Темная доминанта
Ее так хотелось коснуться, вдохнуть, ощутить, но она еще не до конца была готова и все норовила заглянуть в глаза - приходилось прятаться за ладонь. И все же она была хороша и была его, - в сладкой вате предвкушения больше ни о чем не хотелось думать…Снаружи царапался дождь. В круге света, очерченным сверху единственной лампой, металась жирная муха, стоял стол с засаленными краями и два стула: один занял средних лет мужчина в спортивном костюме, с щетинистым лицом и перебитой переносицей, другой - молодой следователь. Сразу же, как пасьянс, он разложил фотографии - подозреваемый скользнул по ним взглядом, равнодушным и вялым, поднял бесцветные, со слипшимися от гноя ресницами глаза и сказал:
- Я это уже видел, поэтапно. Вы ждете раскаяния? Зря.
- Раскаяние вам вряд ли поможет, здесь не церковь, - отвечал следователь. – За что вы убили всех этих людей?
- Людей? Ведьмы, целители, экстрасенсы, они, на ваш взгляд, люди?
- С точки зрения закона, да.
- Законы меняются из века в век, а то и чаще. Я не убивал людей. Я защищал их от нечисти в человеческой коже.
- По-вашему, всех шарлатанов и мошенников надобно вот так отлавливать и пытать до покаяния, как вы говорили?
- Да, - ответил он не задумываясь. - Они размалевывали морды и обвешивались богомерзкими железяками. Уверяю, если бы вы видели, сколько червей выползло из них, когда они горели, вы бы набили себе рот грязью и не задали больше ни единого вопроса. Поймите, только огонь в силах очистить душу, а боль - это залог спасения.
- Сейчас не темные века.
- Но золотой век для ведовства, ереси и безбожников! – привстал подозреваемый. - Я очищаю мир от скверны. Борьба и спасение - вот мой долг на теперь и потом! - заключил он, вновь опустился на стул и выдохнул.
Въедливые и наглые глаза напротив раздражали, и следователь, сжав кулаки под столом, продолжил.
- Держите себя в руках. На вашей совести двадцать четыре трупа. Ваше "потом" - только пожизненное и только в одиночной камере.
- Что же, отпуск не помешает, - улыбнулся убийца. - А мое будущее – оно бескрайне, как и ваше, и их, - он кивнул на фотографии, которые исследовала притихшая муха. - Вы хотели знать, почему я это сделал? Я вам отвечу. У меня не было другого выхода. Когда-то я нашел свой путь и иду по нему много жизней. Не смотрите так, я не сумасшедший, - он вытянулся вперед и сквозь вонь гнилых зубов торжественно прошептал, - я – двенадцатое земное воплощение Великого Инквизитора Испании Томаса де Торквемады.
Следователь нахмурился: умело косит под психа, а ведь есть заключение, полностью вменяем.
- Понимаете, - продолжал "инквизитор", - в череде жизненных перерождений всегда есть некая доминантная личность. Она затмевает все остальные. Лишь единицы помнят себя полностью и на протяжении веков, но влияние доминанты ощущает без исключения каждый и во все последующие жизни. Но одно дело чувствовать, другое дело знать, кто ты есть. Поверьте на слово, с пороками легче справляться, когда уверен, что не пробовал их на вкус. Стоит же узнать, чем ты был одержим, вспомнить, какое получал удовольствие – и тяга к греху становится нестерпимой. Невозможно быть овцой и жевать траву, когда волк и помнишь сочность теплого мяса, - подозреваемый оскалился рядом кривых, в рыжую сетку зубов и откинулся на спинку стула, глядя исподлобья довольно и желчно.
- То есть, вы серьезно хотите сказать, что все ваши преступления продиктованы единственно тем, что вы были когда-то инквизитором?
- Опять преступления! - звякнул наручниками подозреваемый. – Да поймите вы, даже если я соглашусь, что мои поступки ужасны и отвратительны, я не в силах противостоять этому. Никто не способен бороться с собой. Думаете, за пять с лишним столетий я не пытался выстроить жизнь по-другому? Как бы ни так. Увы, влиянию доминанты невозможно противостоять, особенно, когда знаешь ее. Между прочим, я великодушный человек, учтите это. Ведь я не только знаю свою, но и вижу доминанты других, и молчу об этом. Зачем портить кому-то жизнь? Так люди счастливы, считают, что они хозяева бытия и решают все сами. Пусть живут, и пусть балерине снится, как она перерезает кому-то горло на безлюдном перекрестке. Хуже танцевать она от этого не станет.
-У человека есть разум. И нужно следовать за ним, а не потакать и тем более не оправдывать свои...
-У человека есть только Вера, но он разучился спасать себя ею, - перебил подозреваемый. - А разум не на стороне человека, запомните это. Разум – проститутка, которая обслужит в вас и человека, и не совсем. Разуму важно удобство, поэтому и правду мы любим удобную. Вам удобно видеть во мне убийцу – вот ваш разум и старается, достраивает недостающие ступени лесенки. И вы не хотите принять того, что я говорю, потому что это неудобно.
- Хватит! - следователь ударил по столу кулаками и брезгливо поморщился, увидев, что под удар попала муха. - Хватит... Ты загубил двадцать четыре жизни, замучил и сжег живьем двадцать четыре человека! И теперь все пытаешься свалить на предыдущие перерождения? Нет! Ты - это ты, я - это я, и только мы, мы настоящие, отвечаем за все свои поступки! С нас спрос, а не с пороков из других жизней. Все, увести!
Подозреваемый помрачнел, поджал губы и не мигая и широко посмотрел на следователя:
- Как ваш затылок, Андрей Романыч? Все еще ноет по ночам? – от мрачности тихого хрипа даже конвоир застыл в растерянности.
- Какой Андрей…
- Значит, вы настоящий и решаете все? – еще повысил он тон. – А хотите поединок? Вы и ваша доминанта. О, она превзошла все остальные! Темная, поистине темная доминанта. Дам вам фору в виде совета: идите вслед сомнению и, если в конце будет больно, не пугайтесь, вы победили. Искренне желаю вам удачи, некогда Андрей Романыч, но не верю в нее, потому не прощаюсь. До встречи.
Следователь стоял у решетчатого окна и курил. Из коридора еще с минуту неслись окрики конвойного и хрипло-нескладные распевы: «Наш паровоз вперед лети, в коммуне остановка…»
Было не до смеха. Пепел осыпался, руки дрожали. Еще он вдруг вспомнил, что ему всегда нравилась эта песня, и задумчиво закончил: «Иного нет у нас пути, в руках у нас винтовка»
- Андрей Романович... – твердил следователь, и имя эхом проносилось в мозгу, стучалось в каждую мысль и клетку до тех пор, пока не нашелся отклик. – Чикатило.
Вечер поглотил комнату и тусклые, в цветочном плетении обои.
У запертой двери, охватив колени тонкими ручками, сидела девочка и плакала. В углу валялся новый надоевший единорог. Глядя на ребенка затуманенным взглядом, бывший следователь елозил ножом по пыльному подоконнику – резко вперед, медленно назад, еще вперед, назад, глубже вперед, чуть не вынимая назад. Он даже прикрыл глаза и сглотнул, представив, как двигалось бы лезвие в теле - не так свободно и легко, нужно было бы приложить усилие, чтобы проникновение стало…
- Я хочу домой. Я больше не хочу играть, – она тронула его руку, и от прикосновения пробежала судорога, и шелковые мотыльки вспорхнули и защекотали изнутри. Но вдруг он увидел, как раскрылись, точно фотографируя, огромные серые глаза, и в страхе оттолкнул от себя ребенка. Испуг вновь позволил мыслить, и, опомнившись, мужчина схватил девочку за шиворот и выбросил из квартиры, заперся на оба замка, швырнув ключи в окно, и уселся на пол, обхватил себя, дрожащего, руками.
«Как хорошо было бы, - думал он, покачиваясь и следя за фонарными бликами на полу, - просто шагнуть сейчас из окна. Поверить, что там пусто или все забудется, а на завтра уже заготовлен чистый лист и чистая жизнь…» Но эта мысль была слишком удобною - в ней не было места сомнению, и он откинул ее, как ложную. Сомнения же лежали в другой стороне и кишели вопросами: не выбросил ли он жидкость для розжига? Где она, и много ли ее осталось?
Под потолком зудела жирная муха, в руках – зажигалка.
-Иного нет у нас пути… - без конца бормотал он, и едкая вода жгла горло и глаза, стекала с волос, а от сквозняка стыли мокрые плечи.
Щелчок. Если все правильно, сейчас должно быть больно.
Щелчок. Ведь перед победой всегда больно.
Щелчок. Искра…
Автор - Сарагоса.
Источник.
Новость отредактировал Летяга - 18-03-2018, 08:02
Причина: Стилистика автора сохранена
Ключевые слова: Следователь подозреваемый доминанты преступление страх