А бабка Агафья на пороге сидит, дышит тяжело, волосы у неё растрёпанные, платок сбился, а на руках свёрточек держит. Глянул мужик — а это Ванюшка!

- Ох и тяжело было, - еле сказала бабка Агафья, - теперь домой пойду, отдохнуть мне надобно, думала, жива не останусь. А ты, Глаша, дитя береги, да слов больше на ветер не бросай, лукавый-то - он не дремлет. Многого вы не знаете, не ведаете, а оно рядом живёт. Да окрестите завтра же дитя.

Как бабка велела, так они и сделали. После того всё наладилось.

- Так-то, Катюшка, за каждое слово с нас спросится, каждое слово наше Ангелы в особую книгу записывают. И у бесов своя книга есть. Они тоже туда пишут всё плохое, что у нас изо рта вылетит. А когда помрём, да пред Богом предстанем, положит он те книги на весы и что перевесит, то и получим мы по делам своим да словам. Так-то вот, милая.