Жили у бабуси
Юка конвоировал стайку подросших гусят на утренний выпас. Корявый бузинный прут мотылялся над голенастыми птенцами, те досадливо косились на него и то и дело спотыкались.Каждое лето в селе начиналось с первых городских детишек, которых сплавляли бабушкам и дедушкам. Юка по традиции открыл деревенский сезон в начале мая и уже к июню щеголял нежным золотистым загаром и сбитыми коленками. Его кудрявая шевелюра быстро достигла соломенного оттенка, и он гонял на двухколёсном велосипеде, радостно гикая последнему дошкольному лету.
- Чисто андель! – умилялись соседские божьи одуванчики, кашляя от клубов пыли, поднимаемых скоростной херувимской колесницей.
«Андель», натурально, нимба не имел и «остро нуждался в воспитании», так что бабка Александра часто давала ему небольшие, но несомненно ответственные задания. Гусят, например, ему поручили с того момента, как он сверзился с крыши сарая прямо на их разъярённую родительницу, за что был нещадно ею исщипан и поколочен. Полученная гусыней боевая травма – вывих крыла – дала ей небольшую передышку от семейных забот, а Юка в добровольно-принудительном порядке принял выводок на попечение.
У перекрёстка мальчик подбежал к обшарпанному деревянному дому, воровато стукнул в ближайшее оконце и быстро вернулся к своей бестолковой пастве. Хлопнула дверь, из-за калитки высунулся обритый под ноль смугляш.
- Да'ов, Ю'ка. Чего так 'ано? На 'ечку в силе? – лукаво сощурились глаза-сливины.
- Ну да, я гусят и так в сторону реки гоню. Андрюх, давай сейчас и пойдём? Бабушка разрешила, – на голубом глазу соврал Юка. Бабку Александру удар бы хватил, узрей она своего Юрасика на песчаном бережку без плавательного жилета.
- Счас, погодь минуту, – смугляш втянулся обратно во двор и вышел с огромной ржаной краюхой. – Тока пойдём по Осипенко, так ближе.
Топча пыльную грунтовку и роняя на неё хлебные крошки, мальчишки обсуждали последние новости.
- О! – Осколок кирпича из-под Андрюхиной ноги шумно приземлился в придорожные лопухи. – Ты ещё не слышал про нев'едимку?
- Нев… редимку? – Юка осторожно поймал недостающий звук. – Или невидимку всё-таки?
- Ну ты чего, а то я не знаю п'о человека-невидимку! Не, нев'едимка. И это не человек! Зве'й такой, животное, – Андрюха стрельнул карим глазом в тупичок у края улицы. – Вишь вон тот зелёный дом? Заб'ошенный кото'ый? Вон там он живёт.
Юка вспомнил, что не так давно бабушка ходила на похороны баб Глаши, её избёнка одной стеной прислонилась аккурат к развалинам зелёного дома.
- Что-то я не помню, чтобы ты мне раньше об этом рассказывал, – протянул Юка. – И вообще, там, наверное, собаки бродячие живут.
Андрюха насмешливо фыркнул.
- Ага-ага, как же, а ничего, что собаки это место обходят? Кошки, кстати, тоже, – тут же добавил он, перебив открывшего было рот товарища. – Я тебе больше скажу: он их всех ест! Сначала у соседей ку'чата п'опадать стали, потом у Васьки 'Ыжего кот ушёл. А у Ефимовых Туз не п'ивязанный бегал, последний 'аз его возле этого дома видели. Больше ни один бобик тут не показывается.
- Так Туз, скорее всего, и цыплят сожрал, и кота мог придавить, вот и сбежал, отсиживается теперь в кустах! – резюмировал Юка, дирижируя прутом.
Туз, вездесущий грязно-белый «дворянин», действительно отличался телячьими габаритами, но сроду мухи не обидел, даже лаять не умел, из-за чего хозяева не считали нужным сажать его на цепь. Андрюха по праву всезнающего аборигена принялся растолковывать другу, что Туз тут ни при чём и живность пропадает неспроста.
За беседой ребята приблизились к загадочному дому. Улица, где они шли, делала невнятный финт в сторону, образовав крохотный аппендикс с полукольцом дворов, давно уже нежилых. Люди редко бывали здесь, единственная обитательница тупика пару раз в неделю выбиралась в магазин и иногда – в церковь. В последнее время годы добрали своё, баб Глаша уже долго не вставала, её по очереди навещали старые знакомые. Глинобитный домишко ныне покойной баб Глаши с исцарапанными стенами белел последним оплотом жизни, остальные три-четыре подворья наглухо заросли дурноклёном, хамовато проломившим старые заборы. Логово пресловутого невредимки охранял полк разнокалиберных сорняков, жёсткие кусты не успели захватить всё поле брани. Приземистый дом с остатками травянистой краски на обшивке слепо лупился двумя окнами без рам, на дранке крыши зияли уродливые провалы. Низенький забор кланялся дороге, гнилая створка ворот единственной петлёй чудом цеплялась за столбик.
- Давай заглянем? – Андрюхе не терпелось доказать свою правоту, будто существо ждало их появления, смирно сидя посреди комнаты.
Юка с тоской оглядел развалюху и неохотно поплёлся за приятелем. Тот уже вовсю шуровал в пыльных джунглях лебеды и щирицы у фасада. Примяв буйные стебли, мальчишки вплотную подобрались к кривым оконным проёмам, их нижний край доходил ребятам до груди. Из волглого полумрака вычертилось тесное помещение с кучей мусора в дальнем углу. Грязный пол покрыт слоем песка и глины, изрыт ямками и буграми, штукатурка лохмотьями свисает с истерзанных стен.
Мальчишки невольно затихли. Контуры их голов – льняно-вихрастой и смугло-лысой – над худощавыми плечами маячили на фоне окон-глазниц как два нелепых разных зрачка. Однообразное попискивание гусят за спиной удерживало в реальности, не давая страху пустить корни.
- Дом как дом… – почему-то прошептал Юка. И тут же поперхнулся: друг резко дёрнул его за руку и молча кивнул на какие-то острые обломки в одной из рытвин на земляном полу. Не обломки. Кости.
Из ступора Юку вывел чувствительный щипок за голень. Один птенец сдуру забурился за своим пастухом в заросли и требовательно заверещал, напоминая о себе. Не сговариваясь, ребята дали задний ход, в один миг оказались на дороге и дунули к реке, обгоняя всполошённых гусят.
Разговоров хватило надолго. Версии о том, чьи же там кости, рассматривались самые невероятные, от соседской птицы до утонувшего ранней весной на болоте козла Афони («Не, ну а вд'уг Пикулёвы п'осто так сказали, что их Афоня на болото пошёл, по п'ивычке? Он туда постоянно сбегáл, но никто ж его там дохлого не видел!»). Юка никак не мог добиться от друга, кто же первый узнал про невредимку, да и почему, в конце концов, его так называют.
- Да не знаю я, чего п'истал, – отмахивался Андрюха, – все гово'ят так – нев'едимка, нев'едимка, откуда мне знать, может, ему нав'едить нельзя, вот и зовут так. А посмот'еть на него, кстати, инте'есно… – Мальчик задумчиво моргнул. – Надо его выследить. Поп'обуем вече'ом, как стемнеет.
У Юки в животе нехорошо заныло: интерес приятеля почти всегда означал большие неприятности, как в тот раз, когда они решили проверить янтарные бусы бабки Александры на настоящесть путём сожжения. Азартный Андрюха не остановился, пока чуть не спалил всю низку, а заодно и многострадальный сарай, с которого чуть ранее рухнул на гусыню Юка.
Мальчик задумчиво почесал низ спины, вспоминая бабкино огорчение из-за безвременной гибели бус и подкопчённой стены сарая:
- Как стемнеет? Меня обязательно бабка хватится… А давай Женту попросим, пусть с нами сходит на всяк пожарный?
- Жента сходит, как же! – Андрюха ревниво хмыкнул, покумекал чуть и кивнул. – Хотя он нам п'игодится, за ох'ану будет.
Десятилетний Жента, старший Андрюхин брат, принципиально не водился с дошколятами, хотя милостиво дозволял им себя обожать за меткость плевков, пронзительный свист и собственноручно выкрашенный серебрянкой велосипед «Десна». Недели две назад на спицы колёс этой «Десны» ребята накрутили добрый километр разноцветной проволоки, отрабатывая какую-то Андрюхину шкоду («Ничего бате не скажу, если забацаете мне цветные колёса!»). Юка, даром что городской, безоговорочно признавал авторитет Женты во всём на свете, доводя Андрюху до белого каления своим подобострастием. Участие старшего в столь важном мероприятии было неприятным, но объективно необходимым условием успеха: кто-то должен подстраховать в случае форс-мажора, и желательно, чтобы этот кто-то был физически сильнее самих ребят.
Жента быстро согласился, чем моментально возбудил подозрения у брата:
- Ты, небось, своих пацанов п'едуп'едишь, чтобы уст'оили нам чудо чудное.
- Малой, остынь, не бросать же вас одних, руки-ноги себе ещё в темноте поломаете, – Жента усмехнулся. У него имелись свои соображения насчёт побасёнок о зелёном доме. Его приятели тоже знали о невредимке и вовсю пугали им девчонок, но залезть в дом никому почему-то так и не пришло в голову. Слава отважного первооткрывателя застила Женте глаза, он уже видел себя в центре внимания, снисходительно похохатывающим над детскими страшилками. Он ни за что не признался бы себе в том, что не пошёл бы проверять эти слухи в одиночку даже при свете дня.
- Короче, сегодня в девять выдвигаемся. Как раз темнеть начнёт. На солнце он вряд ли покажется.
- Ну да, я б тоже не показался, – Юка, стараясь не думать о предстоящей взбучке за ночные гуляния, с готовностью отозвался на предположение Женты. Андрюха покосился на него, но ничего не сказал.
Встретиться договорились на перекрёстке улиц Осипенко и Первомайской, недалеко от цели.
Вечером Юке стоило немалых усилий убедить бабку в своей ужасной усталости – обычно она укладывала его в девять, потому как просыпался он чуть ли не с рассветом – и зарыться в постель пораньше, чтобы потом незаметно выскользнуть из дома. Дивясь невероятному везению, мальчик аккуратно притворил входную дверь и протиснулся через приоткрытую скрипучую калитку во дворе, пока бабка возилась с коровой в хлеву. Прикинул, что возвращаться придётся огородом, дабы не воевать с вредной щеколдой на калитке.
Юка ускорил шаг, его сердечко восторженно-пугливой птицей трепыхалось в преддверии настоящего приключения. В городе всё его веселье ограничивалось редкими погромами квартиры и мелкими проказами с ребятами со двора, откуда их не отпускали бдительные родители-активисты, пасущиеся рядом с детской площадкой. Лета он всегда очень ждал, вспоминая деревенское приволье, мягкую, несмотря на показную суровость, бабку, и местных ребят, охотно принявших его в свою компанию и со снисходительным удовольствием открывавших ему новый мир. Старшая сестра, год как студентка, давно не показывалась в деревне, и бабка Александра благодарно окружала внука осторожной заботой, изливая на него накопившуюся любовь и балансируя между строгостью и попустительством.
Андрюха с братом уже ждали Юку на углу, Жента мотнул головой в сторону тупичка и на ходу стал давать указания:
- Так, подходим с разных сторон – вы со стороны двора, я с улицы, в случае чего посигналю вам, чтобы затихарились, если вдруг кто мимо пойдёт. Услышите свист – ложитесь в траву и ждите, пока я не скажу, что можно выходить. Фонарик у меня, как заметите зверя – дайте знать, я посвечу на него. Если увижу его первым, сам включу фонарь, не прохлопайте.
Юка глянул на Андрюху, тот выразительно пожал плечами и потёр свежую ссадину на скуле – очевидно, этот план не подразумевал обсуждение.
Последние лучи закатного солнца растворялись в мутных сумерках, зудящее комарьё противно льнуло к лицам, голым рукам и ногам. Оконные проёмы зелёного дома пустыми глазницами таращились на дорогу. Днём развалюха нагоняла жуть, сейчас же при виде её ребят охватила жалость, будто они смотрели на осиротевшую после смерти хозяина собаку. Увлекательность затеи сходила на нет, сменялась досадой от напрасной траты времени.
- Пошли, чего встали, - встряхнулся Жента.
Юка с Андрюхой, высоко поднимая колени, друг за другом зашагали во двор сквозь бурьянные джунгли, где их гостеприимно приветствовали крапивные кущи. Шёпотом чертыхаясь и ойкая, мальчики приблизились к укрытому калиновым кустом кирпичному крыльцу.
- Я тут буду, а ты иди вглубь дво'а, там ещё окно должно быть, оттуда смот'и, - махнул рукой за угол дома Андрюха.
И правда, на задавленный бузиной и сорняками огородик выходило махонькое, чудом сохранившее треснутые стёкла окошко. Юка встал на цыпочки и почти не огорчился, поняв, что ничего не увидит сквозь пыльную муть. Ему окончательно расхотелось охотиться на невредимку. Вообще, выдумки всё это…
Внезапно со стороны дороги, где дежурил Жента, послышался тихий свист и отчаянное шипение:
- Шухер! Андрюха, кажись, батя идёт!
Юка прислушался и уловил зычное «…арррхаровцы, мать вашу!..» со стороны домика баб Глаши. По суматошному шороху сбоку крыльца он сообразил, что Андрюха выдирается из крапивных объятий и драпает со двора: их отец, преданный поклонник огненной воды, держал домочадцев в ежовых рукавицах. Сие сочетало полное равнодушие к досугу детей с одновременным вколачиванием в них ума-разума по пьяной лавочке. По всему выходило, сегодня был вечер поучений.
Выглянув за угол, Юка обнаружил лишь прощально качающиеся заросли бурьяна. Жента с Андрюхой испарились. Окликнув их пару раз, мальчик разочарованно вздохнул и побрёл прочь. Приключение закончилось, даже не начавшись.
Юка осторожно миновал сломанные ворота и вышел на дорогу перед заброшенным домом. Почти стемнело. Во всей деревне было от силы с десяток фонарей, и те на центральной улице, однако яркая полная луна исправно заменяла искусственное ночное освещение, по крайней мере сегодня.
Юка уже совсем было хотел уйти, когда его остановил знакомый звук. Где-то в бурьяне пищали гусята, вполне возможно, бабкины – в деревне гусей держали только в нескольких дворах. Твёрдо памятуя, что на ночь всю птицу надо загонять в сарай, мальчик присел и пошарил руками в лопухах, но писк переместился к дому. Юка ещё немножко поискал у фасада, тщетно подзывая птенцов, в конце концов плюнул и повернулся к дороге.
Напоследок он почему-то кинул быстрый взгляд в залитый лунным светом оконный проём.
Что-то вроде груды мусора невнятным пятном абсолютно бесшумно плыло над земляным полом на бледных костлявых конечностях, на месте головы белел ком грязных бинтов, окровавленный снизу, где должен быть рот. Не в силах оторвать глаз, Юка следил за существом, а потом до него дошло, почему он слышит гусят. Мерзко сгибая длинные суставчатые лапы, «груда мусора» словно переливалась через рытвины и кочки в полу, испуская знакомое попискивание.
Юкино сердце камнем ухнуло куда-то вниз. Как в тумане вспомнились мама, папа, бабушка, хотелось закричать, да голос куда-то подевался. Из горла Юки вырвался всхлип, мальчик судорожно сжал кулаки, чтобы не расплакаться. Надо бежать домой, надо бежать…
Тварь подобралась ближе, остановилась под самым окном и медленно поднялась на задних конечностях. Грязный ком, служивший ей головой, оказался вровень с глазами Юки. Сквозь гусиную болтовню пробилось: «…дом как дом…».
На ватных ногах мальчик сделал неловкий шаг назад, потерял равновесие и плюхнулся в сорняки. Он на четвереньках стал пятиться к дороге, поднял глаза, чтобы не терять из виду невредимку, и замер.
Сквозь провал на крышу развалюхи выбиралась вторая тварь, так же бесшумно, так же завораживающе переставляя тощие лысые лапы.
Из её бинтов доносилось журчащее бормотание с обрывками бабушкиных фраз: «…ак ты тут жив… совс… плох… стала, Глаша… держись… мои-то, Глаша, Юрасика… внучка, при… к майским… отдох… на свеж… …духе, уж я сделаю из него человека, нечего по турц… таскать, у меня целее буд… …еленький-невредименький…»
Бабка Александра, как всегда спозаранку, вышла во двор хлопотать по хозяйству. Управляясь с коровой и курами, она мысленно пробежалась по запланированным делам. Проворно состряпала завтрак – запеканку и любимые Юкины оладьи, спохватилась, что с вечера не метен двор. Флюгером оборачиваясь вокруг себя, торопилась и мельтешила, стараясь сильно не шуметь. У забора рядом с огородом она наткнулась на обрывок бурого бинта, смахнула его метлой, отряхнула передник и пошла будить внука – заспался что-то сегодня её Юрасик.
Ключевые слова: Деревня существо Юка мальчик гусята заброшенный дом авторская история