Дальние родственники. Часть 2
На следующее утро началась какая-то суета.Настя проснулась от громкого шепота тети Маши, доносившегося из коридора:
– У вас из-под подоконника дует. Соня, доча, лежит головой к окну. У нее же будет менингит! А матрас? Вы видели этот матрас? Я на нем вторую ночь ворочаюсь, места себе не нахожу. Пружины в бок, все эти ямки, бугорки, вата лезет… представляете, как мне нелегко с моим-то радикулитом? А еще у меня же щитовидка! Кости ломит, значит, одышка, сердце стучит бешено! Эдичка меня с одного бока на другой перекладывает, чтобы я не задохнулась, а я ведь из-за этого и уснуть не могу. Два часа ночи – не сплю! Три часа – не сплю. И пружина какая-то надоедливая прямо в бок!
Ее шепот перебивал голос мамы, извиняющийся и пристыженный:
– Вы, главное, не переживайте. Бывает. Давайте мы вас на пару денечков к нам переложим, а сами в бабушкиной комнате ночевать будем. Это несложно.
– Я и не переживаю. Просто спала плохо. У меня же йода не хватает. Вот так лежу ночью, все свои болячки вспоминаю и за голову хватаюсь. Как я еще живу-то на этом свете? Не хочется вас беспокоить, но этот матрас и эти щели в окнах меня убьют. Как бабушка тут жила? Не понимаю. Стеснялась, наверное, сказать.
Насте не хотелось вставать, тем более, что до звонка будильника оставалось полчаса. Она прислушивалась к суете за дверью и пыталась представить, что там происходит.
Вот чьи-то шаги. Это наверняка папа переносит белье из одной комнаты в другую.
Вот скрип колес, напряженное тети-Машино: «Ой, прости, не заметила. Я такая неловкая в этой коляске».
Тяжелая поступь. Что-то несут. Дядя Эдик сонно бормочет: «Ты, это, про работу подумал? Я не настаиваю, но пока фитиль не перегорел… сечешь?».
Тетя Маша продолжала жаловаться на сквозняк и матрас, но уже не шепотом, а в голос, с всхлипываниями. Мама что-то бормотала, оправдываясь.
Приоткрылась дверь в детскую, хлынул яркий коридорный свет, резко очерчивая тени. На пороге стояла Соня, прижимающая к груди медведя. Позади нее Настя разглядела грузный силуэт тети Маши в коляске.
– Заходи, деточка, не стесняйся. Поспишь пока здесь. Настенька же не против, да? Настенька хорошая девочка у нас.
– Это на пару дней, – донесся из коридора уставший мамин голос. – Матрас надуем. Папа с балкона уже принес!
Настя села на кровати, поджав колени, разглядела испуганное Сонино лицо, словно та не ожидала оказаться вдруг с утра в чужой комнате. Дверь за спиной Сони закрылась, голоса удалились. Кажется, тетя Маша обсуждала с мамой, что надо приготовить на завтрак («У Эдика изжога, ему мясо, знаешь ли, нельзя. Я ему обычно индюшатину отвариваю. Бульон посолить, поперчить – вот тебе и ужин…»).
Соня испуганно поглядывала на Настю. На ней были розовые потрепанные штанишки и маечка, заплетенные вчера косички растрепались после сна. В общем, она снова не слишком-то была похожа на принцессу.
– Проходи, – кивнула Настя сонно. – Я сейчас в школу, так что можешь на моей кровати поспать. Компьютер не включай, а игрушки бери какие хочешь. Только на место ставь, хорошо?
Соня серой мышкой проскользнула к столу и там и затихла, поглядывая на Настю.
Из-за двери загремело раскатистое:
– Ох-ох! Картошка-то вчера на растительном масле была, да? Желудок, думаю, чего так закрутился? Предупреждать же надо, хозяева дорогие!
– Это у него проблемы, я же говорила, – донесся голос тети Маши. – Жареное нельзя, масло тоже. Я ему котлеты на пару делаю. И молоко ваше пастеризованное не пьет, не переносит. Надо натуральное найти. Есть у вас тут поблизости фермерские магазины? В Москве же не все продукты еще генно-модифицированные?..
– У вас всегда в семье так шумно? – спросила Настя.
Соня кивнула. Настя заметила, что в кулачке у нее зажата еще одна иконка.
"Наверное, просто надо привыкнуть", - подумала Настя и отправилась умываться.
Никуда родственники через два дня не уехали.
Выяснилось, что у дяди Эдика открылась какая-то старая язва, а с такой болячкой лучше даже из квартиры не выходить.
Родители накупили лекарств, потому что чувствовали вину за произошедшее. Мама теперь готовила исключительно диетическую еду, холодильник наполнился индюшатиной, рыбой, киселем, а на кухне возле микроволновой печи появилась новенькая мультиварка.
Дядя Эдик целыми днями лежал на диване в зале, пил кисель и обезжиренные йогурты и копошился в Интернете через мамин ноутбук. Тетя Маша же, скрипя колесами, ездила по квартире и просила вывезти ее на прогулки, подышать свежим воздухом.
– Душно у вас, – говорила она. – Топят так, что кислорода не остается. У меня спина потеть начинает.
С утра родители на несколько часов убегали на работу и быстро возвращались обратно, потому что надо было готовить, прибирать, вывозить на прогулки тетю Машу и искать новых дальних родственников, которых с легкой руки дяди Эдика оказалось как-то слишком много.
Когда папа появлялся на пороге зала, дядя Эдик спрашивал:
– Ну что, вакансии для рукастых подвезли? – и хохотал с присвистом, будто не было на свете смешнее шутки.
Настя же занималась Соней. Девочку было искренне жаль. Мало того что немая, так еще и без игрушек и нормальной одежды. Бродит по комнатам, будто призрак, с иконками в руке и с мишкой под мышкой. Худющая, бледная, с острым носиком.
Настя после школы водила Соню на Красную площадь, в ГУМ и в парк Горького. Потом катала на каруселях и угощала медовыми пряниками. Во взгляде Сони зарождалась такая искренняя теплота, что Настя радовалась не меньше и забывала обо всех неудобствах, которые поджидали в квартире.
– Еще я тебя в метро покатаю, по Кольцевой! – говорила она. – Там станции объявляют разные знаменитые актеры. Будем их угадывать, ладно?
Соня кивала, а потом нежно дотрагивалась до Настиной руки, будто в знак благодарности.
Об этом прикосновении Настя начисто забывала в школе. За пределами квартиры вся ее жалость куда-то пропадала. Сидя на уроках, Настя отстраненно думала о дальних родственниках, представляя их выдуманными второстепенными персонажами, которые появились в ее жизни на короткое время и скоро исчезнут, стоит перелистнуть несколько глав. В Настиных фантазиях почему-то эти персонажи были отрицательными. От них воняло смертью, они причиняли неудобства, а помыслы их были черными и гнилыми… вот только Настя никак не могла понять, почему она так думает. Не хватало какой-то детали, мелочи.
Потом она шла домой и с каждым шагом чувствовала, как возвращается жалость. Будто окутывало тонкими нитями, заворачивало в кокон заботой о бедной Соне, слепом дяде Эдике и неповоротливой тете Маше.
Шаг: Настя думала о том, что надо бы научить Соню играть в «Миньонов».
Еще шаг: а ведь дядя Эдик был мастер на все руки. И за что его вилкой-то?
Еще шаг: тете Маше надо смазать колеса, а то ведь тяжело ездить. И почему папа не догадается?
Заходя в подъезд, Настя полностью отстранялась от своих школьных мыслей. Кто-то набрасывал вуаль на ее сознание. Родственники снова становились выпуклыми, настоящими. Их было жалко, им требовалась помощь.
Только где-то в глубине подсознания Настя надеялась, что скоро глава закончится, и эти персонажи исчезнут.
Прошла уже неделя, как родственники обосновались в их квартире. Соня осталась ночевать в детской, спала с медвежонком в обнимку. Каждый вечер у нее в руке появлялась новая иконка, будто это были самые ценные игрушки в ее жизни. Насте достался старый надувной матрас, от которого пахло резиной и почему-то крысами.
Дядя Эдик вроде бы выздоровел, но на улицу не выходил, а так и лежал на диване в зале. Целыми днями он смотрел телевизор, ел и пользовался ноутбуком. Тетя Маша же колесила по квартире из комнаты в комнату, совершала вечерние прогулки с папой и постоянно жаловалась на щитовидку.
По квартире гуляли туманные разговоры о том, что скоро приедут еще родственники, и вот тогда можно будет устроить пир на весь мир. Но Насте было все равно. Вуаль равнодушия вперемешку с жалостью окутывала ее все больше.
Иногда в школе она гадала, что же это за родственники такие. Странные. Может, вампиры, как в книжке? Пришли и сосут по ночам кровь, а потом заставляют родителей делать всякие непонятные вещи. Настя, правда, не особо верила в вампиров. На оборотней они тоже не походили. Кто там был еще в фильмах ужасов?
Она замечала, что невольно проводит пальцами по коже, будто что-то стряхивает, и старается как можно чаще умываться в школьном туалете. За пределами квартиры не проходило ощущение, будто на кожу что-то налипло. Так бывает, когда случайно цепляешь невидимую паутинку в лесу.
А еще не хотелось возвращаться из школы, но разве у нее был выбор? После уроков Настя плелась домой, прокручивая в голове одну мысль: скоро они уедут, скоро уедут, и все будет как раньше… а возле подъезда, как правило, встречали папа с тетей Машей.
– Красавица идет! – причитала тетя Маша. – Посмотрите на нее! Одни пятерки получила, да? Гордость родителей! Умница! Далеко пойдешь!
От этих слов весь негатив стремительно выветривался. Ну разве можно злиться на тетю Машу? Какой же из нее вампир? Она – обычная пожилая женщина с непростой судьбой. Таких по телевизору каждый день показывают. Пусть живут, сколько захотят!.. Может быть, это их последний шанс нормально, по-человечески, пожить.
Вот только все равно хотелось стряхнуть с рук, с лица, с плеч невидимую липкую паутинку, будь она неладна.
…С утра отменили два урока физкультуры из-за болезни учителя, и Настя решила вернуться домой, переодеться.
От школы до дома она дошла за десять минут. Маминой машины возле подъезда не было – родители, пока было время, уехали с утра в офис.
Снова подступило заторможенное состояние, когда мысли о странности и неправильности происходящего растворились, словно их не было.
Настя поднялась на этаж, пару секунд возилась с ключами и вдруг поняла, что чувствует тот самый запах – въедливый, скользкий, страшный, – который из бабушкиной комнаты… который должен был давно и бесповоротно выветриться, да никак не выветривался. Он, как сквозняк, проникал сквозь микроскопические щелочки, сквозь дверь и заполнял собой лестничный пролет.
От этого запаха Насте сделалось дурно, закружилась голова, а потом вдруг сознание прояснилось, словно резко сорвали вуаль, разорвали пресловутый кокон. Скопившиеся мысли рванули в голову. То, о чем она размышляла в школе, вернулось.
Все это неправильно!
Дядя Эдик какой-то паразит! Ничего не делает, а только ест и валяется на диване! Соня сдирает со стены бабушкины иконки! Куда она их девает? Выбрасывает? Почему тетя Маша заставляет маму готовить постную еду и постоянно убираться?.. Но еще хуже – почему мама соглашается?
Кто эти люди, проникшие к ним в квартиру? Люди ли они вообще? Кого же родители впустили в дом? Кого нашли в Интернете?
Почему-то сразу расхотелось заходить внутрь. Настя представила, как откроет дверь и запах набросится с удушающей силой, потому что квартира наполнена им до краев… Но она все же провернула ключ, будто против своей воли, вошла.
Запах действительно был, хоть и не такой сильный. Показалось, что коридор залит темнотой. Стоило закрыть дверь, как Настя разглядела дрожащую серость из кухонных окон и белую полоску света под дверью бабушкиной комнаты.
Странно, родителей ведь не было дома, а родственники ночевали в их спальне.
Тишину квартиры нарушил сухой резкий треск. Кто-то хихикнул. Скрипнули колеса – Настя уже запомнила этот скрип тети-Машиного кресла. Значит, не спят.
– Отдирай, не ленись! – это дядя Эдик. Голос у него дребезжащий, булькающий. – Семь штук осталось! Давай по одной, ну!
Квартира вдруг перестала казаться родной. Будто кто-то изменил реальность и засунул Настю в чужой мир, где было темно и страшно. Дрожали тени, как в фильмах ужасов, а рассвет не наступал, хотя на улице уже час как было светло.
«Все дело в уборке, – подумала Настя, – папа переставил вещи. Я еще не привыкла. Поэтому кажется, что чужое и неправильное».
Снова треск. Кто-то захихикал, казалось, у самого уха, Настя вздрогнула и чуть было не выскочила обратно на лестничную площадку.
Нельзя так бояться. Не маленькая ведь. Начиталась ужастиков разных, вот теперь и думаешь всякое…
Она пошла по коридору, сконцентрировавшись на полоске света из бабушкиной комнаты. Не разулась, не сняла рюкзак.
Из-за двери взвился дружный разноголосый смех. Настя для приличия постучала согнутым пальцем и толкнула дверь плечом.
Горела настольная лампа. Настя сразу увидела тетю Машу, сидящую на бабушкиной кровати. Одета она была в черное платье, плотно облегающее каждую рыхлую складку на ее огромном теле. Обнаженные до колена ноги покрыты густой сетью синих вздувшихся вен, а вместо стоп, где должны были быть пальцы, Настя различила желтоватые вздутые отростки вроде щупалец, с коготками на концах. С лицом у тети Маши тоже было что-то не так… сквозь морщинистую кожу проступали угловатые черные контуры, переплетение линий, словно под одним лицом было другое – чужое, не человеческое.
Перед Настей возник словно из воздуха дядя Эдик. Залысина его блестела от пота, усы встали торчком. А еще что-то страшное происходило с его глазами. В правой глазнице, заросшей кожей с беспорядочными штрихами белых шрамов, в бешеном ритме пульсировал тугой комок. Левый же глаз шевельнулся, зрачок его, бледно-розовый с рассыпанными черными точками, с чавкающим звуком перетек сверху вниз и уставился аккурат на Настю. Зрачок был не круглый, а овальный, почти как у кошек, в обрамлении зеленовато-красных мелких вен.
– Ну как же так, без предупреждения! – ухмыльнулся дядя Эдик, и из рта его дыхнуло влажным запахом гнили. Настя разглядела острые клыки под уголками губ. – Стучаться же надо, солнышко! А если бы мы тут, например, голые бегали? Только по приглашению, дорогая. Вы вот пригласили, мы и пришли. Законов не нарушаем, знаешь ли.
– Ага. Невежливая девочка, я сразу сказала! – вставила тетя Маша.
Она скребла пальцами кожу на ногах, оставляя глубокие темно-фиолетовые бороздки, похожие на те самые вздувшиеся вены. Вместе со словами, показалось Насте, изо рта тети Маши выплывали тонкие белые нити и, искрясь, кружились по комнате.
В этот момент Настя разглядела наконец Соню. Девочка словно пряталась от тусклого света у стола и, вытянувшись, подковыривала пальчиками иконки, срывала их, ломала, бросала на стол, в общую кучу. Ее старые резиновые игрушки – те самые, искалеченные, потрепанные – сидели полукругом на столе. А новые – подаренные – валялись среди щепок и осколков изломанных икон.
Дядя Эдик положил руку Насте на плечо. Настя вздрогнула от наполнившего ее испуга. В ноздри проник резкий запах гнили, старости, разложения.
– Ты почему не в школе, дорогая? – из его рта тоже выпорхнули нити – почти прозрачные, едва уловимые взглядом.
Кончики их, дрожа, потянулись к лицу Насти.
…чтобы окутать, замотать в кокон безразличия…
– Она прогуливает! – выкрикнула тетя Маша, с особой яростью расчесывая ноги, так что кожа в некоторых местах лопнула, выпуская зеленовато-красную сукровицу. – Нехорошая девочка! Нельзя так! Мы тут стараемся, гостей ждем, а она? Подглядывает!
В пальцах Сони треснула иконка. Щепки полетели под ноги. Соня повернула голову, открыла редкозубый рот и вдруг показала Насте язык. Длинный и раздвоенный, как у змей.
– Вы зачем так делаете? – вскричала Настя, срывая голос от испуга. – Это бабушкины! Нельзя так! Я маме скажу! Вы все ломаете! Всю квартиру испортили!
Серебристые нити почти коснулись ее лица. Настя отпрянула, стряхнула руку дяди Эдика с плеча и бросилась в коридор. За спиной захохотали – пронзительно и страшно – раздался цокот, мелькнула перед глазами непроглядная чернота, и показалось вдруг, что перед входной дверью стоит тетя Маша. Только она была раза в два выше и толще. Огромная растекающаяся масса, покрытая сплошь сетью вздутых вен. Кожа на ее теле взбухла и полопалась. Сквозь рваные черные лоскуты на теле выползали пучки серебристых нитей. Дрожа и переливаясь, они запутывались в клубки и свободными кончиками словно ощупывали пространство. Искали, к кому бы присосаться. Коридор наполнился запахом гнили и старости, до тошноты, до боли в висках.
– Нельзя же, золотко, никого не жалеть, – проворковала тетя Маша глухим булькающим голосом. – Мы к тебе со всей душой, а ты? Я сразу поняла, что никого ты не жалеешь. Эх, молодое поколение. А еще родственница!
– Никакие вы мне не родственники, – Настя остановилась, не зная, куда бежать, что делать дальше.
Почувствовала, что за спиной кто-то есть. Совсем близко. И запах этот…
Обернулась. Дверь в бабушкину комнату была закрыта, а коридор стремительно наполняла густая непроглядная чернота, будто кто-то заливал ее, как кисель, как нефть.
Среди этой черноты Настя увидела Соню. Та стояла, виновато улыбаясь, протягивала руку. Одета в Настино платьице, ее же белые гольфы. Глаза светятся в темноте и взгляд… несчастный, ласковый. Насте сразу сделалось тоскливо на душе, будто только она могла сделать Соне хорошо. Как-то сразу забылись содранные со стены иконки и тетя Маша, похожая на раздувшуюся свинью. Настя видела только Сонины глаза. Они становились больше и ярче, заполняли собой пространство вокруг. Кто-то хихикал, но звуки были приглушенными и тихими. Серебристые нити коснулись ее плеч, запястий. Чей-то шепот: «Куклы, куклы замечательные, но наши, резиновые, лучше. Роднее, что ли. Качественнее».
Вуаль начала накрывать сознание, нежно так окутывать…
В этот момент оглушительно звонко щелкнул замок, срывая наваждение. Открылась дверь, коридор осветился подмигивающим светом из лестничного пролета. Темнота размазалась по углам, а вместе с ней растворились Соня со своими глазами и тетя Маша, будто это были сны.
В квартиру вошли родители. Папа щелкнул выключателем – бесполезно. Настя в два шага оказалась рядом, нащупала мамину ладонь, сжала.
– Пойдемте. Надо уйти отсюда, быстрее! – она почти кричала.
– Ты почему не в школе?
– Я… потом объясню. По дороге. Надо уходить.
Она думала, что квартира ее не выпустит, что в плечо сейчас вцепится кто-то… или что-то… утащит обратно, в бабушкину комнату, но сделала шаг, потом второй, потянула за собой маму и поняла, что стоит в прохладе лестничного пролета, почти у лифта.
– Что происходит, солнце? – Настя увидела, как папа закрывает входную дверь.
Никто его не сожрал, никто не попытался остановить.
– Надо уходить! Давайте куда-нибудь сходим. В «Макдоналдс», в офис к вам, куда-нибудь! Я расскажу, честное слово. Но не здесь. Пожалуйста!
Она подтащила маму к лифту, вдавила кнопку. Где-то задребезжало и загудело. Папа все еще стоял у двери, и Насте с нарастающим ужасом казалось, что сейчас из щелей, из дверного глазка и сквозь дверные петли просочится вонючая чернота и сожрет папу в один миг.
Дребезжа, раздвинулись створки лифта, оттуда вдруг вывалился какой-то большой человек в шубе, с красным от жара лицом. Кабина лифта оказалась завалена множеством вещей. Стояли чемоданы, сумки, велосипедные колеса и даже гитара в чехле.
– Простите великодушно! – суетливо пыхтел человек. – Я не местный, переезжаю… Шестой этаж? Соседями будем!.. Очень приятно… не поможете? Сам не справлюсь… у меня вот…
Он махнул пустым рукавом шубы, показывая, что у него нет правой руки. А Настя видела, что и человека-то как такового нет: вместо лица у него густые вздувшиеся вены, выпученные глаза с вертикальными зрачками, рваная бугристая кожа, вместо рта – трубка, усеянная мелкими острыми зубками, и сквозь эту трубку с каждым словом взмывают в воздух серебристые нити, ложатся на кожу родителей, окутывают их ладони, прилипают к губам, векам, шее…
Папа заторопился:
– Конечно, поможем!
Но Настя перегородила путь, схватила папу за руку и потащила обоих родителей прочь от лифта, к лестнице. Ей показалось, что слышится сзади скрип и цокот когтей по бетонному полу, волосы на голове встали дыбом.
– Куда же вы, родненькие! – кричали в спину. – Сами же пригласили!
Родители не сопротивлялись, только мама каким-то уставшим, отстраненным голосом попыталась выяснить, что происходит.
– На улице расскажу! – повторяла Настя, словно молитву. – Давайте уже, торопитесь, ну!
Она срывала нити с папиных рук, с маминого лица – и те лохмотьями разлетались в воздухе.
Спуститься удалось всего на два этажа. А затем дорогу перегородили двое – мужчина и женщина. Он на костылях, она с множеством пакетов в руках.
Не люди. Рваная кожа на лицах, клыки, вокруг глаз – переплетение темно-синих вен.
– Простите, не обойти! – жалостливо щебетала женщина, хрустя пакетами, забитыми непонятно чем. – Вы же видите, мы тут сами кое-как справляемся. Лифт занят, приходится своими ногами. Вы не обессудьте, конечно, нам так неловко… Если бы вы помогли, мы бы с радостью вам уступили…
В этот момент Настя поняла, что папина рука выскальзывает из ее ладони. Папа бросился помогать, бормоча что-то. Мама же, потирая виски, спустилась на несколько ступенек вниз, и ей всучили, с извинениями, несколько пакетов. Родители не видели, что происходит. Перед ними стояли несчастные люди, которым во что бы то ни стало надо помочь.
– Мы вам так благодарны, так благодарны!.. Нам на шестой!.. Гости, знаете ли… родственники, сюрприз хотим сделать… нас пригласили… всех приглашают. Но не подумайте чего, нас жалеть не надо…
Нити обволакивали родителей, липли к коже все гуще и гуще.
В затылок дыхнуло влажной теплотой и гнилью.
Настя устало повернула голову. Она уже знала, кого там увидит. Соня стояла на несколько ступенек выше и улыбалась, не разлепляя губ. Белые гольфы. Платьице красивое. Левая косичка растрепалась, резинка сползла, едва сдерживая непослушные каштановые волосы. Надо бы заплести как следует, а то не похожа на принцессу.
За спиной шуршали пакетами, извинялись и цокали будто бы коготками по бетонному полу. Хотя это могли быть мамины каблуки.
Настя поняла, что не может оторвать взгляда от Сониных глаз. В глазах шевелились черные точки, будто живые. Соня протянула руку ладошкой вверх. Это был робкий, скромный жест, от которого внутри Насти что-то болезненно надломилось. Боль прошла по позвоночнику до затылка и растворилась. На душе стало тепло.
– Я тебе сейчас такие косички заплету, что все-все завидовать будут! – сказала Настя. – А потом мы съездим в цирк. Ты когда-нибудь была в цирке?
Соня покачала головой. Приятно было видеть, как во взгляде ее зарождается радостное любопытство.
– Там есть медведи, которые катаются на велосипедах! – продолжила Настя с внезапным энтузиазмом. – Их очень долго воспитывают, чтобы они делали то, что скажет дрессировщик. Пойдем!
Теперь уже она сама побежала по ступенькам наверх, забыв про родителей. Потянула за собой улыбающуюся Соню. Взмахов руки разогнала густую бахрому серебристых нитей.
Дверь в квартиру была приоткрыта. У стены неподалеку валялись вещи: чемоданы, сумки, колеса от велосипеда, гитара в чехле.
Под ногами что-то похрустывало, и, опустив голову, Настя сообразила, что пол густо усыпан мелкими щепками от разломанных иконок, вперемешку с лохмотьями ржавчины.
Соня проворно юркнула в черноту.
– Деточка, не бойся, – раздался голос тети Маши, ласковый, дружелюбный, такой теплый и родной. – Сегодня будет много родственников. Все-все приедут. Тебе понравится.
В нос ударил неожиданно резкий запах гнили, от которого сделалось дурно. Настю дернули за руку так, что больно хрустнуло в плече, и затащили внутрь. Она запнулась о порог, начала падать и успела лишь коротко вскрикнуть, прежде чем темнота залилась в рот, в глаза, в уши. Вспыхнули ворохом звуков цоканье когтей по полу, скрежет зубов, скрип колес и что-то чавкающее, стонущее, рвущееся.
Дверь захлопнулась, но через пару минут приоткрылась вновь.
В темноте квартиры с нетерпением ждали поднимающихся по лестнице гостей.
Автор - Александр Матюхин.
Источник.
Новость отредактировал Lynx - 21-06-2018, 14:41
Ключевые слова: Дальние родственники паразиты семья квартира