Проклятие ссыльных колоколов
Наверное, в каждой семье есть хоть одна мрачная история, которую рассказывают под вечер гостям. Но я была уверена, что уж у нас-то ничего страшнее воспоминаний военных лет быть не может. Однако я ошибалась.Родом мы из небольшой сибирской деревушки, в которой, судя по воспоминаниям бабушки, отродясь ничего особенного не происходило. Все жили там крепко. Председатель колхоза был мужиком толковым, и наследники у него оказались такие же: удержали все, что имели, даже приумножить смогли. Так что уезжать оттуда никто и не стремился. Разве что за невестой: вокруг же сплошная родня. Но возвращались все. За редким исключением. Моя бабушка Рина таким исключением и была. Поехала учиться в техникум, да так и осталась в городе. В прошлом году бабушка умерла, а перед смертью взяла с меня обещание навестить деревенскую родню. Чтобы ее правнук, мой сын, знал о своих корнях. Собирались мы целый год, но дальше уже откладывать было нельзя, поехали.
Приехали мы — и обомлели. Несмотря на бабушкины рассказы, я ожидала увидеть покосившиеся срубы и пьяных стариков, а вместо этого — домики-пряники вдоль хорошей дороги без единой колдобины! Приняли нас родственники с радостью. Вечер мы коротали за большим обеденным столом — ели оладьи с деревенской сметаной, пили чай со смородиновым листом и делились воспоминаниями. Сын сразу подружился с кузенами и прямо со следующего утра пропал. Прибегали мальчишки только перехватить чего-нибудь, а потом — словно испарялись. Но Арина, мать ребятишек (и одна из моих, соответственно, троюродных сестер), только махала рукой: здесь все свои, никто в обиду не даст. Муж сдружился со здешним главой семейства, моим двоюродным дядей. А я как-то все больше со второй его дочерью Ниной общалась. Она была младше Арины, как и я. В жизни Нине повезло меньше: она овдовела через год после свадьбы. С тех пор так и не встретила нужного человека. С Ниной мы и гуляли.
В тот раз пошли в лесок, уже возвращались с полными корзинками черники домой. Я все больше проникалась симпатией к этой деревушке, а сестра рассказывала мне что тут и как. И вдруг меня осенило: вот оно, мое место! Мысль вспыхнула в голове как молния:
— А что, — говорю, — не нужен вам тут бухгалтер со стажем?
— А есть на примете? — заинтересовалась Нина.
— Рядом идет, — отвечаю, а сама улыбаюсь.
— И жить тут готова? — со смешком спрашивает она. — Ты смотри: тут до благ цивилизации ехать и ехать. Даже электричество может вырубиться на несколько часов.
Но меня словно кто за язык дергал:
— Почему нет? — говорю я. — Квартиру продадим, тут отстроимся. Я и место приметила.
Останавливаюсь и достаю из кармана фотоаппарат, перелистываю снимки, ищу тот самый. Чем-то мне приглянулся холмик недалеко от околицы, поросший редкими березками и колючим кустарником, я его и сфотографировала. Нина глаза сощурила, присмотрелась, а потом потребовала:
— Удали сейчас же!
— Вот еще! — вспылила я.
Нина упрямо поджала губы, развернулась и пошла к деревне. А я так и осталась стоять, озадаченная таким поворотом.
Вечером Нина к ужину не вышла. Я мучилась. Гадала: может, у нее у с этим местом связано что-то. И, не выдержав, пошла к Антонине, матери Нины. Та посуду как раз после ужина мыла, я подвизалась помочь. Поговорили о том о сем, и тут я как бы невзначай:
— Знаю, что нехорошо за глаза о человеке… Но, по-моему, я Нину обидела, а чем — не знаю.
Антонина на меня удивленный взгляд перевела, расспросила, а потом убрала тарелки на полку и позвала меня за маленький столик у окна. Оказалось, что и в нашей семье есть своя страшная история столетней давности, которую мне Антонина и поведала.
Кличка Нескладеха прилипла к Митрофану лет в двенадцать, когда он вытянулся раньше всех, став похожим на жердь. Угловатая юношеская фигура и рост стесняли мальчишку. Он все больше чурался людей и подолгу сидел на пригорке возле старой мельницы, от которой и осталось-то всего остов да пара замшелых жерновов. Именно там можно было вечером наслаждаться переливчатым звоном колоколов, доносящимся с севера, где в далеком селении стояла большая церковь, куда больше местной, у которой и колокольни-то не было! Именно колокольный звон и гнал Митрофана на проклятое место.
«Проклятым» оно звалось потому, что кто бы ни взялся отстраивать меленку, все одно — мука отдавала горечью, а хозяева ссорились, иногда даже до смертей доходило. Но Нескладехе такая слава была только на руку: благодаря ей здесь он мог в одиночестве, развалившись на мягкой траве, слушать, как вдали мелодично переговариваются колокола. А когда настала пора решать, куда податься, Митрофан отправился на север. Хоть и без отцовского благословения. «Ничего ты там не найдешь — только чужих людей, — сказал Вит, сурово глянув на сына. — А от чужих добра не жди». Но Митрофан от своих намерений не отказался даже после десятка розог, выдвинутых отцом в качестве последнего довода.
Встал пораньше, завернул в тряпицу припрятанный матерью хлеб с луковицей, поклонился образам и отправился туда, куда добрые люди, по мнению Вита, сами никогда не пойдут. Да и то сказать, мало было желающих со ссыльными-то жить. Но Митрофана и это не пугало. Вела его за собой, словно по ниточке, страсть давняя — желание научиться заставлять колокола звонить так, чтобы у людей сердце отзывалось. Всегда его манила к себе песнь колокольная. Оттого и убегал он на проклятое место слушать, как к вечерне колокола призывают. А когда в праздники да на похороны брал слово старший колокол, сердце мальчишечье и вовсе заходилось от восторга. Много дней прошло с тех пор, как, чуть живой от усталости и голода, свалился Митрофан у ворот церкви в первый снег.
Зима ушла, народились и распустились новые листья, а затем и первые плоды появились. Вот тогда-то уступил Богдан, иерей местного прихода, просьбам мальчишки, безропотно бравшегося до этого даже за самую черную работу. Пообещал-таки научить звонарскому ремеслу. Знал теперь Митрофан, что за колоколами особый уход нужен. Что голос их меняется от погоды, а со временем «старится», становится неверным. Трудно работать со старыми колоколами: у каждого свой нрав, свои капризы. Пошел как-то Митрофан с иереем за старые бараки. Давно знал мальчишка, что ходит туда Богдан раз в неделю и надолго пропадает. Никогда с собой ничего у иерея не было. Только грузная связка ключей на поясе да изредка ветоши отрез. Митрофана иерей взял с собой впервые. Но даже на порог большого мрачного сруба ступать заказал.
Ох, не зря говорят, что любопытство губит! Не удержался мальчонка и бросил-таки в небольшое темное помещение робкий взгляд. И дух захватило! Даже и не заметил, как оказался на пороге. Богдан уже затеплил свечу, от нее зажег керосиновую лампу и только тут спохватился. Но было поздно: Митрофан перешагнул через порог, расширенными от удивления глазами глядя на тяжелые низкие полки. «Дядь Богдан, что это?» — прошептал мальчишка. «Ссыльные колокола», — со вздохом отозвался иерей. «Ссыльные?» — переспросил Митрофан, не отрывая взгляда от полок.
Богдан покачал головой: «Ох, не надо бы тебе тут быть-то», — он снова вздохнул, а потом поставил керосинку на почерневший от времени стол и тяжело опустился на табуретку. «Ну да ладно. Издревле на Руси к бунту призывали колокола. Потому-то, когда бунт подавляли, вместе со ссыльными в Сибирь отправлялся и колокол. Ему вырывали язык и клеймили, как настоящего преступника. Вот и весь сказ». Мальчик, забывшись, рванулся к одному колоколу, поднатужился, приподнял, и по бледным щекам покатились крупные слезы: как и сказал иерей, у колокола был вырван язык.
«Но как же…» — всхлипывая, пролепетал Митрофан, выпуская из рук так и не согревшийся от живого тепла металл. Колокол тяжело бухнулся на полку. Старое дерево не выдержало — треснуло. Колокол покатился на пол, и вдруг отрывисто и глухо, века спустя, зазвучал его голос. «Ссыльный колокол заговорил, — досадливо произнес иерей. — Добра не жди. Руки бы тебе оторвать за такое. Ну да авось никто не слышал». — «Я слышал, — тихо заговорил мальчик. — Он вот здесь… этот голос, — Митрофан сжал рясу на груди. — Зовет». — «Мятежную душу зовет ссыльный колокол, — иерей покачал головой. — Идем, мальчик».
Старшой смены, Семен Дворень, с болью смотрел на Митрофана, уже третий день молча раскачивающегося на кровати вперед-назад. «Говорил я тебе, не бери ты его с собой! Говорил?!» Иерей кивнул. «Да чего уж теперь…» — «Надо было сразу меня звать, — Дворень с укоризной посмотрел на Богдана. — Такие звонари рождаются не каждый день. — Те, которые чуют душу колокола и слышат его голос, даже если он смолк века назад. Что он за колокол-то услышал?» — «Стрелецкий», — Богдан закрыл лицо ладонями, и его плечи вздрогнули.
«Ну-ну», — Семен подошел к шкафу, по-хозяйски отворил дверцы и достал стеклянную бутыль с мутной жидкостью. Налив в две деревянных стопки, он, с силой отняв руки от заплаканного лица иерея, заставил взять одну, а другую поставил на стол. Богдан, судорожно вздохнув, опрокинул содержимое стопки в рот. Пока иерей приходил в себя, Дворень скрутил Митрофана одной рукой, второй-таки просунул между сжатыми челюстями черенок деревянной ложки. «Лей!» — рявкнул он на иерея. Богдан подошел к кровати и тоненькой струйкой влил самогон мальчику в рот. Тот закашлялся. На глаза навернулись слезы, и он тоненько захныкал. «Ну вот и хорошо, — кивнул Дворень. — И то хорошо, что Соловецкий не услышал. Сотня душ неприкаянных. Как-то его ангел отвел…»
За окном быстро темнело. Я сидела и слушала, как завороженная. Только никак не могла понять, зачем мне Антонина это рассказывает.
— А какое это ко мне имеет отношение? — озвучила я свое недоумение.
— Прямое, — словно очнувшись, ответила Антонина. — Митрофану этому мой муж приходится внучатым племянником. А место ты выбрала как раз то, где он колокольный звон слушал.
— А правда это все? Ну, про колокола, — почему-то тема меня заинтересовала не на шутку.
— Про ссылку-то? Конечно, правда, — кивнула Антонина. — Существует даже поверье, что ссыльные колокола говорят голосом неучтенных душ.
— Что значит “неучтенных”? — тут же спросила я.
— О которых кроме убийц никто не знает, — ответила Антонина. — Считается, что слушать ссыльные колокола нельзя. Они забирают жизни в откуп за неучтенные души. Вот и Митрофана прибрали. Иерей его обратно привез. Рассказал, что случилось. Но и месяца не прошло, как Митрофан кончил свою жизнь на том самом месте, которое тебе так понравилось. Говорят, жернова все в крови были, словно он о них головой бился. Там его и похоронили. Раньше-то на пригорке крест стоял, но подгнил, рухнул, а нового так и не поставили.
Не по себе мне стало. Вдруг припомнилось, что как-то холодно на том месте было, несмотря на теплый, даже жаркий день. Тогда-то я прохладе обрадовалась, а теперь, после теткиных слов, — задумалась. Разошлись мы: спать вроде как пора. А я достала из кармана фотоаппарат, снимок тот удалила и почувствовала такое облегчение, словно груз тяжелый с плеч свалился.
В деревню мы, конечно, не переехали, но с родственниками отношения поддерживаем. А церковные колокола я с тех пор спокойно слушать не могу. Каждый раз ту историю вспоминаю.
Автор - Лариса Шурыгина.
Источник.
Новость отредактировал Qusto - 16-09-2018, 10:51
Причина: Изменён раздел.
Ключевые слова: Сибирская деревушка родня ссыльные колокола души неприкаянных